Теодор Константин - И снова утро (сборник) Страница 22

— Михуляк, все боеприпасы и все горючее раздать по машинам и людям!

Солдаты поняли, что они должны любой ценой пробиться на юг. Эта непреклонная решимость укрепила их силы. Разрозненные группки отставших от своих частей солдат пошли вперед, зная, что все равно они скоро останутся позади колонны. Со скрежетом дернулись гусеницы, и колонна тронулась в путь. Солнце приподняло над горизонтом свою пурпурную бровь с холодными и длинными лучами-ресницами. Матеяну опять выехал вперед колонны, то оглядываясь назад, на колонну, то глядя вперед, на дорогу. Над дорогой снова поднялось облако тяжелой пыли, которая постепенно оседала на прилегающих полях. И здесь путь был усеян разбитым и брошенным оружием, ящиками со снарядами, гранатами, касками и противогазами, опрокинутыми в канаву повозками, перевернутыми и сгоревшими немецкими автомашинами. Пустым, словно вымершим, было и первое село, через которое они проходили. Дома с темными окнами казались давно покинутыми. Только несколько старух и женщин с детьми, которых они держали за руки, провожали идущих из-за заборов выцветшими глазами, в которых застыло отчаяние. Матеяну проехал, немой и подавленный, не поднимая глаз от пыли, по которой шуршали колеса мотоцикла. В ушах у него стоял рев танков, от которых дрожало шоссе.

Когда они снова выехали в поле, Матеяну увидел, что машина связистов обгоняет колонну по обочине; потом она обогнала его мотоцикл и остановилась.

— Я поймал Бухарест, господин полковник! — крикнул из машины Войня.

Будто не веря словам лейтенанта, Матеяну выскочил из коляски и на ходу забрался в машину связистов. Там он потребовал вторую пару наушников, сел на деревянную скамейку и стал прислушиваться к беспорядочным шумам эфира. Он полностью владел собой, но не понял смысла первых слов: они потрясли его.

— Что это передают? — спросил он.

— Декларацию нового правительства, — объяснил ему Войня.

«…Диктатура свергнута, — наконец разобрал Матеяну. — Народ вновь обретает свои права. Политический строй, который будет установлен, будет демократическим строем, который гарантирует социальные свободы и гражданские права…

Вся страна хочет положить конец разрушительной войне, войне, которая была проиграна с самого начала. Вся страна хочет мира. Но воля Румынии к миру не означает ни разоружения, ни унижения, ни страха…»

На какое-то мгновение Матеяну замер, он был ошеломлен: ведь то, что ему казалось неизбежным, свершилось. В его ушах все еще звучали только что услышанные слова — торжественный голос, говоривший не о повергнутом достоинстве, а о решимости последним усилием устоять на ногах… «В этом, конечно, и смысл приказа о спасении танков!» — обрадовано подумал он. Матеяну повернулся к лейтенанту, но тот показал ему на аппарат, и он стал слушать дальше:

«…С сегодняшнего дня Румыния рассматривает Объединенные Нации как дружественные нации».

Еще более ошеломленный, Матеяну снова повернулся к лейтенанту.

— Вчера, — пояснил тот, — Антонеску свергли, мы вышли из войны…

Значит, скольжение в пропасть остановлено. Поздновато, на краю пропасти, которую вся страна уже чувствовала у себя под ногами, но все же еще вовремя. Мысль вернулась назад к войне, только что закончившейся схваткой в долине. Где-то, в еще недоступной его пониманию плоскости, события теперь увязывались одно с другим в единую цепь. Кто соединил их в эту цепь? А все же момент не упущен! Кто же сделал это? И кто будет защищать все совершенное теперь, когда оно находится под огромной угрозой со стороны немцев? Конечно, в первую очередь мы: армия и народ! Именно поэтому армия предприняла отчаянные усилия избежать последних жестоких ударов на фронте. Именно поэтому он должен был спасти танки…

Матеяну остановился у дверей машины, жадно всматриваясь в колонну танков и солдат. Надо идти быстрее, и все время вперед, чтобы как можно скорее выйти из опасной зоны…

III

Он задержался на какое-то время на подножке машины, оглядывая следующую позади колонну. Потом спрыгнул на землю, подал знак мотоциклисту отъехать влево и собрал командиров рот. И как только они снова разошлись по машинам и танкам, колонна прибавила ходу, оставив позади разрозненные группы солдат. Узкая дорога вилась теперь между пологими холмами, спускаясь прямо к югу. Казалось, что до этого по ней никто не проходил. Вскоре, однако, колонна нагнала медленно ползущую разношерстную толпу, над которой повисло облако густой пыли. Здесь вперемежку двигались пехотинцы, кавалеристы, горные стрелки, артиллеристы, ездовые из обозов на повозках, доверху нагруженных ящиками, крестьяне-беженцы, толкавшие тележки с домашним скарбом, женщины с узелками и завернутыми в тряпки детьми на руках, целое беспорядочное скопище теней, раскачивающихся в пыли и со страхом спешивших на юг. Невольно Матеяну пришлось какое-то время следовать в хвосте этого потока. Он сидел в коляске, опустив голову на грудь, не глядя вокруг, потрясенный видом этой толпы людей, сорванных войной со своих мест и рассеянных по дорогам… «Нет, нам нельзя задерживаться», — решил он и, увидев, что несколько машин, шедших впереди, не могут пробить себе дорогу, вывел вперед танки. Поток солдат и людей был разделен и заполнил канавы и прилегающее к дороге поле. Многие все же продолжали идти рядом с колонной, другие направились в леса в сторону гор, третьи, выбившись из сил, уселись в канаву и, смирившись, остались ожидать прихода русских. Матеяну проехал между ними с виноватым видом, продолжая подгонять колонну, которая грохотала по дороге, сотрясая землю и поднимая новые тучи пыли позади себя. До обеда необходимо было форсировать Бистрицу у Рознова и, таким образом, выйти в долину Тротуша, двигаясь в направлении на Фокшаны.

