Марина Чечнева - Повесть о Жене Рудневой Страница 25

В 1939 году Батайскую школу ГВФ преобразовали в военное училище. Бершанскую назначили в отряд специального применения командиром звена. Дислоцировался отряд в станице Пашковская Краснодарского края. В подчинении Бершанской было 35 самолетов, около 60 летчиков и столько же техников.

Звено занималось мирной будничной работой. Приходилось срочно доставлять к тяжелобольному врача, перевозить ценные грузы, почту, опылять и подкармливать посевы. Летать надо было много, в сложных метеоусловиях, садиться на маленьких, ограниченных площадках или просто в поле. Звено зачастую базировалось на разных аэродромах Кубани, что, конечно, затрудняло деятельность его командира. Несмотря на это, Бершанская сумела организовать бесперебойную и безаварийную работу.

В последний год перед войной Евдокия Давыдовна была избрана членом бюро райкома партии и депутатом Краснодарского городского Совета.

Летом 41-го, как и многие другие летчицы, она неоднократно писала рапорты с просьбой отправить ее на фронт. После нескольких категорических отказов неожиданно пришел вызов — отбыть в Энгельс.

Марина Раскова встретила Бершанскую исключительно сердечно. Две молодые женщины-ровесницы с первых дней почувствовали друг к другу симпатию. Именно такая помощница и нужна была Расковой. Скоро Евдокию Давыдовну узнали и полюбили ее ученицы, будущие летчицы и штурманы; она всегда была сдержанна, учила управлять машиной спокойно, терпеливо разъясняла ошибки своих новых учлетов. В ее манере учить чувствовался опытный преподаватель.

Каждую ночь не смолкал гул моторов. Самолеты взлетали и садились, снова взлетали. Шла отработка техники пилотирования. Бершанская проверяла каждую летчицу, определяла степень ее подготовленности. Выяснилось, что большинство ночью никогда не летало, а те, кто летал, имели очень малый налет часов. Надо было приобретать опыт ночного самолетовождения. Евдокия Давыдовна считала, что лучше всего при этом — практика слепого пилотирования. Так и построили тренировки: летчицы днем учились управлять самолетом, не видя земли, в закрытой кабине, только по приборам. Одна группа отправлялась отдыхать, ее сменяла другая. А Бершанская оставалась на аэродроме. Она летала днем и ночью. У многих не получалась посадка. Тогда Евдокия Давыдовна снова поднималась в воздух и показывала, как нужно быстро и точно исправлять допущенные ошибки. Потом на поле приходили недавно обученные штурманы. Они знали только теорию, которую предстояло подкрепить летной практикой. И с ними тоже занималась Бершанская.

…В один из морозных январских дней к Бершанской подошла майор Раскова.

— Ну, Дусенька, — загадочно улыбаясь, сказала она, — еду в Москву. Может статься, сюрприз тебе привезу…

Когда Раскова вернулась в Энгельс, она сразу же вызвала к себе Бершанскую и без долгих околичностей огорошила новостью:

— Принимай командование полком. Поздравляю!

— Каким полком?

— 588-м легкобомбардировочным. Ночным.

— А-а, — без воодушевления протянула Бершанская. — Это тот, что на учебных тихоходах… «Грозные, боевые ПО-2…»

— Ну, вот и разочарование, — рассмеялась Раскова. — А работа предстоит интересная. Задача полка — оказывать помощь наземным войскам непосредственно на передовой. Хорошая маневренность У-2, неприхотливость в эксплуатации, простота в управлении позволят проводить на нем такие операции, которые недоступны быстроходным и тяжелым машинам. К примеру, бомбежка с малых высот огневых точек противника, его ближних тылов и коммуникаций, разведка. Опасно, но увлекательно. Я не тороплю с ответом. Подумай.

Евдокия Давыдовна согласилась, не раздумывая.

Комиссар полка Евдокия Яковлевна Рачкевич имела за плечами десять лет службы в армии. Еще девчонкой-подростком она помогала красноармейцам в борьбе с петлюровцами в Бессарабии. После окончания гражданской войны Дуся Рачкевич не порывает дружбы с Красной Армией, помогает пограничникам выслеживать и вылавливать контрабандистов, занимавшихся одновременно разбоем и грабежами в деревнях. Бандиты пригрозили расправой, и, чтобы уберечь девочку от гибели, начальник погранзаставы предложил ей перейти жить на заставу.

И вот Дуся, в один день повзрослевшая, серьезная, собрала дома вещи и объявила родителям:

— Ухожу к пограничникам. И вам будет, спокойнее…

Жизнь на границе была напряженной, полной опасностей. Дуся не ловила шпионов, она выполняла скромные обязанности уборщицы, санитарки, прачки. Но чувствовала себя бойцом. На заставе вступила в комсомол, а потом в партию.

