Валерий Шкода - Был у меня друг Страница 23

Всего лишь ложка. Просто кусочек металла, в повседневной жизни совершенно ничего не значащий, но в данной ситуации остановивший несущегося в холодную пустоту человека.

Все ли так просто и понятно нам в этом материальном мире? Мы все можем объяснить и использовать по назначению? Тогда скажите, что же это такое – вещь? С точки зрения науки это объект материального мира, который можно увидеть, услышать, потрогать, понюхать и лизнуть. Все, казалось бы, просто и понятно. Тебе нечем есть суп, ты идешь в магазин и покупаешь себе ложку, на которую долгое время не обращаешь особого внимания, но используешь по назначению. Затем ты ее выбрасываешь и покупаешь себе новую, более красивую и удобную. Все довольно примитивно и как-то механически. Все? Нет, не все. Не все так просто, ведь каждый из нас испытывает волнующий трепет, когда, возвращаясь в родной дом после многолетнего отсутствия, неожиданно находит в захламленных кладовках и пыльных чердаках оставленные в детстве вещи. Сколько забытых чувств и затертых картинок прошлого являют на свет божий эти сломанные машинки, куклы и транзисторы, ничего не значащие для других, не посвященных в их тайны, людей. И тут мы неожиданно начинаем осознавать, что наши вещи – это «наши» вещи. И любим мы их не за то, что их можно использовать, а за то, что они дают нам невидимый ключ от дверей, ведущих в забытые и потерянные нами миры. И мы осознаем, что в этих ничего не стоящих штуковинах поселились и до сих пор живут наши детские мысли и эмоции, наши ребячьи радости и горести, в них живет частица нашей бессмертной души.

Бережно взяв в руки свою ложку, словно живую и очень дорогую сердцу женщину, Максим нежно ее поцеловал. Затем прислонил ко лбу холодный металл и закрыл глаза. Удивительное дело: еще совсем недавно крепко сковывавший его сознание прочный лед ожесточенности и злобы неожиданно быстро растаял, уступая место светлому, возрождающему к жизни умилению этой милой безделицей, дающей иллюзорную путевку в оставленную тобой жизнь.

В этот момент Максим готов был поклясться, что искренне любил свою рабыню, обожал ее всей искренностью своего истерзанного и одинокого сердца.

Вдруг неожиданная догадка стремительной молнией сверкнула в его голове: «Не просто так здесь лежит моя красавица, не просто так».… Быстро спрятав ложку в карман, Максим судорожными, нетерпеливыми руками, срывая ногти и царапая пальцы, стал разгребать землю. Верхний слой почвы оказался на удивление податливым. Ощущение было такое, что кто-то здесь прошелся саперной лопатой.

Вскоре ободранные руки уперлись в мягкую брезентовую ткань. Сверху угадывался перетянутый крепкой веревкой узел, потянув за который Максим извлек из вырытой им ямы свернутую мешком плащ-палатку. Сердце впервые за прошедшие сутки радостно забилось, предчувствуя таящийся в этом неуклюжем мешке подарок небес. Крепко перетянутый узел не поддавался дрожащим пальцам ослабевшего парня. Схватив узел зубами, Максим, ожесточенно рыча и пуская слюну, практически перегрыз крепкую веревку. То, что он увидел, раскрыв брезент, казалось спустившимся с небес божественным дивом, хотя это был всего лишь обычный, сильно потрепанный, видавший многие виды и во многих местах заштопанный грубой иглой, чем-то набитый под завязку десантный рюкзак. Под верхним клапаном торчал кусок помятой тетрадной бумаги. Выхватив его и развернув к лунному свету, Максим жадно прочитал написанные крупными русскими буквами два слова: «МАКАВА. ГАРБУЛЬ».…

Прижав бумагу к лицу, он тихо заплакал. Крупные слезы молча капали на суровую брезентовую ткань, и это были уже совсем другие слезы. Это были слезы небывалого, безмерного вселенского счастья и благодарности. Сложив руки ладошками перед собой, Максим поднял свое лицо к бездонному, окружавшему весь его мир ночному небу и обращаясь ко всем звездам сразу, не переставая плакать, быстро зашептал:

– Господи! Господь Бог мой! Отец мой небесный! Я слышу и вижу тебя, я чувствую тебя и люблю! Я дышу благодаря тебе и радуюсь! Только ты искренне меня любишь и можешь помочь в любой беде. Ты всегда был рядом, теперь я это понимаю. Только благодаря тебе я смог вынести все эти муки. Я благодарю тебя за помощь и великую науку жизни! Я благодарю тебя за мою спасенную жизнь и за твою Любовь! Я благодарю тебя за свое второе рождение! Я твой, а ты мой, до самого конца! Слава тебе!»

