Алексей Ивакин - Десантура-1942. В ледяном аду Страница 25

«Приснилось!» – жадно выдохнул сержант. Потом с силой закрыл глаза и снова открыл. А потом сел на своей кровати. В белом исподнем. Чистом… Чистом?

Голова болела и слегка мутилась. «Жарко как натоплено», – подумал он и спустил ноги на пол. И тут же закричал от резкой, сильной боли в ногах, упав на пол.

Отец только вздрогнул и дернул головой, так и не проснувшись. А дверь распахнулась, и к Артему, валявшемуся на полу, подбежала женщина в белом халате.

– Что ты, милый, что ты! – подхватила она его под руки и потащила обратно на кровать.

Артем попытался схватить ее за плечо, но не смог. Вместо пальцев левой руки он увидел культю, замотанную свежим бинтом.

Он онемел. А потом, не обращая внимания на кряхтящую, закидывающую его на кровать санитарку, испуганно посмотрел на правую.

Из-под бинта торчали два черно-синих, обмазанных чем-то желтым, пальца. Указательный, кажется. И средний…

Санитарка закинула на матрас ноги, резко стреляющие где-то в районе голеней.

– Где я? – хрипнул ей сержант.

– В Выползово, солдатик, в тылу. В госпитале. Привезли тебя вчера. В госпитале ты, милый.

Сержант уставился в некрасивое, рябоватое – как у Сталина! – мелькнула дурацкая мысль – лицо санитарки.

– Как в тылу? А батя? Что с ним?

– Живой твой батя, вчера сразу ему операцию сделали, – зачастила санитарка. – Селезенку удалили и из печени пулю достали. Хорошо все у него… Еще спляшет у тебя на свадьбе, заместо… – осеклась вдруг санитарка. Потом неуклюже погладила Артема по щеке: – Вот вас вместе в палате положили, чтоб ты не волновался.

От сердца отлегло. Сержант Шамриков снова посмотрел на отца.

Тот продолжал храпеть, приоткрыв рот.

– Ты тоже поспи, солдатик! – поправила она серое одеяло. А потом встала и пошла к двери. Приоткрыв ее, оглянулась и шепнула: – Завтра к тебе следователь придет. Из особого отдела. Ты поспи, не волнуйся, ничего тебе уже не будет…

Сержант ничего не успел ответить, как женщина закрыла дверь.

Он откинулся на подушку, пропахшую чем-то острым, больничным. И снова по рукам и ногам выстрелила жуткая боль.

Он заплакал. Но больше не от боли. От облегчения, что все хорошо. От памяти, что все плохо.

И лишь после этого вытащил руки из-под одеяла.

А потом стащил локтями одеяло с ног.

Почему-то ноги заканчивались чуть ниже колен.

Он с силой зажмурил глаза. Открыл. Снова зажмурил. Потом прикусил язык, чтобы не закричать.

А потом зубами стал развязывать бинты на кистях.

Долго развязывал. Санитарки бинтовали на совесть. Рычал, сплевывая нитки, но развязывал.

А когда снял бинт – увидел, что кистей нет, а там, где они должны были начинаться – неровные красные, сочащиеся сукровицей свежие, пульсирующие болью швы, стянувшие края обожженной йодом кожи. Кожи, скрывающей под собой неровно опиленные кости ампутированных рук.

Артем замычал от отчаяния и с силой ударил страшными культями по краю кровати. И от боли потерял сознание.

Когда он пришел в себя, то первым делом увидел сидящего рядом сержанта НКВД, внимательного разглядывающего лицо Артема…

16

– Да запил я. Достал НЗ и запил. А что мне делать оставалось? Командование бригадами перешло Гринёву, а затем еще и Латыпов появился. Да еще не забывайте про комиссаров.

– В каком смысле «не забывайте», Николай Ефимович? – Как все немцы, фон Вальдерзее очень четко выделял звук «ч», произнося его как «тч».

– А вот, в прямом, – усмехнулся Тарасов. – Чтобы принять решение по бригаде, необходимо согласовать его с комиссаром. У меня подпись – у него печать. Это еще не все. Бригадой вроде бы командую я. Так?

– А как же!

– А когда вышел на нас батальон из двести четвертой, то уже и не бригада. Уже оперативное соединение. А потом еще Латыпов – как координатор. И получается, что соединением командует майор Гринёв. Приказы по бригаде отдаю я. И все это захерить может комиссар Мачихин.

– Только он?

– К счастью, только он. Комиссар двести четвертой вместе со штабом и остальными батальонами не смогли перейти линию фронта. Вот и сами посудите – три командира, один комиссар. И все должны коллективно принять решение. Одно решение. А в ситуации, когда…

Тарасов нервно себя хлопнул по коленям.

– Да! Я самоустранился! Я получил приказ фронта. Приказ! Передать командование Гринёву! А я тогда зачем? Скажи мне, обер-лейтенант, зачем я тогда нужен?

Фон Вальдерзее положил ручку на стол и поднял взгляд на Тарасова:

– То есть вы утверждаете…

– Да ничего я не утверждаю, – подполковник внезапно успокоился и обреченно махнул рукой, поморщившись. А потом засмеялся: – Тепло у вас тут. Даже муха ожила в избе.

