Лоран Бине - HHhH Страница 23

Идя по главной магистрали города, Йозеф Габчик волей-неволей наблюдал за происходящим: он видел и прекрасных девушек, и немцев в мундирах. И раздумывал – невысокий молодой человек[121] раздумывал к тому времени уже несколько месяцев.

Два года назад он уехал из Кошице в Жилину и нанялся рабочим на химический завод, а сейчас вернулся, чтобы найти здесь друзей по 14-му пехотному полку, в котором прослужил три года. Весна нынче припозднилась, и снег под ногами все не таял.

Кафе в Кошице редко бывают заметны с улицы. Обычно надо войти в подворотню, а иногда даже спуститься или подняться по лестницам, и только после этого можно наконец попасть в хорошо протопленный зал. Как раз в таком кафе Габчик и встречается сегодня с давними друзьями. Все они рады этой встрече за кружкой «Штайгера» (Steiger – пиво, сваренное в районе Банской Быстрицы), но Габчик пришел сюда не просто повидаться со старыми знакомыми, ему надо узнать, какие вообще настроения в частях словацкой армии и как она, армия, относится к правительству коллаборациониста Тисо.

– Все высшее офицерство за него. Знаешь, Йозеф, им ведь разрыв с чехами сулит быстрое продвижение…

– В армии никто и не пикнул – ни командование, ни в войсках. Поскольку мы – новая словацкая армия, мы обязаны подчиняться новому независимому правительству, это нормально.

– Мы так давно хотели независимости, не все ли равно, каким путем мы ее получили! Так чехам и надо! Если бы они больше нас уважали, может, ни до чего подобного дело бы не дошло! Ты прекрасно знаешь, что все лучшие посты всегда доставались чехам, в правительстве, в армии, в любых учреждениях – да везде! Это омерзительно!

– В любом случае это был единственный выход. Если бы Тисо не сказал Гитлеру «да», с нами расправились бы, как с чехами. Согласен, это похоже на такую… полуоккупацию, но, в конце-то концов, автономии у нас теперь больше, чем было при них.

– А ты знаешь, что в Праге объявили официальным государственным языком немецкий? Там закрыли все чешские университеты, там запретили всякую чешскую культурную деятельность, и там даже расстреляли студентов! Тебе такого хочется? Поверь, это было лучшее решение…

– Это было единственно возможное решение, Йозеф!

– С какой радости мы-то должны были сражаться, если Гаха сам предложил капитуляцию? Мы просто выполняли приказы.

– Бенеш? Ну да, ну да, только ведь он продолжает себе спокойненько воевать, сидя в Лондоне, так куда проще. А мы, бедолаги, остаемся здесь.

– И вообще это все из-за него! Разве он не расписался под договором в Мюнхене? Вспомни, вспомни, разве не он послал нас сражаться за Судеты? Тогда наша армия, может быть… я говорю «может быть»… тогда мы, может, и могли бы противостоять немецкой армии… но сегодня – сегодня что мы можем сделать? Ты видел, какой численный состав у люфтваффе?[122] Знаешь, сколько у них бомбардировщиков? Им ничего не стоит сюда войти – как ножу в масло, они от нас мокрого места не оставили бы.

– А я не хочу умирать ни за Гаху, ни за Бенеша!

– Ни за Тисо!

– Ладно, вот смотри. Вот шатаются у нас по городу несколько немцев в мундирах – и что? Не могу сказать, будто мне это нравится, но все-таки это куда лучше настоящей военной оккупации. Пойди спроси у своих чешских дружков!

– Я ничего не имею против чехов, но они всегда считали нас быдлом, деревенщиной. Когда я однажды был в Праге, эти ребята делали вид, что не понимают меня из-за акцента! Они всегда нас презирали. Ну и пусть теперь как хотят, так и выпутываются со своими новыми соотечественниками! Посмотрим, как им понравится немецкий акцент!

– Гитлер получил то, чего хотел, и сказал, что ни на какие территории больше претендовать не будет. А мы… мы никогда не были под Германией, но ведь если бы не он, то нас сожрала бы Венгрия. Надо смотреть правде в глаза, Йозеф.

– А чего ты, собственно, хочешь? Устроить государственный переворот? Да ни одному генералу не хватит на это храбрости! А потом что? Мы сами справимся с немецкой армией, прогоним ее? Или ты считаешь, что Англия с Францией полетят нам на помощь? Мы их целый год ждали!

– Поверь нам, Йозеф! У тебя нормальная спокойная профессия, возвращайся в Жилину, найди себе хорошую девушку и плюнь на все на это. В общем-то для нас все не так уж плохо кончилось.