ТУПИК

Знает тонущий корабль: жизнь – река, и надо плыть, надо Солнцу гимны петь и о доме позабыть….

– Ты почему замолчал?

Марина смотрела на него снизу вверх и, вопросительно подняв брови, ждала ответа. Максим, до этого тараторивший без умолку, неожиданно для самого себя запнулся на полуслове.

Весь вечер они провели вместе: сначала сходили в кино, посмотрели веселую французскую комедию, затем зашли в кафе-мороженое и, наевшись там пирожных и шоколада, отправились гулять по вечернему городу. Прошедший недавно дождь, оставив на асфальте мокрые лужи, унес с собой дневную суету и напряжение, подарив гуляющим по вечернему городу влюбленным парочкам спокойный тихий вечер.

Максим совершенно неожиданно для самого себя разошелся, он явно был в ударе. Обычно рядом с Мариной застенчивый и скромный, сегодня он был совершенно раскованным, веселым и очень обходительным кавалером. У него получалось все: веселые шутки и необычайно смешные приличные анекдоты, удивительные рассказы из его героической, можно сказать, легендарной жизни, фантастическая стойка на руках, пятьдесят очков из пятидесяти возможных в тире, эффектные фокусы с исчезающим в кулаке носовым платком.… Но кульминацией вечера стали три купленные в киоске гвоздики, красиво преподнесенные Марине на вытянутых руках, стоя на одном колене.

– Спасибо, Максим, – тихо сказала она, – мне никогда еще парни не дарили цветов. Оказывается, это очень приятно.

Он понял, что попал в самую точку. Максим до этого тоже никому не дарил цветов, кроме мамы и сестры, и ему также было приятно сделать это для нее, девушки, в которую он был влюблен уже целый месяц, практически вечность. Наградой стало ее прикосновение, и это было божественно!

Они шли по безлюдной вечерней аллее городского парка. Неожиданно Марина взяла его за руку, и вот тут-то Максим и «проглотил» свой язык. Когда ее пальцы коснулись его бицепса, он инстинктивно согнул руку в локте и, неимоверно напрягаясь, изо всех сил надул свою мышцу в приличных размеров шар, почему-то затаив при этом дыхание.

– Ого! Какие у тебя мускулы! – восхищенно сказала Марина, слегка сжав своими нежными пальцами Максимов бицепс, – вот это да! Ты настоящий мужчина, Максим, с тобой как-то спокойно.… Ты чего замолчал-то?

Максим выпустил воздух из легких и неуверенно произнес:

– Я не знаю, что говорить.

– Почему?

Марина остановилась, решительно развернула Максима к себе и, глядя на него снизу вверх, повторила свой вопрос:

– Почему?

По еле заметным искоркам в ее красивых глазах Максим понял, что она догадывается, почему. Надо либо отвечать, либо действовать. Более подходящего момента сегодня может уже и не быть, а оставлять это до следующего раза было выше его сил. На тенистой, укрытой огромными тополями аллее, кроме них, не было ни души. «Ну, давай, давай же! Ну!!!»

– Марина.…

– Что?

«Сказать или действовать?» Неимоверно стучащее сердце разрывало грудь….

– Что, Максим? – В ее голосе чувствовались подбадривающие ноты, он, вдохнув побольше воздуха, затаил дыхание и шагнул в открытый Космос:

– Марина, ты знаешь……

На выходе получилось не очень-то уверенно, и Максим вновь запнулся. Космос не спешил его принимать. Он был на грани отчаяния, но тут случилось то, что не снилось ему даже в самом радужном сне: Марина своими прелестными, не выпускающими цветов руками обвила его шею и, словно балерина, приподнявшись на кончиках пальцев ног, решительно притянула к себе его ошеломленную голову и нежно поцеловала прямо в губы, потом еще раз и еще….

Максим медленно и тяжело просыпался. Он лежал на спине лицом к восходящему солнцу, с горечью осознавая, что явь безжалостно уносит его красивый сон, оставляя в нем его любимую девушку одиноко стоять на тенистой аллее, прижимая к груди подаренные им цветы. Не открывая глаз, он вновь попытался представить ее лицо, но у него ничего не получилось. В совершеннейшем отчаянии он еще крепче сжал покрытые пылью веки, изо всех сил стараясь представить любимый образ, но вместо лица видел какой-то размытый туман, неясной пеленой скрывающий от него милые сердцу черты.

Из уголков крепко сомкнутых век на свет Божий пробились две крупные слезы и, подчинившись неумолимому земному притяжению, медленно покатились вниз, по пути разделившись на несколько проток по свежим морщинам, безжалостно изрезавшим молодое лицо.

«Не буду открывать глаза, буду просто лежать и не двигаться».