Сергей Скрипаль - Жизнь и приключения Федюни и Борисыча Страница 26

Федюня кивнул и убежал.

Борисыч, едва не падая от усталости, добрался до своего места и повалился на койку.

Федюня поспел как раз к окончанию совещания, доложился майору Ерёменко, получил новый приказ, и со всех ног кинулся его выполнять.

Рано утром после подъёма у Федюни было прекрасное настроение в отличие от невыспавшегося хмурого Борисыча.

Он "бумкал" весёлую популярную песенку, насвистывал и чуть не приплясывал, поглядывая на хмурого друга с видом: "А вот я знаю, так знаю!"

– Чо? – спросил Борисыч, знавший Федюню, как облупленного.

– Борисыч, ты был прав! Бог есть, и он, правда, милостив! Знаешь, что вчера случилось?

– Ясен хрен, не знаю, – окрысился Борисыч. – Я твоей милостью вчера так наломался, что вырубился до утра. Едва – едва хватило сил таки встать и раздеться.

– Я пошёл рыжему ключи отдавать, а он приказал мне... – сделал эффектную паузу перед сюрпризом Федюня. – Приказал мне отдать ключи прапору Мерзликину.

Борисыч вскинул глаза на ликующего друга, не понимая ситуацию до конца.

– Чертовня какая-то! Куска в майорский кубрик? Зачем?

– Хохма вот в чём. Мы с тобой модуль где закончили вчера? Вон там, – показал рукой Федюня. – А замполитовский? Вон там, – указал он совсем в другом направлении. – В новом модуле будут все старшие офицеры, а конкретно Мерзликина и ещё троих прапоров со складов приказано разместить на новое место в бывший кубрик замполита. Отчего замполиту и отложили поездку в Кабул. Это вчера на собрании и решали. Знаешь почему? – не удержался и захохотал Федюня, – Потому что его бывший модуль недалеко от сортира! Замполит всех достал своим нытьём и жалобами на вонь. А Мерзликину по хрену, какой у него запах и какое у него стекло. Он вчера после "переезда" так назюзюкался с радости, что наверняка и не помнит ни черта.

Борисыч выдохнул с облегчением и перекрестился.

* * * В это же время прапорщик Мерзликин с трудом разлепил опухшие веки, сел на койке и, озираясь по сторонам, пытался сообразить, куда же это его занесла нелёгкая военная служба, и откуда так немилосердно ему дуло всю ночь в поясницу.

Глава 17

– Ну, вот и всё готово!

Сияющий, разрумянившийся Федюня, растопырив локти нёс к нам шампуры с готовым шашлыком. Принимая у него из рук по одному шампуру, я упирал каждый в дно глубокой миски и зажатым в свободной руке ломтем хлеба снимал куски мяса.

Сергей добавил свежей зелени, Борисыч наполнил стаканы.

Уселись. Ароматы перемешались и вызвали приступ волчьего аппетита.

Некоторое время говорить было некогда.

После первых прожёванных кусков, Федюня заговорил:

– Вот этот рецепт все-таки самый удачный! Правда?

Мы дружно молча закивали головами, так как рты наши были заняты работой, а Федюня продолжал:

– Борисычев рецепт. Куда мне до него! Вот кто готовить умеет! Он меня однажды от голодной смерти спас в Афгане, во, как!

Мы вопросительно посмотрели на Борисыча. Он утвердительно кивнул головой и подмигнул, давая понять – расскажу, когда Федюни не будет рядом.

Вскоре Федюне понадобилось отлучиться, и Борисыч, воспользовавшись случаем, рассказал об этой истории.

Варанах

– Жра-а-а-а-ть хочу-у-у-у-уу, – промычал в полог ротной палатки Федюня. Пытавшийся давно и безуспешно заснуть на своей койке, он крутился на ней часа полтора, но желание съесть хоть что-нибудь не давало забыться и заснуть.

– Тьфу ты, – вконец рассердился на голод Федюня и сел, с завистью глядя на Борисыча, мирно сопящего на соседней койке.

Дневной сон для солдата – штука редкая, необычная, но возможная, если уж ты дотянул до дембеля. Осталось служить месяц, ну, может быть, полтора от силы, если без залётов, а там уж...

– Эхххх... – только и оставалось вздыхать "дедам", втайне надеясь, что больше в их военной судьбе не будет рейдов по зелёнкам, горам и прочим осточертевшим рельефам, такого же осточертевшего Афгана.

Федюня дал себе зарок – не влететь нигде, чтобы дембель не задержали. Да и то, вон, у Борисыча всё в порядке, замполит обещал одной из первых команд домой отправить, а как только речь о нём, о Федюне заходила, майор только головой качал, сомнения выказывал, бормотал что-то под нос, вряд ли лестное и говорил:

– Посмотрим. Там посмотрим!

От этого "посмотрим" у Федюни всё леденело внутри, мысли копошились быстрые, скользкие и одна из них покоя не давала постоянно:

– Неужели узнал про поход к сорбозам за стеклом? – размышлял Федюня, – Да ну, вряд ли..., – успокаивался тут же, – Дембеля полугодовой давности уехали, молодых рядом не было. Нет, не знает! – почти уже остывал, и тут же вспыхивало, – А вдруг?! Борисыча отправят домой, а Федюня здесь без друга вообще с ума сойдёт!!! А Борисыч будет дома весело жареную курочку трескать!!!

