Павел Автомонов - Каштаны на память Страница 23

— Где логика? — обратился Заруба к майору. — Рация передавала с нашей батареи, а пострадала позиция старшего лейтенанта Пужая.

— Моя позиция рядом с вашей, — громко напирал Пужай. — Факт этот нельзя оставить без внимания, товарищ майор!

— Хорошо… Разберемся! — сказал Барабанов, внимательно посматривая на Зарубу.

Стоколосу вспомнились слова Шаблия о том, как важно, чтобы каждый был на своем месте и отвечал за него перед собственной совестью и народом. А тут?.. Артиллеристы уничтожили батарею, которая не давала вздохнуть целому участку фронта, и возникло «Дело «Робинзона» и «Пятницы». Ищут виновных, как будто у немцев нет наблюдателей и разведчиков.

— Воздух! — тревожно прозвучало над позицией.

Артиллеристы и все, кто был вблизи, побежали в укрытие. Прыгнул в траншею и Андрей, и сразу на него навалился кто-то тяжелый и неповоротливый.

— Печенку отобьешь! — Андрей поморщился от боли.

— Молчать! — рявкнул на ухо Пужай.

Стоколос обернулся и почувствовал водочный перегар.

Немецкие самолеты сыпанули, как из мешка, мелкие бомбы и полетели дальше на север. Наверно, у них была иная цель. Но батарея Зарубы была тоже вполне серьезной целью, и немцы подняли на аэростате наблюдателя, который корректировал стрельбу. Снаряды и мины осыпали осколками траншеи.

Андрей поднял голову, отряхнулся и взглянул на Пужая. Его румяное лицо совсем побелело, а глаза испуганно бегали туда-сюда. «Наверное, и я не лучше выгляжу», — подумал Стоколос. Над окопами выли мины, что-то громко гремело. В тревожном ожидании проходили минуты. Затем где-то рядом так ударило, что в траншее снова посыпалась земля и Пужай вздрогнул.

Тем временем Заруба, не уходя в укрытие, руководил огнем орудия и с третьего выстрела уничтожил аэростат. Немецкие артиллеристы сразу прекратили огонь.

— Все! Отбой! — сказал Андрей, выбираясь из траншеи вслед за Пужаем.

Но старший лейтенант круто развернулся и снова прыгнул в траншею, сбив Андрея.

— Ты взгляни! Взгляни! — прошептал Пужай.

Андрей не понимал, что произошло, и осторожно выглянул из окопа. Сразу же присел. На расстоянии двух шагов лежал снаряд, толстый, как откормленный поросенок. Он почему-то шипел.

— Ты слышишь, он шипит! — прислушиваясь, с отчаянием в голосе сказал Пужай.

— Наверное, замедленного действия, — вслух подумал Стоколос.

Вдруг Пужай напрягся и строго скомандовал:

— Приказываю отнести и обезвредить снаряд. Немедленно.

Стоколос подумал, что это была просьба. Но понял, взглянув на Пужая, что это приказ. Как же выполнить его, когда снаряд может взорваться в любое мгновение?!

— Помогите мне взять его на руки, — сказал Андрей.

Но Пужай лишь слегка подсадил его плечом и остался в траншее. Андрей шел по земле, как по битому стеклу, осторожно и мягко. Он и сам понимал, что соседство с таким «подарком» опасно и что его следует отнести подальше от позиции батареи. Снаряд уже не шипел, и Андрей облегченно вздохнул: не какая-то «адская машина» с часовым механизмом, а просто горячий металл остывал на сырой земле. И все-таки было жутко и страшно. Бережно подсунул он обе руки под снаряд. Пальцы врезались в сырую землю, и он ужаснулся от мысли, что снаряд может выскользнуть из рук, упасть… Пот струился по лбу, тек по ложбинке между лопаток. «Врешь, проклятый! Не сорвешься. Брешешь, Гитлер! Не убьешь ты меня». Андрей крепко прижал снаряд к себе. Сейчас он был с ним как единое целое. Ступил шаг. Он шел медленно, артиллеристы молча наблюдали за ним. Казалось, даже крик птицы может сбить его с нетвердого шага, и тогда смертельная ноша выскользнет из рук. «Какой тяжеленный! — до крови кусал губы Андрей, чтобы не расслабиться. — Проклятье…» Малыми шагами продвигался он вперед, нащупывая ногой землю. «Не поскользнуться бы…» Ступал и приставлял ногу к той, которая уже сделала шаг. «Шаги жизни» — такое сочинение писали они в десятом классе. Каждый представлял эти шаги счастливыми. Да и кто мог подумать, что эти шаги будут тяжелыми и опасными. Вот как эти, когда трещат суставы, натягиваются жилы, как струны. На губах стоял солоноватый привкус крови. Он сделал девять шагов. Это вся его жизнь. Еще бы пройти столько, и можно положить снаряд. «Хватило бы сил! Хватило бы сил! Больше ничего не хочу в жизни. Ничего. Лишь бы донести этот проклятый снаряд…» Он прошел еще несколько шагов. Казалось, руки приросли к снаряду. Как он их разожмет? Но это потом. Сейчас надо выдержать ношу. Было бы легче нести снаряд на плече. Но он ведь не поднял бы его. Да и как бы тогда спустил на землю?.. Еще надо дожить до этого «тогда».

