Иван Арсентьев - Суровый воздух Страница 24

– Слышал, слышал о вас… О вашей работе, товарищ старший лейтенант, слышал, – поправился он и, покосившись на суковатую палку, на которую опирался летчик, спросил:

– Вы как же… и летать намереваетесь с палкой?

– Нет, товарищ подполковник. Это временное приложение.

– Хм… Может быть, вы некоторое время отдохнули бы? А? Говорите без стеснения. Я постараюсь добыть вам путевку в Кисловодск. Подумайте!..

– Я прошу оставить меня в полку. А палку я сейчас же выброшу, – пообещал Черенок.

– Зачем выбрасывать? Пригодится. Незаменимое оружие против собак, – в полку вон целую псарню развели. Скоро выйти нельзя будет, пятки отгрызут, – усмехнулся Хазаров. Улыбнулся и Черенок, вспомнив плюгавого пса, шнырявшего между ногами летчиков, и уже серьезно сказал:

– Товарищ подполковник, у меня есть только одна просьба.

– Говорите, – сказал Хазаров.

– Я прошу ввести меня в строй в самое ближайшее время. Если можно, на этой же неделе.

Хазаров нахмурил брови, посмотрел на Черенка. Щетка энергично прошлась по усам.

– А я прошу не лезть поперед батьки в пекло. Придет время, вас и без просьб выпустят в воздух, – произнес он раздельно. – Сегодня будет приказ о назначении вас командиром второго звена. Вы были раньше во второй эскадрилье?

– Да, во второй.

– Ну и добро. Там и останетесь. Работы много. Надо учить молодежь. Мне известно о вашем методе вождения групп развернутым фронтом на малых высотах…

– Это не мой метод, а лейтенанта Попова. Я только соучастник и то не смог ни разу осуществить такого удара из-за ранения, – доложил Черенок.

– Вот, вот… Разбери вас… А Попов говорит, что он соучастник. Ну, не в этом дело. Идея хорошая и нужная. Необходимо распространять ее шире, на все полки. Как получим новые машины, придется заняться тренировкой экипажей. Справитесь с работой?

– Раньше справлялся. Надеюсь, что и теперь сумею.

– Хорошо. Идите устраивайтесь.

– Есть! – козырнул Черенок и, четко щелкнув каблуками, вышел, чувствуя на себе внимательный взгляд подполковника.

– Ну, как? Познакомился? – окружили его друзья.

– Кажется, да…

– Скажи, Вася, а не советовал ли он тебе «не лезть поперед батьки в пекло»? Только правду говори, – теребил его Остап.

– Помнится, советовал.

– Ага! А что я тебе говорил? Ты проспорил, Аверин, – стукнул Остап по плечу молодого летчика.

– А строевой подготовкой твоей не интересовался? – спросил Оленин.

– Нет. Рекомендовал только палку беречь, чтобы собака не загрызла.

Вскоре после того как Черенок представился командиру полка и старшина принес ему постельные принадлежности, дневальный объявил, что обед готов. Все собрались в столовую.

По дороге их остановил Черенок:

– У меня ведь для вас подарок есть от колхозников. Распакуем его.

Черенок достал ящик. Зандаров вытащил из ножен кинжал.

– Э-э, братцы, да тут «глазунья» в натуральном виде! – воскликнул Борода, снимая крышку с ящика. – Крр-а-со-та! Понесли на кухню. Настя сейчас соорудит царь-яичницу. Это тебе не американский яичный порошок! – многозначительно заметил он.

На вечер были назначены теоретические занятия летного состава. Присутствуя на них, Черенок познакомился со всеми летчиками. Полк был почти укомплектован.

Ожидали только воздушных стрелков, которые застряли где-то в дороге. Среди молодых летчиков особое внимание Черенка привлек младший лейтенант Скворцов. И не потому, что в нем было что-либо незаурядное, отличающее от других.

«Любопытный тип», – думал Черенок, наблюдая, как Скворцов буквально из кожи лез, стараясь показать перед начальством свои знания. На каждый вопрос он поднимал руку, подскакивал, как школьник, делал ненужные поправки. А когда Хазаров задал ему вопрос по тактике, он стал отвечать так нечетко, таким канцелярским языком, что все невольно повернулись к нему. В технике пилотирования Скворцов также зарекомендовал себя не блестяще, хотя летал неплохо.

«Летает без вдохновения…» – подумал Черенок, наблюдая неделю спустя за его полетом.

Зато в выполнении уставных требований Скворцов был безукоризнен. Никто лучше его не мог нести обязанности дежурного по полку, отдать рапорт, приказание караулам, по-ефрейторски козырнуть и щелкнуть каблуками. На это он был мастер! На нем как-то по-особенному хорошо и щеголевато сидела гимнастерка. Внешняя выправка Скворцова и весь его бравый вид невольно вызывали уважение к нему, как к офицеру высокой дисциплинированности. Делая перед полетами смотр летного состава, построенного в две шеренги, Хазаров остановился против Попова и, нахмурившись, сказал:

– Равняйтесь по Скворцову. Учитесь у него тому, каким должен быть офицер! А вы даже бриться вовремя не успеваете, заросли, как пещерный житель. – И, повернувшись, подполковник прошел дальше, не заметив острого взгляда Грабова, следовавшего рядом с ним. Попов выслушал замечание командира полка, не моргнув глазом, но в душе затаил обиду.

