Павел Федоров - Последний бой Страница 24

— У них там нормальный госпиталь — сами лечат, оперируют, ставят снова в строй. Тяжелораненых отправляют на самолетах на Большую землю.

— А где сейчас полк Гришина базируется?

— В Белоруссии. Это километров триста отсюда. Дадим тебе хорошего коня. Не будет недостатка и в провожатых.

— Что представляет из себя Гришин?— невольно вырвалось у меня.

— Гришин? Герой Советского Союза, майор. Бывший учитель. Ну, что еще?— Цирбунов надолго задумался, не спеша закурил, шумно пустил дымок, продолжил:— Сергей Владимирович не костью широк, а вот этим самым…— Комиссар постучал ладонью по лбу.— Мы традиционно привыкли измерять, сравнивать дарование военачальников, их сметку с чапаевской, суворовской, а с точки зрения партизанской тактики — с Денисом Давыдовым. Кстати, и места тут близко, где он действовал. Слова «храбрый», «талантливый», «находчивый», отдельно взятые, еще ничего не выражают. Сергей Гришин ни на кого не похож. Человек с большой буквы. Самородок. Люди тянутся к нему. Авторитет его командирский очень высок.

Очень хотелось быстрее увидеть прославленного героя.

— Мы тоже делаем свое дело, как умеем,— продолжал он.— И разведку ведем, и поезда вражеские взрываем, и машины жжем. А полк Гришина действует масштабно, охватывает одновременно несколько районов.

Увидев проходившего командира, Николай крикнул:

— Иди, Саша, приземляйся до нашего шалаша.

— Можно маленько... О чем разговор-то?— садясь на бревнышко, спросил командир.

— Да вот старший лейтенант поедет в полковой госпиталь Сергея Гришина и интересуется, что это за полк, каков командир? Я ему рассказал немного, может, ты добавишь?

— О Гришине ходят всякие легенды. Молодец он, Гришин-то!— Бикбаев порывисто соскользнул с бревна и уселся на еловые лапы, бросив под себя по-татарски ноги в яловых сапогах. Темные глаза командира заблестели.— Сергея Владимировича Гришина я знаю с сорок второго года. В августе по приказу штаба партизанского движения наш отряд перешел линию фронта, чтобы хорошенько вооружиться, обмундироваться и всякие другие важные дела справить на Большой земле и новые задачи получить для дальнейших действий. Остановились ночевать в деревне Бакшеево, где располагался штаб тринадцатого полка. Тогда с Гришиным близко познакомиться не пришлось. Он каждый день дрался с немцами, не до меня ему было. Поговорили немного, разными сведениями обменялись. Он ко мне присматривался, а я к нему. Понравился он мне шибко. Башка у него светлая, умная и смеялся уж больно заразительно. В конце января я вернулся с отрядом обратно. Николая Кутузова, который был адъютантом Сергея Владимировича, привел с собой. Ох и боевой парень, Николай!

Помолчали. Потом я поинтересовался, как они проходили линию фронта.

— Дыг обыкновенно!— Бикбаев тронул пальцем свой крючковатый нос.— Дуем вперед через сугробы, где гранату швырнем, где из автоматов врежем. Они орут: «А-ля-ля!» А что тут орать, когда мы уже в лесу. Так и шли. Вот когда отсюда двигались, на завал напоролись, спутанный колючей проволокой...

— Потери были?

— Одного убили, другого ранили. А обратно прошли чисто...

Я расспрашивал потому, что мне не давал покоя наш последний на линии фронта бой: я много думал о нем, анализировал ошибки. Правда, Федя Цыганков делился со мной, как они возвращались через передний край, но уж слишком рассказ его был упрощенным.

— Двигаясь в свой Краснинский район, мы вошли восточнее Витебска в партизанскую зону...

Бикбаев замолчал. Я понял, что пройти в свой район им сразу не удалось. Нетрудно было догадаться, почему он называл его «своим». Отряд проводил обширную разведывательную работу, имел там много своих людей, как и отряд капитана Денисова в Андреевском районе.

— Там тогда скопилось одиннадцать тысяч партизан, прочно заблокированных фашистами,— продолжал Александр.— Район большой, обстановка аховая. Нашему отряду отвели рубеж обороны в южной части зоны, по реке Западная Двина — деревни Горькава, Штаны и Островская. Оборонялись больше месяца. Приходилось отбивать по нескольку атак в день. В начале марта, совместно с отрядами Кочубея, прорвали "блокаду и двинулись в Понизовский район Смоленской области. С нами шли тридцать три человека гришинцев, которые знали, где находится штаб полка. Перед этим они ходили на Витебскую железку, спустили под откос эшелоны противника, а потом застряли в заблокированном районе и теперь возвращались к своим.

С Сергеем Гришиным мы встретились в деревне Никоновщине и быстро как-то подружились. Полк его вел тогда тяжелейшие бои, много маневрировал, делал переходы в двадцать — тридцать километров, таскал за собой вражеские соединения.

