Дао Бу - Родная земля (сборник) Страница 25

— Уж я-то не буду терять место из-за каких-то там жителей Сео-Дыока! — заявил он. И на следующий жо день, после того как его назначили, пришел в село со взводом солдат. Увидев их в окно, отец не сдвинулся с места. На этот раз он ждал приближения врагов с какой-то странной торжественностью. Я понимал, что нам предстоит суровая схватка — жестокость Дома всем была известна. И поэтому не отходил от отца и не отрывал глаз от топора, спрятанного за дверью.

Солдаты идут к деревне… Наш дом первый, нам первым предстоит бой.

Еще даже не ступив во двор, Дом схватил свой кольт и выстрелил в воздух.

— Кто здесь хозяин? — крикнул он и ринулся в дом.

— Я хозяин, — сухо ответил отец.

— У меня к тебе дело. Отец поднялся с топчана.

— Что ж, всякое дело можно уладить, только подождите немного…

Начальник гарнизона заинтересовался… Подмигнув солдатам, он уселся на топчан, скрестил ноги и закурил ароматную сигарету.

— Что ж, отлично! А лодка у тебя есть?

— А как же!

Открыв шкаф, где хранились молитвенные принадлежности, отец достал длинный халат из черного шёлка.

Обычно он облачался в него только по праздникам. Но тут медленно надел его на себя и бережно оправил складки. Потом распустил свои длинные волосы.

Солдаты глазели на эти приготовления, ничего не понимая.

Но отец даже не смотрел в их сторону. Он взял несколько благовонных палочек и приказал:

— А ну-ка, Хай, зажги огонь!

Я дрожащими руками зажег спичку. Палочки горели, а отец, став на колени перед алтарем наших предков, зашептал слова молитвы:

— О предки мои! О родичи! О тени павших героев! Этот дом, эта земля принадлежат и вам, о предки мои и родичи! Революция сделала меня человеком, и вот сюда пришли эти люди, они хотят заставить меня покинуть родной дом. Я хочу быть достойным дел моих предков, дел революции. И потому хочу умереть здесь, в своем доме, у вас на глазах, мои предки, и вы, мои родичи, герои революции…

— Эй, старик, замолчи! — взревел начальник гарнизона.

Но отец уже кончил поклоны и молитву. Схватив саблю, стоявшую в углу комнаты, он резко повернулся лицом к врагу:

— Я уладил свои дела. Говорите, что вам от меня нужно?

Начальник гарнизона побледнел как полотно и, вскинув револьвер, прицелился в отца… А отец замахнулся на него саблей. Опрометью кинувшись к двери, я схватил спрятанный за ней топор. Солдаты щелкнули затворами ружей…

Отец приблизил острие сабли к груди начальника гарнизона, и тот попятился. Рука его, державшая револьвер, задрожала. И вдруг он вскинул кольт. Грянул выстрел.

По лицу отца текла кровь, но он продолжал надвигаться на врага. Тот вдруг выронил кольт и в ужасе повернулся было, чтобы бежать. И тут я метнул в него топор… Он плашмя рухнул на пол…

Хай Кап умолк. Взяв со стола бутылку, он наполнил стакан. Водка перелилась через край. Хай Кап поднял стакан, разом опорожнил его и впился взглядом в ночную тьму. Тень его неподвижно застыла на стене. Я тихо спросил:

— А что же солдаты — не стреляли? Хай Кан покачал головой.

— Нет, не стреляли. И мне тогда тоже было не до них. Бросив топор, я кинулся к отцу, приподнял его… Но он уже перестал дышать… Один из солдат протянул мне отцовскую саблю и сказал:

— Беги!

Я поглядел на него в замешательстве. Но другие тоже стали меня торопить:

— Беги, ну беги же скорей!

Они подняли тело отца и прислонили к стене, рядом положили топор. Тут только я понял, что у них на уме, и, прихватив саблю, ринулся в сад. Я успел убежать довольно далеко, когда они закричали:

— Люди! Сюда, люди! Старый Там зарубил господина начальника гарнизона!

Братец Хай Кан поднял руку, потер грудь.

— Меня схватили лишь через месяц. Но никто и не подозревал, что начальника гарнизона убил я. Об этом знали только его солдаты. Когда я вышел на волю и вернулся в село, то увидел, что все оно оцеплено колючей проволокой. Оказывается, после смерти отца никто из жителей не согласился уйти отсюда. Тогда враги привезли тонны колючей проволоки и превратили наше село в «стратегическую деревню». Не было врагам покоя здесь весь этот год — то демонстрации, то саботаж… Сколько раз им приходилось присылать целую роту, чтобы усмирить моих односельчан!.. А знаешь, как мы разрушили эту самую «стратегическую деревню»?

— Слыхал кое-что, но толком не знаю. Хай Кан рассмеялся.

