Виктор Кондратенко - Без объявления войны Страница 25

— Полковой комиссар приказал явиться к нему.

Мышанский был явно не в духе. Он то и дело постукивал толстым карандашом по настольному стеклу. Как только вошел в кабинет, сразу засыпал вопросами:

— Вы в какой редакции работаете? Кто позволил? Зачем очерк отдали в «Комсомольскую правду»?

«Ах вот оно что...»

Разнос продолжался минут двадцать и закончился довольно на высокой ноте:

— Самовольничаете! Думаете, что все вы гении и вам все дозволено. Так что вы скажете в свое оправдание?

Я не чувствовал за собой никакой вины, обида мучила. «Будь что будет», — и выпалил:

— Я не крепостной казачок, чтобы у барина брать разрешение.

Он моментально сбавил тон. Холодно и спокойно произнес:

— Я подумаю. Возможно, вам придется перейти в другую редакцию.

После разговора с редактором я вышел на улицу и побрел в парк Шевченко. Возле университета выстраивался студенческий батальон. Девушки, впервые надев военную форму и вооружившись винтовками, ахали от удивления, не узнавая своих ближайших подружек.

Я думал о том, куда меня теперь закинет судьба. Уходить в другую редакцию не хотелось. С газетой «Красная Армия» был связан многие ходы. Считал ее родной. И вот такая нелепость. Утешала блоковская строка: «Не пропадем, не сгнием мы».

Вернулся в редакцию под вечер. Твардовский спросил:

— Ты почему такой грустный?

Выслушав меня, заметил:

— Сейчас пойду поговорю с ним.

Не знаю, что сказал Твардовский редактору, но только вскоре появился посыльный:

— Полковой комиссар просит зайти к нему.

Я вошел в редакторский кабинет. На столе паровал большой никелированный чайник, на тарелке красовались бутерброды. Твардовский с Вашенцевым пили у редактора чай. Мышанский, взглянув на меня, придвинул к столу кресло:

— Садись, сынок, чай пить.

Я подумал: «Авось и распарит кручину хлебнувшая чаю душа». Вошел Борис Палийчук. Редактор повел разговор о казаке Иване Гвоздеве. Принялись обсуждать новые темы. Непринужденная беседа затяпулась до глубокой ночи. А наутро снова срочный вызов к редактору.

— Ну, сынок, только что звонил начальник политуправления. Собирайся, надо ехать в девяносто девятую дивизию делать разворот. Она первой в Красной Армии за боевые подвиги на Украине получила орден Красного Знамени. Ты Ивана Ле, надеюсь, знаешь, и Леонида Первомайского? Бери машину, мотай в Бровары. Как только въедешь в местечко, с левой стороны будет трехэтажное здание школы. В нем теперь располагается редакция фронтового радиовещания. Там тебя ждут названные товарищи. Они знают, что надо делать дальше.

Восемнадцать километров не такое уж большое расстояние, но передвигалась артиллерия, шли обозы, войска, и как ни старался Хозе, а в Бровары мы приехали с большим опозданием. У входа в школу меня поджидал недовольный Иван Леонтьевич Ле.

— Где ты запропастился? Звонил в редакцию, сказали: «Два часа как выехал». А все нет и нет. Нам надо к начальнику политуправления явиться. Сейчас позову Первомайского.

К начальнику политуправления нам пришлось наведываться несколько раз. Его порученец неизменно отвечал:

— Он на фронте. Скоро будет. Ждите.

Во второй половине дня мы были приняты бригадным комиссаром Михайловым.

— Товарищи писатели, — сказал он, — как вы уже знаете, наша геройская девяносто девятая стрелковая дивизия первой в Отечественную войну награждена орденом Красного Знамени. Военный совет Юго-Западного фронта придает этому важному событию исключительное значение. Мы хотим широко в прессе и по радио осветить боевые дела стойкой дивизии, рассказать о ее храбрых бойцах и командирах. Думаю, лучше всего это могут сделать мастера слова — фронтовые писатели. Предупреждаю — командировка очень ответственная. События на том участке фронта, куда вы поедете, все время обостряются. В пути вы можете столкнуться с любой неожиданностью.

Поднялся Иван Леонтьевич Ле и сказал:

— Я и мои товарищи готовы выполнить любое задание Военного совета.

— Не сомневаюсь, — заметил бригадный комиссар и продолжал: — С вами поедут еще некоторые товарищи из «Комуніста» и «Комсомольской правды». Старшим в вашей бригаде назначаю батальонного комиссара Ивана Леонтьевича Ле. Советую ехать не на легковых машинах, а на грузовике. Полковому комиссару Мышанскому дано указание подготовить машину. Штаб армии сейчас находится в Христиновке. Там вам оперативщики укажут точную дорогу в дивизию. Но может оказаться и так: штаб армии будет в движении, тогда вам придется проявить инициативу — действовать самостоятельно и выполнить задание, — начальник политуправления, достав из-под кипы бумаг пакет с большими сургучными печатями, подал его Ивану Ле. — Прошу вручить командованию дивизии благодарственное письмо Военного совета.