А Грабов подумал:

«Командир безусловно прав. Выговор Попов заслужил, но ставить в пример ему, старому летчику, не раз доказавшему свою дисциплинированность в боевых делах, этого петушка не следовало бы».

Когда Черенок попытался узнать у Остапа его мнение о Скворцове, тот неопределенно пожал плечами и в свою очередь спросил, почему он так* интересуется им.

– Должен ведь я знать людей, с которыми придется порох нюхать.

– Ты, Вася, знаешь мое правило. Я сужу о человеке тогда, когда увижу его в деле. Попов первое время тоже казался нам невесть кем, а теперь, гляди, какой парень – тигр! За товарища жизнь в бою отдаст…

Разговор этот происходил на другой день после того, как Черенок вступил в строй. Летчики лежали под плоскостью старого самолета Остапа, на котором теперь тренировался Черенок. В этот день летать не пришлось, Хазарова вместе с Грабовым вызвали в штаб дивизии, и полеты на стрельбу отставили. День выдался явно неудачный. Настроение у Черенка сразу же испортилось. Ему хотелось к прибытию новых самолетов быть в полной боевой форме, а тут задержка. Недовольный, он улегся на траве и стал рассеянно смотреть вдоль стоянки. По дороге мимо самолетов шла оружейница Таня Карпова.

– Таня! Ты куда? – окликнул ее Остап. – Посиди с нами. Скоро машину пришлют.

– Нет, пойду пешком. Дела ждут, – махнула Таня рукой в сторону Тихорецка, – надо вам всем постирать подворотнички. Ужас как быстро пачкаете.

Черенок поднялся.

– Пойдем-ка и мы вместе. Разомнемся, – предложил он Остапу.

– Пойдем, – обрадовался Остап.

Приказав мотористу зачехлить самолет, летчики сняли комбинезоны и пошли со стоянки. Дорога от аэродрома к городу вела через разбросанные в степи холмики, поросшие пучками редкой травы и кустарником. Над далеким бесцветным горизонтом в знойном мареве дрожали ажурные кроны деревьев, какие-то строения – не то ветряки, не то силосные башни. Свежий ветерок приятно овевал лицо. Но Остапа пейзаж мало интересовал. Он без умолку говорил с Таней. Шли медленно, но Черенок, не привыкший к такой длительной ходьбе, начал уставать. Таня это заметила и сказала:

– Я знаю одну межу, здесь недалеко. На ней паслена – черным-черно! Сладкий. Кто хочет?

– Пасле-е-н? – поморщился Остап, – тоже мне фрукт! Уж лучше редька.

– Фу! Была б нужда. Сидите тогда, а я сбегаю нарву себе, – и она скрылась в зеленых зарослях кукурузы. Летчики отошли в сторону от дороги, сели, закурили, Черенок вытянул ноющую в колене ногу.

– Смотрю я на вас, Остап, и… Эх, ей-богу… Всегда рядом, вместе трудитесь, воюете, веселитесь вместе, живете одними мыслями, одним дыханием. Все у вас просто и понятно на сто лет вперед, а вот у меня… – не договорил Черенок и сломал попавшийся под руку толстый и твердый прут крапивы. Остап неопределенно хмыкнул, усмехнулся. На солнце он всегда потел и обмахивался видавшей виды пилоткой. Что говорить? Черенок прав. Кому еще так везет?… Кажущееся равнодушие Остапа вызвало у Черенка легкую досаду. Он насупился и стал молча сбивать прутиком засохшие пыльные колокольчики.

– Грустишь, Вася? – покосился на него Остап.

– – Как тебе сказать? Просто засосет иногда… – И думаешь, думаешь… – махнул он расстроенно рукой.

Остапа тронула эта неловкая мужская жалоба. Он знал своего друга. Общительный и откровенный, он был не очень щедр на признания, когда дело касалось, его чувств. Если уж Черенок заговорил – значит, допекло крепко.

Остап с радостью отвлек бы его от тоскливых мыслей одной из своих бесчисленных историй, но внутренний предостерегающий голос остановил его. И он необычно мягко сказал:

– Не веришь ты ей, что ли, раз тревожишься так? – А сам подумал: «Не дело перед боем тосковать, душу свою пахать…»

Черенок, не отвечая, смотрел вдаль, на знойный, словно загнутый кверху горизонт.

– Такая девушка его любит, ждет, письма шлет, а он страдает, как Вертер, – снова заговорил Остап. – Гордиться этим надо, дорожить, а ты… тоже мне, штурмовик…