Канта Ибрагимов - Учитель истории Страница 23

— Молчать! Молчать! — крикнул с кормы Бейхами.

В ужасе перекосились лица девушек, первым истошно завопил Бозурко, затем зарыдали сестры, попадали. Пока их волоком перетаскивали на нос судна, два здоровенных надсмотрщика нещадно колотили палками болтливого гребца. Аза потеряла сознание, закатились глаза, забилась она о палубу, выпуская изо рта пузыри.

— Аза, Аза! — сквозь рев теребила ее старшая Ана.

В это время Бозурко резко дернул саму Ану, диким криком привлекая ее внимание: в пучину страшно ревущего моря прыгнула младшая — Дика. Она раз всплыла, вроде крикнула, махнула рукой и исчезла. Раскидав всех, Ана решительно бросилась к борту, может мгновенье раздумывала, а скорее ждала — не покажется ли вновь сестра, и тоже головой вниз нырнула под вскипающую волну. По инерции корабль ушел далеко вперед, а Бейхами, раздирая глотку, орал: «Назад, назад гребите!». Шесть раз, задерживая дыхание, ныряла Ана в холодную толщу воды; выбилась из сил, почти окоченела, и уже сама хотела с облегчением уйти вслед за сестрой из отвратительной жизни. В этот момент, будто бы напоследок, гребень волны вознес ее ввысь, и она издали увидела, как на такой же волне вздернулся нос судна, а на нем очертания брата с простертыми к ней руками, в его ногах в беспамятстве сестра. «Нет, я старшая, и ради них должна жить», — в последний миг озарилось сознание, и Ана из последних сил стала бороться с холодом и со стихией, подплывая к корме, с которой тянулась спасительная смуглая рука ненавистного Бейхами...

Доставленный «товар» не отвечал предварительной договоренности ни качеством, ни количеством, и будто он разорился и стал вновь босяком, Басро, работорговец, орал на всех, хватался за голову, называя сумму убытка, и сквозь свое несравнимое горе отдал команду на разворот.

На волосок от смерти завис разбитый горем и к тому же переохлажденный организм Аны. Не на шутку взволнованный носился вокруг нее Басри Бейхами, и как ни странно, если вначале Ана представляла собой только дорогостоящий товар, то со временем больная Ана притягивала чем-то иным, доселе Басро неведомым. Нет, это не могла быть любовь, ибо такому извергу не могли небеса даровать такое счастье. Он любил только деньги и богатство. И тем не менее что-то непонятное бурлило в нем, не давало покоя, и Ана уже была не «товар», а нечто иное, сильное, смелое, притягивающее к себе не только красотой, но и чем-то внутренним, возвышенным, благородным.

Пожизненный босяк — Басро никогда не вникал в эти человеческие параметры, однако даже это полуживое трепетное создание всколыхнуло в нем какое-то человеческое чувство; за немалые деньги для невольницы привозил Басри Бейхами на остров знаменитых врачей, и, как бывший ассистент великого врача Лазаря Мних, он понимал, что все они в основном знахари, как и он, шулера, и осталась одна надежда — доктор Зембрия Мних.

Зембрия был старшим из пяти детей Лазаря Мниха. Потомственные врачеватели — династия Мних из поколения в поколение передавала накопленный опыт. Зембрия не был исключением, с детства он учился у отца, и вместо игр его заставляли сидеть у больных. В пятнадцать лет его отправили за знаниями на три года в Европу, потом вместе с купцами-рахмадитами отправили на тот же срок в Китай, еще пару лет он провел в горах Тибета и на Алтае, познавая тонкости восточной медицины. И когда казалось, что Зембрия, вернувшись из долгих скитаний, продолжит дело отцов, случилось иначе. Руководство еврейской общины Византии, а скорее и не только Византии, решило, что Зембрия в интересах нации должен принять духовный сан. Для этого Зембрия отправили в какие-то священные горы для очень долгого паломничества. Как раз в это время и случилась трагедия — Зембрия потерял всех родных и, по мнению одних, от горя сорвал голос, с тех пор говорит фальцетом; другие утверждали, что в интересах чего-то заветного, будучи в горах, он согласился кастрироваться. Словом, Зембрия так и не женился, почему-то и духовным лицом не стал, а продолжал дело отца — врачевание. Все знали, что ученее врача нет во всей Византии, а значит и далее, и еще знали, что Зембрия унаследовал какое-то могущество предков, какую-то тайну. Самые влиятельные сановники Византии и других стран преклоняются перед ним, даже императоры, хоть им это не нравится, считаются с ним. Тем не менее, положение в обществе никак не отражалось на жизни Зембрия. Он строго придерживается своей религии, но без показных излишеств. С виду он невысокий, краснощекий, полненький добряк, поглощенный своей работой. И только одна у него в жизни страсть, впрочем как и у многих в Константинополе: ипподром, скачки, кони.