Положение было очень сложным и трудным, люди пообносились — не хватало обуви, одежды, а боеприпасы, в основном, с боями брали у противника. Особенно плохо было с питанием. Хлеб и скот немцы начисто разграбили, население голодало.

Видя, как лихо приходится Гришину, говорю ему: «Пропадешь ты тут...»— «Ты что, мне панихиду поешь?»— Сергей уставился на меня. «При чем тут разные поповские слова? Я даже муллы не боялся... Жрать людям нечего. Скоро всех лошадей съедите! И не только раненых, пушки не на чем будет везти. Подумай!»— «Ишь ты, какой стратег нашелся! А ну-ка, Александр Султанович, скажи мне, что у тебя на уме?»— «Уходить надо отсюда, Сергей Владимирович».— «Куда? В мой Краснинский район?»

Сергей сразу двух генералов за нос водил. А потом побил и ушел восвояси. У них регулярные войска, танки, самолеты, а у Гришина было семьдесят подвод с ранеными. Так это ж Гришин!

Александр Бикбаев выдохнул слова с присвистом. Загорелое бронзовое лицо его казалось мне мужественным; рассказ его был горячим, искренним, и мысли свои он излагал просто, с чуть грубоватой интонацией в голосе. Выглядел командир отряда куда старше своих лет.

— Значит, позвал я Гришина сюда к нам. А он спрашивает: «У тебя что там, молочные реки текут в кисельных берегах?»— «Киселя нет,— отвечаю,— зато полицейских и мелких гитлеровских гарнизонов хватает... Район почти не потревоженный фрицами, вот главное. Хоть людей мало-мальски оденешь. Ведь ужас в чем ходят! Изношенные ватники, на которые глядеть-то дыг тошно».— «А что, в твоем районе фабрики есть обувные, текстильные?»— хохочет Гришин. «Ты, может, немцев боишься?»— подковырнул я его. «Именно хочу быть там, где их больше — лупить есть кого...»

Перебросились словами и разошлись. Выбрал случай, снова намекнул ему. Он, видимо, уже все хорошенько обдумал, говорит: «Погоди, Саша. Тут такое дело...»— «Какое?»— «Тут у меня эта нечистая сила... Двух власовских офицеров приказано отправить за линию фронта, на Большую землю. И жену с ними посылаю».— «Жену?»— «Ничего, она у меня ловкая. В Центральный Комитет комсомола ее вызывают. Да и, понимаешь, ребенка ждет».

Вера Петровна потом написала, как она, одна-единственная женщина, шла среди такого количества мужиков. Март месяц. Холод, грязь, вши. Мужики-то разденутся около костра и стряхивают паразитов в огонь. А ей, бабе-то, ловко ли? Уйдет в кустики, снимет там одежку, потрясет, погоняет... Смешно? А у самой под сердцем мальчишка ногами воюет... Пришла вся насквозь прокопченная дымом костров. Так-то вот!

А вскоре позвал меня Гришин и сказал: «Ладно, пойдем в твой район кисели краснинские хлебать...»

Когда двинулись в путь, хлебнули всякого... Ночью стали переходить шоссейку Демидов — Рудня, а тут четырнадцать автомашин с солдатами противника, прямо на нашу колонну так и наехали. Пришлось развернуться, огня дать. И надо же было случиться такой хреновине: лежим рядом с адъютантом Николаем Чаловым, бьем почти в упор, а граната, брошенная немцем, возьми да и разорвись рядом. Взрыв повредил Николаю позвоночник, а мне перепонку левого уха попортил и глаз так запорошил, что две недели потом ни смотреть как следует, ни стрелять не мог.

Приходит Сергей Гришин и говорит: «Ты хоть, Саша, и окосел маленько, но все равно придется тебе вести полк, потому что местность хорошо знакома».

Знакома-то знакома, а ведь надо переходить магистраль Смоленск — Витебск! Тут и четырех глаз мало... Ладно. Повел. Со мной пошел командир первого батальона Николай Иванович Москвин со своим народом. А ребята у него подобрались что надо. Ничего, прошли. Скоро нас догнал на своем вороном жеребце Гришин. Слез с коня, пошел рядом, спрашивает: «Где на отдых встанем?»— «Чтобы от противника оторваться, надо идти до деревни Ельни»,— говорю ему. «Далеко это?»— «На карте все сказано...»

Сергей никогда на одном месте находиться не мог. Пройдет немного с нами, отстанет, колонну проверяет. Глядишь, опять догнал. Пошагает пешочком, потолкует о том о сем — и снова в центре колонны. Люди видят, как их командир работает на марше, и тоже подтягиваются. Устал он тогда изрядно, спрашивает: «Ну, скоро, Саша, твоя Ельня?»— «Скоро, скоро...»