Леонид Бехтерев - Бой без выстрелов Страница 22

Принял его гестаповец, хорошо говоривший по-русски.

— Здравствуйте, коллега!

— Здравствуйте, — ответил Чеботарев, через толстые стекла очков смотря на «коллегу».

— Да, да, коллега. Я тоже врач и, кстати, окончил медицинский институт в России.

Чеботарев не отозвался на это сообщение. Гестаповец понял, что разговор с «коллегой» будет не из легких.

— Скажите, господин Чеботарев, где ваш сын? Михаил Михайлович, кажется?

— Его нет в городе.

— У нас имеются данные, что вы укрываете его у себя.

— Господин офицер, сын мой еще восьмого августа уехал, и где он теперь — не имею представления.

— Вы говорите неправду, господин Чеботарев!

— Такое обвинение можно предъявить, если вы найдете моего сына у меня в доме. А так как он уехал, то найти вы его не сможете. Стало быть, и доказать, что я обманываю немецкие власти, невозможно.

«Коллега» подумал и, криво улыбнувшись, заметил:

— В логике рассуждения вам нельзя отказать. Что ж, оставим сына вашего, поговорим о других «сыновьях»… Сколько в больнице вы укрыли командиров, комиссаров, коммунистов?

— Господин офицер, больница Красного Креста никого не укрывает. Она обслуживает людей, пострадавших во время военных действий — как бывших военнослужащих, так и гражданских.

— Вы не отвечаете на мой вопрос: сколько офицеров, коммунистов, евреев вы укрыли в больнице?

— Таких лиц на попечении больницы Красного Креста нет и не было. Они эвакуированы в первую очередь. У нас в больнице только рядовые, которые были оставлены здесь без пищи и ухода. Вы сказали, что вы — врач, значит, понимаете, что медицинский работник не может не оказать помощи больному. Если вы действительно окончили медицинский институт в России, то знаете также, что при получении диплома молодой врач давал об этом клятву.

— Да, да, я помню.

— Я всю жизнь следовал этому торжественному обещанию, господин офицер, и буду ему следовать до последнего дня.

— Русские во многом фанатики, у них нет широты взглядов и гибкости. Фюрер освободил нас от таких химер, как совесть… Ваше имя и отчество, господин Чеботарев?

— Михаил Ефремович…

Чеботарев заметил, что офицер уже давно пристально рассматривал его лицо.

— Вы — еврей?

— Нет, господин офицер, я — русский.

— Михаил Ефимович? Распространенные среди евреев имена. Да и внешностью вы напоминаете некоторые еврейские типы.

— Кого я напоминаю вам, мне судить трудно, однако я русский. И не Ефимович, а Ефремович.

— Где вы учились?

— Начал учебу в Военно-морской медицинской академии в шестнадцатом году, а окончил ее в двадцать четвертом. Был перерыв в учебе — годы войны.

— У вас есть документы? Диплом, например?

— Должен быть дома.

— Срочно принесите диплом. Если он будет — для вас очень хорошо. Идите, буду ждать с дипломом.

Чеботарев, не попрощавшись, вышел.

Мария Федоровна ожидала на улице, с которой был виден вход в гестапо. Она заметила мужа, как только тот вышел, и чуть было не бросилась навстречу, чтобы узнать, зачем вызвали, чем кончилась беседа.

Чеботарев своей обычной походкой, постукивая палочкой, медленно шел к дому.

Уже у квартиры он подождал жену, шедшую сзади, и спросил:

— Маша, ты захватила из Ленинграда мой диплом?

— Право, не помню. Надо поискать.

— Ищи, он очень нужен!

Когда с дипломом Чеботарев снова пришел в гестапо, офицер молча протянул руку за документом. Он внимательно читал его, потом сложил и, хлопнув о свою ладонь, возвратил Чеботареву.

— Вы доказали, господин Чеботарев, что не являетесь евреем: в Российскую императорскую военно-медицинскую академию евреев не принимали.

Беседа тянулась долго. Все вопросы гестаповца клонились к одному — в больнице Красного Креста укрывают офицеров, комиссаров, чекистов.

В конце концов препирательство надоело не только Чеботареву, но и офицеру.

— Скольких коммунистов обслуживают поликлиники больницы? — в последний раз спросил гестаповец.

— Вопрос этот, господин офицер, надо задать начальнику медико-санитарного управления князю Батмиеву. Поликлиники подчиняются теперь ему, а не больнице, и я лишен возможности что-либо сказать об их работе и о том, кого они обслуживают.

— Когда же они перешли в ведение городской управы?

— В начале сентября.