Стало жарко, и по лицам солдат, на которых лежала толстым слоем пыль, потекли струйки пота. Губы у всех пересохли, глаза ввалились. Матеяну нервничал, со страхом ожидая, что произойдет в следующую минуту.

— Очень медленно двигаемся, Михуляк, — беспокоился он.

Вскоре они начали спускаться в широкую долину Бистрицы, с залитыми водой прибрежными рощами. Дорога на Рознов была свободной до моста через реку. Шоссе в долине было забито отступающей немецкой солдатней. Гитлеровцы после развала фронта между Серетом и Прутом и по ту сторону Прута, в Бессарабии, спешили теперь в Трансильванию.

Матеяну вел колонну дальше, и они почти достигли моста, где скопилось множество разрозненных групп солдат и беженцев. Связной из головы колонны передал ему донесение, что авангард колонны остановлен немцами на перекрестке дорог у моста.

— Требуют, чтобы мы шли с ними, господин полковник! — доложил связной, лицо которого было грязным от пыли и пота.

«Как это? Почему? — помрачнел Матеяну. — Потому что мы теперь сами о себе заботимся? Ступайте, господа, своей дорогой и оставьте нас в покое, нас и так достаточно господь бог наказал, пока мы шли вместе с вами!» Выполнению дерзкой, рискованной операции, может быть единственной спасительной в этот последний момент, теперь угрожали немцы. Матеяну хорошо знал их жестокость, дикое и яростное желание отомстить, но в то же время знал, что они боятся. По гитлеровцам надо было ударить всей мощью сразу и неожиданно. Пока они опомнятся, колонна будет уже по другую сторону реки.

Матеяну медленно вышел из коляски, побагровевший от ярости, раздраженный. Он поднес к глазам бинокль и внимательно, участок за участком, оглядел шоссе, будто подсчитывая солдат, орудия и машины, которые растянулись вдоль дороги. Потом перевел взгляд на мост. Быстрицу можно перейти только здесь. Мост, однако, защищали зарывшиеся по шею в землю солдаты в серых касках с орудиями и пулеметами. К тому же вся колонна немцев могла бы моментально развернуться в сторону долины, где остановилась колонна Матеяну. Матеяну вздрогнул, оторванный от размышлений ревом двигателей за спиной. Ему не оставалось ничего другого, как атаковать, захватить мост на час, на два, пока не пройдет колонна. Но мог бы разгореться бой, и немцы, которые в десять раз превосходили их по численности, могли победить. Тогда он потеряет спасенные им танки. Следовательно, он должен ударить по немцам именно тут, быстро и безжалостно, чтобы лишить их не только инициативы, но и возможности развернуть свои силы на шоссе. Поэтому он послал Михуляка на переговоры с немцами, а сам двинул колонну вперед.

Танки были готовы к бою. Группы приставших к колонне солдат тоже стянулись к дороге. Колонна спускалась прямо к мосту на небольшой скорости. Земля мелко и нетерпеливо дрожала под машинами и танками. В двухстах метрах от моста Матеяну остановил колонну; танки выступили из осевшего облака пыли с командирами, высунувшимися из башен. По мосту и шоссе колонна гитлеровцев беспрепятственно текла в сторону гор. Матеяну поднял бинокль и увидел Михуляка, поднимавшегося быстрым шагом вверх по склону. Навстречу ему вышел гитлеровский офицер, возможно отвечавший за мост. Они издалека холодно и с опаской приветствовали друг друга. Матеяну сразу узнал гитлеровца. Это был генерал Фуш — Рыжая Лиса, как его звали румыны. Генерал Фуш, конечно, торопился отвести свои войска в Трансильванию. Матеяну встречался с ним несколько раз в штабе армейского корпуса генерала Киршнера до того, как советские войска начали наступление. Фуш обладал скрытным характером и хитрым умом и втайне презирал румын. Сейчас он был мрачен и раздражен. Михуляк показывал ему то на колонну, то на мост, то на дорогу по ту сторону моста, в направлении, куда им приказано следовать. Фуш повторял все один и тот же властный жест: вдоль колонны и в сторону гор. Матеяну понял, что нечего больше обсуждать с этой Лисой, и, не отрывая глаз от бинокля, приказал танкам развернуться.