Зембрия чуть моложе Басро, с первого взгляда не воспринимал ассистента отца и за глаза называл подопытной крысой. А когда Зембрия узнал о промысле Басро, вообще его возненавидел, брезговал, не общался. Прошло уже много лет, как они не виделись, и тут не Басро, а Басри Бейхами обратился к врачу за помощью.

— Вообще-то, Басро... или как Вас сейчас величать — Басри Бейхами? — сухим фальцетом общался Зембрия, — как Вы знаете, хоть я и врач, но всюду бывать не могу, и помимо личной клиники посещаю больных только в императорском дворце... и то не всех... Однако я знаю круг Вашего общения, и сострадая им, а главное, из-за любопытства о Вашей внезапно пробудившейся заботе, приму вызов на остров, если больной нетранспортабелен.

— О-о! Какое чудесное место, прямо у города! — воскликнул Зембрия, очутившись на острове Бейхами. — Да, оказывается, Ваше дело очень доходное.

— Да, — тем же тоном отвечал работорговец, — ублажаем души людей.

— Хм, я-то думал, что Вы как раз калечите и души и тела людей.

— Вы говорите о рабах?

— Под Богом все равны.

— Ну... я не буду с Вами спорить, скажу лишь одно: я ученик Вашего уважаемого отца.

И без того румяное лицо Зембрия стало пунцовым.

— Не Вам упоминать моего отца! — еще тоньше, до срыва, завизжал Зембрия.

— Простите, — склонил голову Бейхами, — сорвалось... случайно.

Раздраженный Зембрия пожалел о приезде, хотел бегло осмотреть больную и уехать, но врачебный долг взял свое, а когда он от Азы услышал трагедию семьи Алтазура, так похожую на свою и даже еще ужаснее, он провел около больной более трех часов, уехал, а на следующий день сам вернулся со множеством приборов и двумя ассистентами. Пробыл Зембрия на острове ровно сутки, пуская у Аны кровь, насильно вливая в ее рот гранатовый сок и еще какие-то микстуры, прикладывая на голову и ноги пиявки, прокалывая кожу иглами со змеиным ядом. Увидев на лице Аны едва заметный румянец, Зембрия впервые за время пребывания на острове улыбнулся и, почему-то шепотом, сказал Азе:

— Будет жить, сильное у нее сердце.

Не меньшую радость испытывал и Басри Бейхами, довольный тем, что Зембрия Мних не взял плату за лечение. А потом стал недоволен: доктор и без вызова наведывался к больной каждую неделю, вплоть до наступления лета, и под конец совсем огорошил:

— Сколько они стоят? — смущенным фальцетом спросил Зембрия.

— Чего? — еще больше ссутулился Бейхами. — А зачем Вам женщины? — засмеялся он, тут же осекся, извинился и, наигранно изображая конфуз, потер руки, не зная, какую сумму назвать, чтобы не прогадать и не перегнуть — ведь Мних не простой человек, не уровня его клиентуры, с коими можно как угодно торговаться.

— Дорогой Зембрия, — пробудился опыт торговца, — давайте этот вопрос обсудим при следующей встрече.

Всерьез призадумался Басри Бейхами, и тут же поймал себя на мысли, что не может не видеть Ану, он так к ней привык, она так прекрасна и загадочна, в ее присутствии он становится почему-то иным — робким, мягким, воспитанным, и даже боится при ней грубость сказать, тоже пытается быть аристократом или благородным рыцарем. Эти доселе неведомые Бейхами чувства изменяли его внутреннюю жизнь, и он как-то в отъезде поймал себя на мысли: страстно хочется на остров, видеть это лицо, просто быть рядом с ней, с Аной.

— Нет, — категорично ответил Бейхами Зембрия, — она не рабыня, не продается... Я на ней женюсь... И посему прошу Вас назвать сумму моего долга за лечение Аны, и пожалуйста, больше не являйтесь без вызова на мой остров.

Благовоспитанный Зембрия Мних, скрипя зубами, подчинился воле Бейхами, но вместе с тем, не питая надежды и иллюзий, а просто из сострадания, тайно, через челядь, передал Ане свой адрес в Константинополе — на всякий случай.

А Бейхами почти уверовал в сказанное; вечерами ему хотелось, чтобы Ана была его женщиной, а утром при подсчете капитала как всегда казалось, что он нищает из-за своего романтизма, дела не идут, и он вот-вот разорится. «Нет, нужно сохранить товар и выгодно продать», — превалирует днем устоявшаяся жилка работорговца.

Однажды, находясь под влиянием такого решения, он бросил клич на древний рынок: «Есть изумительный товар, лучше не бывает!».