А-а-а-а-а! Во всей своей красоте Федюне представилась сковорода, стоящая на домашней плите и кусочки курочки на ней. Эти кусочки были обжарены до аппетитной румяной корочки, под которой скрывался изумительный мясной сок, весь пропитанный душистой прелестью приправок.

– Тьфу ты, – опять сплюнул Федюня, – да когда же этот ужин!

Хотя особенно надеяться на столовские харчи не стоило. Ну, что там будет за ужином? Опять порошковая картошка, похожая не на пюре, а на жиденький кисель, и кусок минтая из консервы. Перед внутренним взором Федюни предстала домашняя "глыбокая" эмалированная миска, синенькая, с яркими цветочками по краям, полная того самого картофельного пюре, которое делала мама. Жёлтого от сливочного масла, густого такого, что трудно провернуть в нём деревянную ложку... Да с домашними котлетками гигантских размеров, потому что некогда было вертеть маленькие из-за постоянных вызовов на работу, съедавшей всё мамино время. Да к этой пюрешке и котлеткам ещё и солёные огурчики, с прилипшим к ним смородиновым, промариновавшимся в рассоле, листом!

– А-а-а-а-а...., – чуть не захлебнулся слюной голодный Федюня.

Мдаааа...перед дембелем чудились всяческие яства, вкус коих за два года забылся напрочь, но всегда вызывал обильное слюновыделение, стоило только мысленно припомнить волшебные замечательные продукты: "копчёное сало", "пельмени", "курятина", "колбаса". Так то мысленно! А за размышления вслух по этому поводу легко могли "сшибить гриву" не только старослужащие, но и свои братаны – одногодки. Это только с "салабонами" можно было помечтать. Но опускаться до этого, терять солидность своего "возраста" никто не осмеливался. Так что тема домашней вкусной и здоровой пищи была своеобразным табу. В своих собственных мечтах хоть утони, а вслух – не рискуй.

Правда, иногда Федюня с Борисычем вели беседы о будущей гражданской жизни: о рыбалке, об охоте, об общих знакомых, но неизменно приходили в этих разговорах к еде. Как приготовить прямо здесь же, у речки, в кипящем над костром закопчённом котелке, из только что пойманной рыбы божественную, жирную, с лавровым листочком и черным душистым перцем уху, пахнущую неповторимым горьковатым дымком. И как лучше всего запечь в угольках костра упрятанную в глиняный плен подстреленную на охоте утку. Или спорили о лучшем рецепте приготовления шашлыка, долго доказывая друг другу, из какого мяса его лучше готовить, как порезать, что добавить в маринад. Дальше этого обычно разговор не шёл. Замолкали, сглатывая слюнки, стыдясь глядеть друг другу в глаза.

Здесь, в Афгане, были за время службы "праздники желудка". Так, однажды танкисты раздобыли в рейде пару мешков муки и кишмиша. Ведро постного масла неизвестно откуда приволок Федюня, обменяв его на лазуритовые чётки, найденные месяц назад в прочёсываемом кишлаке. Сначала думал привезти их домой в подарок невесте своей, Таисии. Но желудок оказался сильнее сердца.

"Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда", – подумал Федюня и легко отказал в подарке девчонке, махнув рукой на чётки и утешая себя тем, что ещё что-нибудь добудет. На протяжении нескольких дней длился сказочный ежевечерний пир. Жарили оладьи на противне, стоящем прямо на углях костра. Тесто растекалось по жести, запекалось в единое целое с изюмом. И не было ничего вкуснее этих горячих, сочащихся маслом оладий. А когда удавалось их ещё и сгущёночкой полить!

– Уууууууууу... – тихонько подвывал от тоски по вспомнившимся оладушкам Федюня.

Оладушки закончились, как заканчивается всё и хорошее, и плохое на земле. Пришлось уйти в рейд. Весёлые братаны – танкисты тоже укатили в охранение первого эшелона. Остались только воспоминания, да тщательно припрятанный Федюней и Борисычем очищенный едва ли не добела противень.

Обычно проблем с питанием бойцов не было. Временные трудности, которые так сильно мучали Федюню, возникли в части после того, как духи умудрились – таки всадить реактивный снаряд в левый борт транспортного самолёта. Как получилось, что вертушки сопровождения прозевали яростную атаку на подходе к посадочной полосе ИЛ-76, никто не знал. Знали, конечно, те, кому положено знать такие вещи, но не все, и, конечно, солдаты в их число не входили. Впрочем, от знаний подобных в желудках тяжести не прибавлялось. В погибшем транспорте помимо почты, нового зимнего обмундирования были и продукты, коих хватило бы на пару недель сытного существования всего полка. Колонну машин из Союза было ждать долго, только – только добрался караван КамАЗов из Ташкента до Шинданда. Оттуда до Кандагара ой-ой-ой сколько километров и дней пути. Была надежда, что в ближайшее время прибудет ещё один транспортный самолёт, но очень слабая и подпитываемая только слухами и сплетнями. Это тоже никак не насыщало отощавшие животы личного состава полка.