— Разрушили все сооружения среди бела дня.

— Неужто среди бела дня? — спросил я. Хай Кан кивнул головой.

— Вот именно. Иначе было нельзя. Возьмись мы за это дело ночью, нам бы не провести в село наших бойцов.

— Бойцов? Каких бойцов?

— Бойцов нашей Армии освобождения. Без них нам бы не справиться с врагом. Понимаешь, разрушить «стратегическое поселение» так вот просто невозможно. Надо еще вывести из строя гарнизон. Вот мы и связались с местными силами Освобождения. Самое трудное было провести наших бойцов в село.

— Вы спрятали их в самом селе?

— Ну конечно. И это не так трудно, как кажется. Все семьи, которым мы предложили спрятать бойцов, согласились помочь.

— Ладно, — сказали односельчане, — мы спрячем наших бойцов, и пусть они выйдут потом и начнут стрелять, а мы тем временем разрушим «стратегическую деревню».

И той же ночью мы провели наших бойцов в деревню. Наутро солдаты вышли из караульного помещения и стали прогуливаться по селу. Тут-то наши бойцы и встретили их яростным огнем. Попадали враги, кое-кто побежал назад к караульному помещению, но не тут-то было. Солдатам приказали сдаться. Потом разрушили караульный пост и все вражеские укрепления, можно сказать, смели с лица земли. Теперь село в наших руках.

Хай Кан умолк. А я гляжу в густой ночной мрак. И видится мне его отец, склонившийся перед алтарем. «О предки мои! О родичи! О тени павших героев! Этот дом, эта земля принадлежат и вам… Революция сделала меня человеком…»

В эти мгновения уходит старый год и начинается новый…

Ань Дым

ДЫМ

Наверное, нигде в мире нет такого высокого неба, какое было в эту ночь над Долиной Тростников. Бескрайняя равнина, окутанная густым туманом, живет, шумит, как морской прибой. Это извечный голос бродяги-ветра, заблудившегося в море трав. Уже апрель, а на Долину Тростников еще не упало ни капли дождя. Днем стояла жара, а с приходом ночи стало прохладно и ветер загулял среди травы и тростника. Хрупкий камыш — слабая преграда для ветра, и воздушный поток щедро обдувал равнину.

Через два часа наша часть выступает в поход. Мы на привале. Я лежу рядом с молодыми солдатами и помкомвзвода Хыу, которому всего двадцать три года.

Разъяснив мне план предстоящего боя, Хыу говорит:

— Я уверен в успехе. Нас не испугают десантные вертолеты, которые посылают интервенты, чтобы оседлать путь, по которому движется наш взвод. Мы готовы встретить их. У вас будет возможность наблюдать, как мы уничтожаем десантные вертолеты.

— Мне бы очень хотелось собственными глазами увидеть этот бой, — сказал я.

— В подобных случаях мы наносим удар в том месте, где приземляются их вертолеты. Это особенно хорошо получается, когда есть достаточный резерв.

— Какой резерв? — полюбопытствовал я.

— Ну, например, один взвод, который сейчас направляется на позиции.

Хыу помолчал немного и вновь заговорил:

— Но есть еще резерв. Не знаю, как его и назвать, наверное — резерв номер два. Силы его поистине неисчерпаемы…

Я почувствовал, как помкомвзвода улыбается в темноте апрельской ночи. И, как бы догадавшись об этом, Хыу шепчет мне на ухо:

— Женщины зажгут костер, подадут знак. Может быть, это сделает Куе.

— Кто это?

— Жена… А может, любимая или невеста?.. — Хыу вздохнул и сам ответил на свой вопрос: — Нет, не хочу ее так называть…

Я уловил волнение в его голосе и ждал, что он скажет еще что-нибудь. Но он умолк. Наш бивуак молчаливо встречал налетавший ветер. Несмотря на прохладу, бойцы крепко спали. Некоторые громко храпели. Я ждал, что Хыу вновь заговорит. Почему-то я думал, что он хочет рассказать о себе, но Хыу ушел в себя, замкнулся. Я приподнялся на локте и пытался рассмотреть наш полевой лагерь. Далеко-далеко, на горизонте, небо окрасилось слабым розовым светом. Этот сполох, извиваясь, как огромная змея, метался в восточной части неба, отбрасывая бледно-красный отблеск на густо-синее ночное небо.

На этом фоне черным силуэтом вырисовывалась повозка, которую медленно тащил буйвол. Можно было даже разглядеть огромные выгнутые рога. Повозка раскачивалась с боку на бок, а скрип колес и постукивание железных ободьев по потрескавшейся земле весело разносились по долине.

Хыу вдруг повернулся и обнял меня. Я неожиданно для самого себя спросил:

— А сколько лет Куе, о которой ты говорил?

— Девятнадцать.