Илья Дубинский - Наперекор ветрам Страница 23

Якир, Котовский, Федько, Няга и многие другие пришли в Красную Армию без военных знаний и почти без боевого опыта. Искусству маневра они учились в огне боев. Партия, упорно ковавшая свои командные кадры, немало положила труда, чтобы научить их более или менее грамотно распоряжаться. Это была сложная задача. Ее решение потребовало огромных усилий. Еще труднее было научить людей выполнять распоряжения командиров. В первые месяцы гражданской войны даже самые лучшие усваивали эту мудрую науку с трудом, не самые лучшие воспринимали ее под нажимом, а самые худшие, отвергая ее, долго еще страдали хворобой своеволия, анархии. Именно эта больная своеволием, а чаще всего враждебная Советской власти среда дала Муравьева, Григорьева, Сорокина и их жалкую разновидность — Кожемяченко.

Девятый день ничем особенно не ознаменовался. 5 сентября не было столкновений с врагом. Все десять колонн Южной группы продолжали стремительно продвигаться на север. Зато на одиннадцатый день жарко пришлось частям 58-й дивизии. Увлеченные успехом у Тального, они гнали белогвардейцев до Звенигородки. И кто бы после этого осмелился сказать, что советские войска окружены деникинцами? Но окружение все же существовало и давало о себе знать.

…Проскакав с небольшим привалом у Ятромовки сорок пять верст, Иона Гайдук к вечеру прибыл в Бабанку. Там он застал только обозы 58-й дивизии: штаб находился где-то впереди. Эскадронный и сопровождавшие его конники после короткого отдыха в Бабанке поскакали дальше, нарочно выбирая глухие тропки. Приткнувшиеся к проселкам небольшие хутора встречали и провожали конный отряд злобным лаем огромных собак. Конники не раз ловили на себе недружелюбные взгляды жителей. Хуторские верховоды радушно встретили бы любого петлюровского гайдамака, а тут бескозырка и тельняшка командира отряда говорили сами за себя.

Правда, примерно так же, как Иона Гайдук, внешне выглядели многие махновские командиры. Но Уманьщина тогда еще не знала Махно и его банд. Они появились в районе Тального много позже, спустя шестнадцать месяцев, когда другие контрреволюционные силы — Деникина, Врангеля, Петлюры, — разбитые советскими войсками, прекратили свое существование.

Как бы ни смотрели исподлобья богатые хуторяне, все же в любом дворе нашлись бы для отряда Гайдука и овес, и сметана, и все прочее. Но зря Николай Криворучко завидовал матросу. Гайдук свято выполнял свой долг, не задерживался: Иона был из тех, кому легче было три дня догонять, нежели три часа ждать.

Он летел все вперед и вперед. И подобно пушкинскому казаку, не отдыхал ни в чистом поле, ни в дубраве, ни при опасной переправе.

Из Бабанки он повел свой отряд в Тальное, где, по сведениям обозников, начдив Федько вел бой с белогвардейцами. Еще тридцать верст остались позади. Только перед рассветом эскадронный разыскал Федько, вручил ему пакет Якира.

Ознакомившись с приказом командующего, начдив предложил Гайдуку отдохнуть в Тальном, а утром присоединиться к тем частям 58-й дивизии, которые пойдут на Умань — Христиновку. Эскадронный поблагодарил начдива, но отказался от этого предложения, заявив, что часа через три «ляжет на обратный курс» — поедет догонять штаб группы. Потом, сдвинув бескозырку на затылок, спросил:

— Товарищ начдив, не слыхали, где оно, то батьковское трехсот тридцати трех святителей нахальное войско?

Федько насторожился, посмотрел исподлобья на якировского гонца. Всякое напоминание о Махно вызывало в нем чувство озлобления, а тут еще это неуместное любопытство.

— А на кой черт оно тебе сдалось? — в свою очередь спросил Федько.

— Само махновское войско мне не в интересе, — ответил моряк. — А вот с ним действует мой старый дружок, одноглазый Халупа. Хотелось потолковать с ним по душам. Припереть его до мозга костей.

— Что, тоже из моряков? Там вашего брата — и двуглазых, и одноглазых — пруд пруди. Были красой и гордостью революции, теперь стали прихвостнями батьки Махно.

— Это вы зря, товарищ начдив, — возразил Гайдук. — Ежели доведется вам встренуться с нашей дивизией, увидите своими глазами. Там есть матросский отряд товарища Куценко. Свои бронепоезда пустили под откос, а сами сошли на берег. Что на колесах, что без колес — орлы!