Только вышли от Михайлова, налетели «юнкерсы», началась бомбежка. Пришлось укрыться в щели. От прямого попадания бомбы в каменный домик погибло семь штабных офицеров. Когда ушли «юнкерсы», мы с тяжелым чувством покинули полыхающие пожарами Бровары.

4

В редакции перед отъездом на фронт короткое совещание. Развернуты карты. Вопрос один: каким путем ехать в Христиновку? Самая лучшая дорога идет через Белую Церковь, но там бои. Можно под Каневом переправиться на правый берег Днепра, а вот какая обстановка за этим городом? Неясно.

— Не будем долго мудрить. Поедем окольным путем. Он, пожалуй, самый надежный. Двинем на Переяслав, потом на Золотоношу, переберемся через Дпепр в Черкассах, а там зайдем к военному коменданту — выясним обстановку, — предложил Иван Ле.

Мышанский согласился с ним. Он приказал старшине Богарчуку выдать мне автомат с двумя запасными дисками, а в кузов грузовика поставить ящик с гранатами. К нашей писательской бригаде редактор прикомандировал широкобрового, с быстрым цепким взглядом лейтенанта Владимира Шамшу и неторопливого старшего лейтенанта Николая Скачковского. К нам тут же присоединился говорливый, порывистый фотокорреспондент республиканской газеты «Комуніст» Барвик и неуклюжий на вид Борис Иваницкий — фотокорреспондент «Комсомольской правды».

Я попросил редактора послать с нами водителем ЗИСа Хозе и получил «добро». Но тут вмешался начальник снабжения Лерман, и грузовик повел не очень расторопный красноармеец Ромашевский. Рядом с ним, положив на колени карту, сел Иван Ле. Я был назначен им старшим в кузове. В мою обязанность входило: через каждые два часа менять наблюдателей за воздухом и в случае появления «юнкерсов» стукнуть кулаком по крыше кабины и подать водителю сигнал тревоги. Рядом со мной сидел Леонид Первомайский в новой командирской форме, но без знаков различия в петлицах; ему еще не было присвоено звание. От пышной черной шевелюры тесная фуражка съезжала набекрень. Он часто поправлял ее, надвигал на лоб. Из-под козырька смотрели молодые умные карие глаза. Он молча курил трубку.

За Дарницей потянулся бор. Началась тряска. До самого Борисполя ЗИС прыгал по горбатым серым булыжникам. На восточной окраине Борисполя Иван Ле решил не сворачивать вправо на переяславский шлях, а ехать прямо на Любарцы.

Открываются ровные, необозримые поля Левобережной Украины с белыми мазанками, окруженными вишневыми садами. В человеческий рост стоят созревшие хлеба. Такого богатого урожая я не видел никогда в жизни. А кругом удручающая тишина — не слышно в поле ни одного голоска, не видно ни косилки, ни комбайна. Только над хлебами кружат коршуны. Война... Первомайский тихо роняет:

— Доколе коршуну кружить? Доколе матери тужить?

И грузовик тарахтит: до-ко-ле?

Под вечер въезжаем в тихие безлюдные Подворки. Справа остается старинный Переяслав с темнеющими куполами церквушек. Резко поворачиваем к Днепру, снова выскакиваем на пыльный шлях и уже в густых сумерках останавливаемся на ночлег в Хоцках, во дворе комендатуры.

— А не сократить ли нам, хлопцы, путь? Давайте посоветуемся с комендантом, может быть, двинем через Канев? — предложил Иван Ле.

Комендант читал романы Ивана Ле и рад был встрече с их автором. Он немало удивился и тому, что в такое напряженное время писатели едут на фронт. Когда же разговор зашел о Каневе, он сказал:

— Я не знаю общей обстановки, товарищи писатели, но мне известно: каневская дорога опасна. К Мироновке приближается немецкий танковый клин.

— Ох, эти танковые клинья! И под Белой Церковью — клин, и под Каневом — клин, — Иван Ле махнул рукой. — Пошли, хлопцы, спать.

Я лежу рядом с Первомайским и не могу насмотреться на звездное небо. Война наполнила меня каким-то трепетом и обострила чувства. Как мало прожито. Как мало ценили мы эти звездные ночи...

Укладываясь спать, Владимир Шамша сказал:

— Всегда я по Большой Медведице ищу Полярную звезду.