– Где? – непроизвольно оглянулся обер-лейтенант.

– У печки. Так вот… Перед атакой на Добросли я и напился в первый раз. Спиртом. Закусывать было нечем, правда. Мне тогда и пары глотков хватило. С голодухи-то…

– Герр подполковник, давайте перейдем к делу, – немец снова взялся за перо. – Как вы считаете, почему ваша бригада не получала необходимого довольствия?

– Вы же делали радиоперехваты, неужели не догадались? – ухмыльнулся Тарасов.

– Меня интересует ваша точка зрения… – сухо сказал обер-лейтенант.

– Все просто… Все очень просто!

Начальник штаба бригады майор Шишкин корпел над картой. Корпел, злясь на себя, на штаб армии, немцев и войну вообще.

Вот какой идиот рисовал эту…

Млять, без мата не скажешь.

Ну нет тут дороги. Нету! А на карте есть. И высота 9901 вовсе не здесь должна находиться!

Мать твою, было бы лето, еще можно было бы точнее координаты дать. А сейчас хрен пойми – озеро это или болото? Одинаково снегом занесены. И как проверить, если в этом году сугробы до метра высотой? Хотя похоже, что мы все-таки вот в этом квадрате. Или в этом?

Так…

С юга должно быть озеро, с севера тоже… Хотя нет. Это не озера по карте. Болота. Тогда похоже вроде. Ну вот точно. Смотрим…

Да, мать твою, через горизонт да в седьмое небо! Нет у Чернорученки такого изгиба! По карте нет… В жизни есть.

– Тьфу, блядина ты такая! – Шишкин откинул карандаш, которым он отмечал расположение батальонов, и распрямился.

Спина гудела. Уже третий час он пытался понять, где они находятся. И все не сходилось.

Он выскочил из норы, по недоразумению называемой штабным блиндажом бригады, на воздух.

Штаб, ага… Из всего штаба только он да командиры с комиссарами. Ни тебе толковых данных от разведки, ни тебе оперативного отдела. Адъютант да ты. Да связисты.

Кто гребется в снег и грязь? Наша доблестная… Легки на помине, черт, черт, черт!

– Товарищ майор, через десять минут сеанс связи! – встревоженно напомнил Шишкину начсвязи старший лейтенант Ларионов.

Шишкин кивнул:

– Огня дай!

Ларионов протянул трофейную зажигалку и чиркнул колесиком. Шишкин наклонился. И на секунду дольше, чем обычно, пыхал папиросой над бензиновым огоньком, ловя тепло. А потом засунул руки в карманы штанов. Все-таки хорошо жена придумала – пришить резинку к рукавицам.

– Диктую, старлей! Квадрат… – Шишкин говорил сквозь зубы, держа тлеющую папиросу.

Через пару минут Ларионов шел к радистам, уже развернувшим свой тяжеленный гроб… У старшего лейтенанта Ларионова жены никогда не было. Он, конечно, собирался жениться. До войны. И даже невеста была. С Киева дивчина. Но не успел. После войны, может быть…. Может быть, поэтому он свои двупалые – для стрельбы – рукавицы потерял в первый же день. А потом снимал с убитых и снова терял. И сегодня утром потерял. Вот, блин же, спать ложился – под голову вроде положил обе рукавицы. Проснулся – одной нет. Ну, нет и все! И именно правой!

И когда он записывал на коленке координаты сброса снабжения, рука его чуть-чуть дрогнула. Нет, он, конечно, запомнил, что ему говорил Шишкин. Но когда подошел к радисту – просто отдал ему обрывок оберточной, от пачки патронов, бумаги, на которой было нацарапано:

«Курочкину. Ватутину. Прошу в ночь на 19–20 сбросить продовольствие. Координаты квадрат 9081 и разрешить выполнять задачу (Добросли) после получения продовольствия – голодны, истощены. Гринёв, Латыпов, Тарасов, Мачихин».

– Передавай, – Ларионов протянул листочек радисту. – Связь есть?

– Есть, товарищ старший лейтенант! Две минуты до связи! – ответил сержант Васенин. – Вы это… Отдохните пока.

Лейтенант кивнул и улегся рядом, под старой березой, на которую была закинута антенна. Почему-то, когда долго не ешь, спать хочется, спать… Ларионов прикрыл глаза и тут же вспомнил вкус мороженого в ЦПКиО…

У сержанта Васенина тоже жены не было. И даже девушки, с которой бы поцеловаться, еще не было. Не нашел еще ту, которую целовать хочется. Да все впереди еще!

Он осторожно развязал узелок на руке. Зубами. Второй кисти уже не было. Осталась где-то в демянских болотах. Но сержант Васенин не ушел в санбат. Нету тут санбата. Туда только тяжелораненых, вон Петьку туда уволокли, его крупнокалиберный достал. Прям в пузо. А ведь жив, чертяка, остался! А Васенин, что? Ну, оторвало левую, еще же одна есть! Этак, если все в санбаты бегать будут, кто на рации работать останется?