Андрей сделал несколько шагов. Наконец стал опускать снаряд. Удержаться на полусогнутых ногах было тяжело, они дрожали. Опустил снаряд на колени и потихоньку скатил его на землю.

«Все!» — вытер вспотевший лоб и, обессиленный, медленно побрел назад, ничего не замечая и не слушая выкриков: «Беги!»

Из состояния отрешенности его вывел лишь тихий посвист птицы.

К жизни его возвращала и продолжающаяся проверка документов. Барабанов спрашивал: откуда они, как долго идут и куда?..

В разговор все время пытался вклиниться Заруба. Он обхватил голову руками и почти стонал:

— Да я же их задержал, чтобы скорректировать огонь батареи. — Он искренне был обижен вопросами Барабанова и болезненной подозрительностью Пужая к людям, доказавшим своими действиями, кто они.

На фронте под разрывами снарядов и бомб разобраться в человеке нетрудно. Смертельная опасность обнажает его, представляет таким, какой он есть. Только что «раздел» себя перед обыкновенным парнем старший лейтенант Никита Пужай. И уже никакая демагогия о бдительности не могла обелить Пужая в глазах Стоколоса. Пужай понимал это и не хотел предстать перед глазами других таким, каким его видел Андрей.

— Обезоружить их надо, этих самозваных пограничников, — почти шепотом обратился он к Барабанову. — Какие там пограничники в августе. Они уже все там, в могиле.

Пужай говорил тихо, но Андрей, к которому вдруг вернулся обостренный слух, услышал его шепот и резко поднял автомат наизготовку.

— Только попробуйте обезоружить! — стиснув зубы, проговорил он. Его глаза потемнели, кровь прилила к лицу. В словах Андрея было столько решимости, отчаяния, что майор отшатнулся от Пужая:

— Что это вы, правда. Тут и слепому видно, что свои.

Стоколос отвернулся. К горлу подкатил ком. Он снова, как десять минут назад, прикусил губу.

Пужай одернул гимнастерку и презрительно бросил, так, чтобы услышали другие:

— Тоже мне, вояка… Еще молоко на губах не обсохло.

В этот момент раздался глухой взрыв. Все присели. Посыпались комья земли, ветки, листья. Все как-то по-особому взглянули друг на друга и на Андрея. Это взорвался отнесенный им снаряд.

— Запомни, Андрей! Где бы я ни был, что бы со мной ни произошло, знай, я твой верный друг, — сказал Заруба, обняв Стоколоса.

Проверив документы, Барабанов обратился к старшине Колотухе:

— Можете идти дальше.

И они пошли на Киев.

4

Под высокой и величественной колоннадой, которая как бы перенеслась сюда, к Днепру, из далеких Афин, стояли трое военных — старшина Колотуха, ефрейтор Оленев и Стоколос. Их плечи оттягивали оружие, полевые сумки и солдатские мешки-ранцы. У Андрея вместо мешка была за спиной рация.

Увидев полковника Шаблия, бойцы подтянулись. Максим Колотуха, как всегда, щегольски козырнул и доложил:

— Товарищ командир! Бойцы заставы капитана Тулина в составе трех человек прибыли в ваше распоряжение.

— Вот и хорошо, что прибыли! — горько усмехнулся Шаблий. По решению ЦК КП(б) Украины он теперь отвечал за формирование и подготовку партизанских отрядов и разведывательно-диверсионных групп.

— Просим направить в тыл врага, — нетерпеливо перебил Андрей.

— Да, пошлите нас туда. Мы готовы! — подтвердил желание всех Колотуха.

— Да вижу, — усмехнулся полковник Шаблий. — Сколько оружия на себя нацепили.

Каждому он пожал руку и крепко обнял Андрея.

— Сын! Как хорошо, что мы снова встретились.

Глаза Андрея повлажнели, он, скрывая волнение, уткнулся в отцовское плечо.

— Где мать? Лида?

— В Харькове.

Старшина же докладывал про друзей на заставе. Грустный то был рассказ, только трое пришли сюда, в Киев, еще трое — в Харьков.

— И еще одно несчастье, — продолжал дальше Колотуха. — Лейтенант Рябчиков и Мукагов пошли под Уманью в разведку и как в воду канули. Потом мы узнали, что там действовала немецкая группа, переодетая в нашу форму. Хватали, гады, красноармейцев, отбившихся от своих частей.

— Не мог Рябчиков попасть в плен! — сказал Андрей.

— И в то, что погиб, не верится. Трое же детей, — добавил Оленев, будто это гарантировало жизнь.