Нет, нельзя было поздравить гестаповцев с успехом. И Чеботарев оказался твердым орешком — попробуй, раскуси!

Интерес к больнице у гестаповцев на время ослаб. Главным образом потому, что внимание их заняла подготовка массовой акции против еврейского населения города, а аппарат у них здесь был не очень многочисленный.

22

Регистрация еврейского населения затянулась. У комендатуры стояли очереди. Все чаще на улицах можно было встретить людей, на груди которых с правой стороны была нашита шестиконечная желтая звезда. Этот отличительный знак под угрозой немедленного расстрела было приказано носить всем гражданам еврейской национальности. «Звезда Давида» звали фашисты этот знак.

Был создан так называемый еврейский комитет, в него включили известных в городе лиц. Члены еврейского комитета льстили себя надеждой на сохранение жизни и послушно выполняли требования оккупантов, убеждая являться на регистрацию. С помощью комитета фашистские власти собрали ценностей на крупную сумму.

Когда сбор ценностей и регистрация закончились, фашистские оккупационные власти не применили к евреям массовых репрессий. Это дало основание деятелям из еврейского комитета заявлять, что гитлеровские власти не тронут еврейское население города.

Седьмого сентября немецкие солдаты расклеили по городу напечатанный крупным шрифтом приказ немецкой комендатуры, коим предписывалось всем евреям явиться девятого сентября на станцию Товарная для погрузки в эшелоны, взяв с собой не более двадцати килограммов багажа, в который включается и двухдневный запас продовольствия. Если путь займет более двух суток, заботу о дальнейшем питании немецкое командование берет на себя. Все еврейское население города вывозится в малонаселенные области Украины. Ключи от квартир с ярлыками, на которых должен быть указан полный адрес, приказывалось сдать в комендатуру. Лица, уличенные в покушении на оставленные квартиры и находящееся в них имущество, говорилось в приказе, будут расстреляны.

Через два дня рано утром на Товарной собралось около двух тысяч мужчин, женщин и детей еврейской национальности. Отдельной стайкой держались девять детей в возрасте до семи лет, приведенные на станцию из детского дома, не эвакуированного из города. Многие теснились около профессора Брумгольца, докторов наук Швейцмана, Мерейнкса, Рибинского, полагая, что и фашисты не могут же не считаться с такими крупными учеными.

Точно в назначенное время был подан состав из восемнадцати открытых платформ и двух крытых вагонов. Началась погрузка.

Среди ожидавших погрузки раздались голоса:

— Почему платформы? Как же на них ехать с малыми детьми?

Знавшие немецкий язык обращались к чиновнику, командовавшему посадкой.

— Не волнуйтесь, господа. Погода теплая, а на главной магистрали вас ждет пассажирский состав. Эти неудобства ненадолго.

С платформ было видно, что станция плотно оцеплена фашистскими солдатами. На каждой платформе стояли с автоматами наготове два гитлеровца.

Свисток — и необычный эшелон тронулся в путь. На стрелках платформу качнуло. Одна из женщин, потеряв равновесие, ухватилась рукой за борт. Солдат немедленно ударил по руке каблуком сапога.

На перегоне два подростка спрыгнули на ходу, упали, поднялись, рассчитывая, очевидно, скрыться в кустах. Не один, а десяток автоматов нацелились на них и срезали, как серпом срезают колос. Парнишки дернулись, что-то крикнули и затихли. А с задних платформ, когда они равнялись с распластанными телами, снова гремели выстрелы.

Алексей Фофанов, сторож склада Заготзерно на узловой станции был на дежурстве. Он то сидел под навесом в тени, то обходил территорию складов. Обычно в это время на складах большое оживление — пора хлебозаготовок. Нынче все мертво, тихо, пусто. Рельсы подъездного пути покрылись густой ржавчиной. Хоть бы кто ненароком забрел покурить, посудачить. Но с недавних пор обходят люди район складов стороной, с опаской поглядывая, спешат быстрее миновать страшное место.

Севернее складов равнину перечеркнул глубокий противотанковый ров: женщины строили оборонительный рубеж для своей армии. И сейчас высоким валом чернеет земля. Здесь фашисты расстреляли уже не одну тысячу советских людей, сбрасывая трупы в ров.

Фофанов услышал гудок паровоза на подъездном пути. Какой-то странный состав двигался к складу. Когда состав подошел ближе, сторож рассмотрел, что за первым крытым вагоном — платформы, набитые людьми. Всего восемнадцать платформ, а в хвосте снова крытый товарный вагон. На крышах вагонов — фашистские солдаты с пулеметами, на платформах — автоматчики.