Михаил Рывкин - Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто Страница 22

Показания многих свидетелей даны полвека спустя.

Казалось бы, время сглаживает остроту ощущений. И ко многому относишься как к жуткой, кошмарной, но уже свершившейся истории. Но есть показания, от которых и сегодня становится не по себе. Среди тех, кого привезли на расстрел, была работница витебской больницы Шубик вместе с двумя детьми. Один из них был грудной, второй — мальчик 3–4 лет. Когда Шубик и других высадили из автомашины на землю, к ней подошел фашист и дернул за одеяло, в которое был завернут младенец. Из одеяла выпал ребенок, фашист наступил ногой на него и раздавил. Грудных детей в большинстве случаев закапывали живыми.

Были случаи, когда привозили полные машины с детьми. Однажды привезли сразу 2 машины — человек 50. Когда детей высадили, они разбежались по полю. Их собрали, раздели и стали расстреливать прямо в яме. Некоторых закопали живыми в противотанковый ров.

Когда проходили расстрелы, территория оцеплялась немецкой охраной и полицаями примерно в радиусе 1 километра. Патрули стояли метрах в 30 друг от друга и никого близко не подпускали, а в тех, кто все же осмеливался подходить, стреляли без предупреждения. С огородов и полей, прилегающих ко рву, местных жителей прогоняли. Немцы смотрели в бинокли, чтобы никто из окон домов не подглядывал.

Чего боялись садисты в черной униформе? От кого скрывали свои преступления? Ведь все равно весь город знал о гетто, о расстрелах. Думаем, что это было естественное поведение бандитов, которые, совершая преступления, обязательно оглядываются по сторонам: нет ли свидетелей. И если свидетели есть, в них надо стрелять, убрать их. Без свидетелей бандитам легче жить.

Рассказывает Евдокия Николаевна Бавтуто: «…Когда велись расстрелы с утра и до вечера, близко подойти к тому месту невозможно было, потому что немцы выставили оцепление. И не только на левом берегу Витьбы, где евреев стреляли, но и на правом берегу. Сейчас рельеф на правом берегу реки изменился. Раньше здесь была горка (со стороны деревни Себяхи), и на горке немцы стояли вдоль берега. По правой стороне Витьбы немцы ходили с псами, а расстрелы велись на левой стороне. Немцы, которые были на правом берегу, приходили к нам в Себяхи. Они были пьяные, едва держались на ногах, просили шнапс. Отсюда было довольно большое расстояние до места расстрела, и видеть люди не могли, как гитлеровцы людей гнали к траншее. Близко к Туловской дороге немцы людей не подпускали. А как стреляли, я слышала.

На левом берегу лес был не сплошной стеной, а редколесье. Здесь раздевали людей, складывали их одежду кучей, а после ее сортировали. Я это знаю, потому что был один житель Себяхов, который тогда работал сторожем. Его звали Мефодий, фамилию не помню. Этот сторож однажды спрятался в кустах и видел, как проходил расстрел.

Убивали не на краю траншеи: раздетых людей заставляли бежать цепочкой друг за другом к этой траншее, а потом прыгать в нее. Человек по шесть-семь бежали друг за другом. В траншею прыгали живыми, и по ним немцы стреляли из автоматов очередями.

На левом берегу Витьбы жил Павел Михайлов, которого немцы выселили в Себяхи. Осталась их усадьба. Когда раздевали людей, немцы там находились. С той стороны и проходили основные расстрелы».

После очередной акции А. Фильберт объявил выговор одному из своих подчиненных за то, что тот приказал евреям, идущим на смерть, складывать свою одежду на видном месте. Это бросалось в глаза местному населению, которое стало, как выразился А. Фильберт, «очень внимательным».

Даже в своих сообщениях начальству в Берлин, которое отлично знало о массовых расстрелах, убийцы избегали называть вещи своими именами, обозначая массовые расстрелы словами «особое лечение».

В середине октября смертоносный конвейер на неделю сбавил обороты, а потом вновь закрутился с бешеной скоростью. В «Акте о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков на территории Витебского района», составленном Чрезвычайной Государственной Комиссией 24 марта 1945 года, записано: «…детей, стариков бросали в ров и закапывали живыми, а потом по этим могилам проходила немецкая грузовая автомашина по несколько раз. В октябре 1941 года, с 20 по 25 число подряд, немцы привозили людей на автомашинах. Не доезжая метров сто до рва, группами в десять-пятнадцать человек подводили ко рву и расстреливали, а также бросали в яму живых людей, раздетых догола…»[46]

Во время одного из этих расстрелов погибла большая семья витебского портного Шифрина. Только чудо помогло уцелеть ему самому. Эту историю мы узнали от Эльфриды Михайловны Красс (Столяренко).