С путевкой пограничников юная Дуся Рачкевич приехала в Киев на юридические курсы. Потом она — народный судья в Каменец-Подольске, помощник областного прокурора в Житомире, затем в Проскурове. Ей грозили смертью, но не запугали.

В 1932 году Рачкевич добровольно вступила в Красную Армию и скоро стала инструктором политотдела 1-й Червонно-казачьей дивизии по работе среди семей военнослужащих. А еще через год, как одного из лучших политработников, Евдокию Яковлевну направляют на учебу в Ленинград, в Военно-политическую академию. Первая женщина-слушатель академии с отличием заканчивает ее.

Несколько лет Евдокия Яковлевна читала лекции по основам марксизма-ленинизма в Ленинградском училище связи имени Ленсовета и одновременно готовилась к поступлению в адъюнктуру.

И мечта сбывается! В 1938 году Рачкевич — адъюнкт Военно-политической академии. В ноябре 1941 года она должна была защищать свою кандидатскую диссертацию… Но война спутала все планы, 16 июля Евдокия Яковлевна уехала на фронт на должность комиссара военно-полевого госпиталя. Это были горькие дни отступления. Осенью, однажды ночью посыльный разбудил ее: «Товарищ Рачкевич, вас к начальнику госпиталя…» Опять дорога. Новое назначение. Евдокия Яковлевна Рачкевич становится комиссаром группы формирования женской авиационной части в городе Энгельсе.

В один из дней в ноябре к нам в казарму вошла невысокая, черноволосая женщина. В петлице две шпалы. Иронически оглядела девчат. Улыбнулась. Не улыбнуться было невозможно: ведь это было в те дни, когда мы только что облачились в армейское обмундирование, большинство из нас походили скорее на персонажей из юмористического журнала, чем на солдат.

— Хорошенький вид, ничего не скажешь! Слушайте, да разве так заворачивают портянки! Километра не пройдешь, свалишься — и ноги в волдырях. Смотрите. Делается это так…

Быстро заложила один конец портянки направо, другой налево, обмотала вокруг ноги, подправила уголок на большом пальце.

— Вот и все. Готово. Теперь хоть на край света можно идти.

— Кто это? — зашуршали среди девушек вопросы.

— Я комиссар, девушки. Вместе будем служить. Зовут меня Евдокия Яковлевна.

— А где вы так наловчились?

— У пограничников. Как-нибудь расскажу… А сейчас вот что… Ходить в таком виде — только срамить армию. Я уже не говорю о том, что не годится ронять достоинство женского пола. Объявляется аврал.

— Война же, — неуверенно произнес кто-то.

— Причем здесь война? А кто сказал, что на войне девушки должны быть похожи на пугала огородные? Нет, так не пойдет!

Она помолчала, присматриваясь к одной из девушек, выглядевшей особенно несуразно.

— А ну-ка подойдите ко мне.

Евдокия Яковлевна начала вертеть, крутить попавшуюся в ее руки девчонку, одернула гимнастерку, затянула потуже ремень, завернула и подколола булавкой галифе.

Мешковатая фигура стала превращаться в ладного, подтянутого солдата.

— Вот так, кажется, лучше.

Удивленные неожиданным превращением, мы захлопали в ладоши. Рачкевич, склонив голову набок, рассматривала свое «произведение».

Комиссар действовала, как мать в большой семье, когда одежда старших переходит к младшим, когда приходится подгонять на юную фигуру широкое пальто или платье. Наверное, тогда и возникло ласковое прозвище, которое заглазно мы дали комиссару: «наша мамочка».

Евдокия Яковлевна вошла в жизнь летчиц и штурманов так легко и незаметно, как будто мы не один год служили вместе. Она хорошо понимала, что многие девушки решительно изменили свою жизнь, впервые покинули надолго родной дом, впервые столкнулись с суровым армейским бытом. Особенно это касалось штурманов, вчерашних студенток. Эту наиболее многочисленную группу в первую очередь и опекала Рачкевич.

«Сейчас, — писала матери Женя Руднева, — (час назад, так как в данный момент я сижу в столовой за ужином, о чем свидетельствуют пятна на бумаге) я показывала нашему комиссару твою фотокарточку, потому что она на тебя похожа — лицом не очень, но манерами, методом работы — она все время напоминает тебя. Хорошо поговорили мы сегодня о будущем, и она всем нам пообещала после войны прийти в гости. Говорит: «Познакомлюсь с вашими родными, с мужьями». — «А у кого мужа нет?» — «Найдем!» Ладно, надеюсь, мамулька, уж тогда ты хороший пирог сделаешь…»