— Значит, повезло Якиру, — неопределенно ответил Федько. — Ступай, орел, в штаб. Захвати там наши донесения и передай командующему на словах — его приказ будет выполнен.

Да, Якиру повезло: для Южной группы обстановка пока складывалась благоприятно. Как мощный таран, движимый неиссякаемой энергией людей, она неудержимой стальной лавиной уходила все дальше на север. На одиннадцатый день похода Федько оторвался от деникинцев у Звенигородки, а потом у Тального. Но в тот же день, 7 сентября, у станции Свинарка, а 8-го у Роскошевки бронепоезда Петлюры обстреляли левый заслон Южной группы. Стало очевидно: вокруг советских дивизий сжималось уже основное — большое кольцо окружения.

С получением первых донесений о новых атаках петлюровцев члены Реввоенсовета Гамарник, Затонский и военком Голубенко ускакали в войска. А Якир вместе с Немитцем не отлучались от полевых телефонов.

Командующий воспаленными от недосыпания глазами рассматривал топографическую карту. Вокруг простирался на редкость холмистый, на редкость зеленый район. От села до села не более трех — пяти верст. Путь колоннам группы преграждала железная дорога Христиновка — Шпола, а дальше каверзная пойма Горного Тикича. Вся эта пестрая география на руку тому, кто обороняется. И в то же время (вот где диалектика!) наступающий, как правильно утверждает начальник штаба, тоже имеет существенную выгоду: он силен там, где наметил свой удар. Оборона же должна быть сильной везде. Наступающий не может бить врага растопыренными пальцами: он должен наносить удар кулаком. Эту науку хорошо усвоил Якир из «лекций» своего подчиненного Василия Бутырского.

Анализируя обстановку, командующий все больше убеждался в необходимости подтянуть правые колонны Южной группы — дивизию Федько — к Христиновке. Именно здесь, у железной дороги Казатин — Христиновка, можно было ожидать наибольшего напора со стороны петлюровских войск. Враг вернулся к тактике восемнадцатого года — к эшелонной войне. Впереди огромные пространства, но у Петлюры заполнить их нечем. Возможности не поспевают за потребностями. Создать сплошной фронт ему не удалось. В то же время Киев — эта ускользнувшая из рук жар-птица — манил жовтоблакитников. Эшелоны с гайдамаками растянулись по линии Казатин — Попельня, отвлекая на себя около десяти тысяч деникинцев генерала Бредова. Это не могло не играть на руку войскам Южной группы.

Предположения командующего оправдались. 9 сентября Запорожская дивизия петлюровцев, поддержанная огнем двух бронепоездов, заняв фронт от Монастырища до села Княжики, преградила путь советским войскам. Маневр врага не остановил колонн Якира, неудержимо стремившихся вперед. Еще накануне 3-я бригада и коммунистический отряд вели бои с бронепоездами Петлюры у Роскошевки. Потом, с ходу перемахнув через полотно железной дороги у Христиновки, они форсировали Кублич. 9 сентября после тридцативерстного перехода, усталые и голодные, но полные ненависти к врагу, советские войска дружно навалились на Запорожскую дивизию и, обратив гайдамаков в бегство, овладели Монастырищем и Княжиками. Это был тринадцатый день похода.

Для настоящего бойца хорошая весть дороже хорошего приварка. Весть об удаче 3-й бригады и коммунистического отряда приободрила красноармейцев, боевое настроение которых при подходе к Христиновке заметно снизилось. На то были основательные причины. Длинные переходы без дневок, лишь с короткими привалами, измотали пехоту. Поистрепалась обувь, испрели ноги. Иссякли и запасы продовольствия. Крупный конный отряд, посланный Махно, чтобы отбить золотой запас, вывезенный из Одессы, налетел на гурт скота, отставший на марше. Бандиты захватили сотни коров и овец.

Быстро истощился запас сахара и соли — самой ценной валюты, за которую можно было достать у населения все необходимое. Склады сахарных заводов, которыми был богат этот район, были пустыми: сахар еще весной вывезли в Киев. О движении войск Южной группы знала вся округа. Под нажимом петлюровской агентуры жители угоняли в леса скот и лошадей.

Во время привалов бойцы ели черемшу — медвежий лук, щавель и другие съедобные травы. Слышались шутки: «Дома и солома съедома», «Пахнет чесноком, а холодца не видно!» Но этого подножного корма не хватало даже для авангардов. Главным же силам оставались пустыри. Отощали и кони. Особенно тяжело пришлось артиллерийским битюгам, привыкшим к большим дачам овса. Песчаный грунт, холмистая местность, необычная для сентября жара день ото дня все больше изнуряли и людей и лошадей.