В одну из октябрьских ночей ее отец Михаил Яковлевич Красс услышал во дворе чьи-то шаги. Он с трудом приподнялся — уже который день его мучила стенокардия — и сел на кровать. Раздался слабый стук в дверь, сквозь сон его, пожалуй, бы и не услышать. Михаил Яковлевич вышел в коридор.

— Пустите, — услышал он голос своего соседа Шифрина.

— Заходи, — сказал Михаил Яковлевич, открывая дверь.

Войдя, Шифрин замер у порога. Он плакал. Нет, не плакал, а буквально рыдал.

— Эля, — позвал Михаил Яковлевич дочку, — нагрей воды и дай помыться.

До войны все на этой улице знали большую семью Шифрина: стариков и их дочерей Фаню, Шифру, Зелду, ее мужа и дочку. Старик был первоклассным портным. Почти все артисты, приезжавшие в театр Тихантовского, шили свои наряды у него. Соседские ребятишки заглядывали в окна, когда к Шифрину приходили на примерку лилипуты. Портной ставил их на табуретку, долго снимал мерку, а потом садился рядом с заказчиками и о чем-то беседовал.

Вскоре после прихода немцев всех евреев с улицы Парковой (ныне 3-я Бебеля) загнали в гетто. Его узниками стали Шифрины, Шапиро, Левины, Сапир, Пальмины. Несколько раз Михаил Яковлевич и Эльфрида Михайловна приходили к ним на берег Западной Двины.

Во время расстрела в октябре 1941 года в Иловском овраге Шифрин вместе с убитыми и ранеными упал в яму. Пролежал там, пока не стемнело. Вдруг рядом кто-то зашевелился, и он увидел, как молоденькая девушка, с трудом выбираясь из-под трупов, выползает наверх. Шифрин тоже вслед за девушкой выполз из ямы и стал звать жену, детей. Никто не отзывался. Девушка побежала в сторону Витьбы и скрылась в кустарнике. Шифрин решил пойти на свою улицу, к соседям. Он верил, что эти люди его не выдадут. Но в первые два дома портного не пустили. И только Крассы открыли соседу двери. У них он прожил несколько дней. Как вспоминает Эльфрида Михайловна, Шифрин все время рыдал, он не мог прийти в себя от горя. Однажды он сказал, что пойдет к знакомым в деревню, там есть хорошая швейная машинка, может, что нибудь заработает. Он уходил на несколько дней, возвращался и снова уходил. Приносил Крассам кусок сала, хлеба, картошки. Но однажды Шифрин ушел и больше не вернулся.

Как-то вечером у одного молодого руководителя акции начались конвульсии с криками — звал свою мать. Он впервые участвовал в уничтожении, впервые убивал детей.

К нему сначала подошел Вильгельм Грайфенбергер, успокаивал и утешал его. Потом подошел А. Фильберт и заметил: «И вот этот еще хочет быть руководителем СС. Его надо с соответствующей характеристикой сразу отправить домой».

27 декабря 1945 года в Хоссбурге Андреас фон Амбургер, который в годы войны служил переводчиком при штабе группы «В», показывал следователям: «Люди, которые участвовали в расстрелах, потом страдали душевно. Один, к примеру, вставал ночью и начинал копать ямы. Другой кричал, третий рубил мебель, обливал бензином и пробовал поджечь. При расстреле один так потерял голову, что чуть не застрелил своего сослуживца»[47]. Этот факт не был единственным.

В одной из подобных акций на оккупированной территории СССР принимал участие рейхсфюрер СС Г. Гиммлер. После этой акции он начал проявлять заботу об участниках расстрелов, полагая, что душевная нагрузка на тех, кто расстреливает, очень велика. И для них были организованы Дома отдыха. Одна из таких «здравниц» была устроена в Витебске на восточной окраине города, в Задвинье. За 14 дней палачи здесь должны были отвлечься и забыть о своих впечатлениях. Какой гуманизм, какая трогательная забота о людях!

А. Фильберт считал нужным демонстрировать свою ненависть к евреям. Он понимал, что это полезно для его будущей карьеры, делал все так, чтобы это видели, об этом знали. Например, он запретил членам айнзацкоманды-9 общаться с еврейскими рабочими. Страшное возмущение вызвало у него то, что евреям дали попить воды из кружки, из которой должны пить немцы.

На судебном процессе всплыл такой факт: А. Фильберт приказал русским женщинам расстреливать еврейских женщин, работавших на уборке помещений, сразу после того, как они заканчивали свою смену[48].