Габчик уже допил пиво. Час поздний, они с друзьями малость набрались, на улице валит снег… Он, собравшись уходить, встает, прощается со всеми и идет одеваться. Но когда девушка-гардеробщица снимает его пальто с вешалки и протягивает ему, к Габчику приближается один из собутыльников и принимается нашептывать:

– Слушай, Йозеф, когда у чехов после прихода немцев провели демобилизацию, некоторые отказались возвращаться к гражданской жизни. Может, из патриотизма, а может, побоялись оказаться безработными, поди знай. Как бы там ни было, они перебрались в Польшу и создали там армию освобождения Чехословакии. Опять же поди знай, чего они стоят, но мне известно, что в этой их армии есть и словаки и что база у них в Кракове. Ты же понимаешь, примкнул бы я к ним, меня считали бы дезертиром, и потом, не могу ведь я оставить жену и ребятишек. Но будь мне столько лет, сколько тебе, и будь я свободен, да… Тисо – тот еще мерзавец, я и сам так думаю, и большинство наших парней. Не все стали нацистами, понимаешь… Но мы сдрейфили, чего уж там… В Праге вроде бы делается и правда что-то ужасное, там казнят любого, кто покажет, что недоволен. А я, видишь ли, хочу попробовать приспособиться к ситуации, особо не усердствуя, я хочу жить спокойно. Пока нам не предлагают депортировать евреев…

Габчик улыбается приятелю, благодарит его, надевает пальто и выходит. На пустынной улице темно, снег скрипит под ногами.

Вернувшись в Жилину, Габчик принял решение.

Вот он по окончании рабочего дня как ни в чем не бывало прощается с товарищами, почему-то отказавшись от ритуала – похода в соседний бар, наскоро забегает домой, чемодан не берет – только небольшой рюкзачок, надевает два пальто одно на другое, зашнуровывает самые прочные башмаки из тех, что у него есть, – солдатские, выходит и запирает за собой дверь. Потом он появляется у одной из своих сестер – у той, с которой он ближе, одной из немногих, кто в курсе его планов, и отдает ей ключи. Сестра наливает ему чаю, и он молча пьет. Отставив пустую чашку, поднимается, сестра обнимает его, плачет. Он отправляется на автовокзал, ждет там автобуса, который повезет его на север, к границе. Выкуривает несколько сигарет. Он совершенно спокоен. Он не один на перроне, но никто не обращает на него внимания, несмотря на странный вид: он слишком тепло одет для мая месяца. Подходит автобус. Габчик входит в салон и садится. Двери закрываются. Автобус, урча, трогается с места. Габчик смотрит в окно, как отдаляется от него Жилина, которой он никогда больше не увидит. Позади, на пасмурном небе, вырисовываются романские и барочные башни исторического центра. Бросая последний взгляд на Будатинский замок, построенный у слияния двух из трех рек, омывающих город, он и предположить не может, что в ближайшие годы этот замок будет почти полностью разрушен[123]. Не знает он и того, что покидает Словакию навсегда.

Эта сцена, как и предыдущая, вполне правдоподобна – и целиком придумана. Что за бесстыдство – управлять действиями человека, который давно умер и не способен защититься! Заставлять его пить чай, когда, вполне вероятно, он любил только кофе. Надевать на него два пальто, когда у него, может, и было-то всего одно. Сажать его в автобус… а вдруг он ехал поездом? Отправлять его в дорогу вечером, если он оставил Жилину утром. Мне стыдно.

Но могло быть и хуже. Я избавил Кубиша от подобного же вольного обращения, наверное, только потому, что знаю о его родной Моравии меньше, чем о Словакии. Кубиш уехал в Польшу, а оттуда – не знаю, каким способом, – во Францию и вступил там в Иностранный легион. Вот и все, что я могу о нем рассказать. Не знаю даже, побывал ли он в Кракове, первом месте сбора чехословацких солдат, отказавшихся капитулировать. Предполагаю, что он стал легионером на юге Франции, в Агде[124], войдя в 1-й пехотный батальон Чехословацких вооруженных сил за границей. Впрочем, может быть, батальон, чьи ряды множились день ото дня, к тому времени превратился в полк… А несколько месяцев спустя это точно была уже целая дивизия, которая сражалась вместе с французской армией во время «странной войны»[125]. Я мог бы довольно долго рассказывать о том, как из чехословаков формировались во Франции «свободные вооруженные силы», об этих одиннадцати тысячах солдат, одиннадцати тысячах, складывавшихся из трех тысяч добровольцев и восьми тысяч оказавшихся так или иначе за пределами родины и мобилизованных чехов, и о доблестных чехословацких летчиках, которых собрали в Шартре[126] и которые сбили или помогли сбить больше ста тридцати вражеских самолетов во время битвы за Францию… Но я уже сказал, что не хочу делать эту книгу учебником истории. Эта история – она моя, личная. Поэтому мои видения смешиваются тут порой с достоверными, доказанными фактами. Вот так вот.