Андреа Камиллери - Пансион Евы Страница 24

И что ты думаешь: в следующую пятницу дон Стефано после обычной исповеди достает из чемоданчика плетку из ослиного хвоста, попону и ослиные уши на тесемочке! Надевает себе на спину попону, на голову уши, потом приказывает мне взять в руки плетку и сесть на него верхом. Я так и сделала, а он заголил зад и велел мне стегать его ослиной плеткой. Я принялась охаживать дона Стефано по заднице, а он возил меня на коленках по комнате, кричал, что он теперь Валаамова ослица, и бормотал «Отче наш». Ушел ну очень довольный. Плетку и уши он потом оставил у меня в комнате, но мне пришлось их выбросить, а то они сильно воняли.

Самыми заметными завсегдатаями в «Пансионе» были двое.

Барону Джаннетто Никотра ди Монсеррато было в ту пору лет сорок. Денег у него имелось без счету, кроме того, он владел землями, домами и поместьями в Палермо и Вигате. Все это он получил в качестве приданого, женившись на Агатине, дочери богатого коммерсанта, который таким образом приобрел своей дочери дворянский титул. Хотя Агатина была страшнее смерти, барон не раскаивался, потому что был великий бабник и деньги ему были всегда нужны. На военную службу барон не попал по причине хромоты, которую получил, упав с лошади в пятнадцатилетием возрасте. Он прибыл в Вигату в связи с продажей земельного участка, помучился дня три без женщины и отправился в «Пансион Евы». Барона немедленно обслужили в одном из роскошных номеров.

Так он познакомился с Сирией. Назавтра барон пришел снова. И с того момента занимался исключительно ею. Никотра ди Монсеррато приезжал на своей спортивной машине, одной из тех немногих, что еще ездили, поскольку бензин был в дефиците, но не для барона. Поначалу он оплачивал получасовой тариф, но потом перешел на договорные цены.

Сирия, девушка добродушная и веселая, теперь ходила молчаливая, рассеянная, в плену каких-то своих мыслей.

— Сирия, ты случайно не влюбилась в барона?

— Ненэ, давай сменим тему, хорошо?

— А может, он в тебя влюбился?

— Я сказала, давай сменим тему.

В ночь с третье на четвертое июня случилась самая ужасная из всех бомбежек. Загородный дом барона был разрушен до основания. Наверное, в него попала какая-то особенная бомба, поскольку на месте здания осталась только гора пыли с разбросанными там и сям деревяшками, очевидно, кусками мебели. Прибывшая на место спасательная команда принялась раскапывать обломки и нашла руку с шикарным перстнем на пальце, а также ногу и еще нечто, что когда-то было мужской головой. Это все, что осталось от барона Джаннетто Никотра ди Монсеррато. Спортивный автомобиль исчез, возможно, его кто-то угнал до прибытия спасателей. В Вигату на несколько дней прибыл шурин барона, чтобы собрать прах и отвезти в Палермо для похорон.

При известии об этой смерти Сирия упала в обморок, а потом забилась, как в падучей, так что пришлось вызывать медика, чтобы сделать ей успокоительный укол. Мадам Флора освободила ее на субботу и воскресенье от работы. Оба дня Сирия проплакала, запершись в своей комнате. В понедельник утром ее опять навестил врач. Сирия вышла немного успокоившаяся и попросила у мадам разрешения сходить на место гибели барона, обещая непременно вернуться к завтраку. Мадам принялась было ее отговаривать, но Сирия настаивала. Она попрощалась и ушла. Ни к завтраку, ни к обеду Сирия не вернулась. Обеспокоенная Мадам попросила Джаколино сходить к разбомбленному дому несчастного Джаннетто Никотра и посмотреть, не плачет ли все еще там Сирия. Джаколино вернулся, сказав, что никого он там не видел. Мадам ждала до семи вечера, а потом решила идти к карабинерам и заявить о пропаже.

В тот вечер ужин с Чиччо, Ненэ и Джаколино скорее напоминал поминки. Никто не шутил, не смеялся, все мысли были о пропавшей Сирии.

— Надеюсь, она не совершит глупости, — вздохнула Кармен, высказав то, о чем все думали, но не решались произнести вслух.

Никаких известий о Сирии больше не поступало. Ее так и не нашли — ни живую, ни мертвую. В комнате остались ее вещи, всякая ерунда, которую носят в дамских сумочках, несколько лир, паспорт, две фотографии — папа и мама — и носовой платок. Мадам Флора написала письмо семье, но ответа так и не получила. Должно быть, письмо не дошло.

Еще одна любовная история достойная описания: любовь между Джуджу Фирруцца и Луллу. Джуджу Фирруцца был симпатичным молодым человеком, из хорошей семьи, серьезный, образованный, учился на третьем курсе медицинского факультета в Палермо. Его отец дон Антонио благодаря своим связям сумел отмазать сына от военной службы. Один знакомый врач обнаружил у Джуджу порок сердца. Хотя в тот момент, когда Джуджу встретился с Луллу, сердце у него работало великолепно. По воле строгих родителей Джуджу, как почтительный сын, был помолвлен со своей далекой кузиной, девушкой набожной и благочестивой, каждый день посещавшей церковь. Ее звали Нинетта, она была толстой и носила очки. Несмотря на данный брачный обет, кузина позволила поцеловать себя не ранее, чем через два года после помолвки, да и то не в губы, а слегка в щечку. После чего сразу же помчалась в церковь исповедоваться.

Это был первый и последний раз, когда губы юноши прикоснулись к коже невесты. Но природа брала свое, Джуджу Фирруцца держался, как мог, а потом все-таки не выдержал и в один апрельский вечер, трепеща от смущения, появился в дверях «Пансиона Евы». Так случилось, что ему досталась Луллу. Не потому, что он ее выбрал, просто в тот момент она была единственной свободной девушкой. А Джуджу просто хотелось сделать по-быстрому свои дела с той или с другой женщиной, большого значения не имело. Едва войдя в комнату Луллу, Джуджу ощутил аромат — сильный, настойчивый, необычный запах, в котором смешались мята, корица и гвоздика. Запах был столь приятен, столь насыщен, что заполнял все легкие и, казалось, обволакивал кожу. В самом деле, управившись с девушкой, Джуджу понял, что от этого аромата ему теперь так просто не отделаться: руки, грудь, живот и все остальное внизу буквально пропитались райским парфюмом.

— Где ты покупаешь эти духи?

— Нигде, я сама их делаю.

— А из чего?

— Из сушеных трав. Мне их два года назад один мужчина подарил, и он же научил, как приготавливать эссенцию. А в прошлом месяце другой клиент, к счастью, оставил мне в подарок бутылочку спирта. Сейчас так трудно достать спирт. Ну что, пойдем?

— Нет.

И с чего вдруг у него вырвалось это «нет»? Ведь он был приглашен сегодня вечером на ужин в дом к невесте! Что ж, придется опоздать.

Он и опоздал. Потому что вынужден был зайти еще к себе домой, чтобы смыть в ванной запах духов Луллу. По дороге к дому невесты Джуджу то и дело подносил руку к носу: из-под запаха мыла неотвратимо пробивался аромат девушки из «Пансиона».

На следующий день Джуджу вновь посетил Луллу, и на следующий день также. Луллу продержалась с неделю, а потом призналась Джуджу, что ее начала тяготить необходимость обслуживать других мужчин. Тогда Джуджу стал приходить пораньше, сразу к открытию «Пансиона», чтобы быть первым клиентом Луллу. Если рабочий день начинался с Джуджу, остальная его часть не казалась ей столь тягостной. Их встреча длилась полчаса, но потом Джуджу не уходил из «Пансиона», а оставался сидеть в салоне. Когда очередной клиент выбирал Луллу, влюбленные встречались взглядами, и Джуджу делал ей ободряющий знак. И все же Луллу поднималась по лестнице с клиентом, словно на Голгофу.

В один из вечеров в «Пансион» завалилось трое иностранцев. Они были сильно выпивши и вели себя агрессивно, откровенно нарываясь на скандал. Одной девушке они заявили, что у нее кривые ноги, другой, — что она, мол, косоглазая. Самый наглый из этой троицы сунул свой нос Луллу между грудей, шумно вдохнул и закричал, что девица воняет прокисшей сметаной.

Джуджу вскочил с дивана, подошел к наглецу и врезал ему по роже, расквасив нос. Пока побитый ругался и промокал кровь носовым платком, два его дружка набросились на Джуджу. На помощь поспешили трое клиентов, и через несколько секунд свалка стала всеобщей. Девушки в панике бежали вверх по лестнице, заполняя салон оглушительным визгом. Кавальере Лардера забрался с ногами на диван и потрясая тростью, вопил:

— Остановитесь! Прекратите бардак, это же бордель!

Мадам Флора была вынуждена вызвать карабинеров. Те забрали Джуджу и трех иностранцев. Джуджу освободили через два часа, после того как фельдфебель составил протокол. История, как это часто бывает, облетела весь поселок и достигла ушей коммендаторе Гаэтано Монджиторе, отца невесты Джуджу. Коммендаторе был человеком строжайших моральных принципов. Он немедленно вызвал Джуджу к себе в нотариальную контору и объявил, что помолвка с этого момента считается бесповоротно расторгнутой и что он никогда, ни за что на свете не отдаст свою дочь столь развратному молодому человеку, завсегдатаю публичных домов, в которых тот, скорее всего, уже подцепил какую-нибудь венерическую болезнь.