Герман Занадворов - Дневник расстрелянного Страница 26

В Колодистом — десятки или «гуртки». Там еще вяжут овес, приступают к просу. В Городнице «земля роздана в собственность крестьянам». Все поле — полосочки. Пара десятков метров ячменя, горох, свекла, высадки подсолнечника и т. д. Во дворах тесно от стожков. Где мужики, где бабы молотят перед дворами цепами. Бегают один к другому за конями.

11 сентября 1943 г.

Вчера большой вечер. Почти не верится — так все радостно и резко повернулось. Теперь наши должны быть скоро здесь. Италия сдалась{26}. Второй фронт в Европе есть. И более страшный — как гвоздь всажен с центра Европы. Теперь они должны отзывать резервы отсюда — значит, отступать.

Вечерело. Вышел на улицу. Кричат:

— Герман Леонидович!

Иван Гаврилович Игловой — националист, учитель из Колодистого.

Сели на «муре».

— Слышал, новости большие.

— Про что?

— Не слышали? Италии капут.

— Я думаю, это бабье радио...

— Точно. Бухгалтер приехал из Умани. Своими ушами слышал. Рассказывает обстоятельно. Последовательно. В газете за четверг сообщение: «Высадка англо-американцев в Калабрии». Радио передает о сдаче Италии. Первое сообщение.

Удивляет меня: он говорит почти восторженно о партизанах.

— Беженцы из-под Орла. Говорят, в прифронтовом районе партизан больше, чем немцев. Сделать с ними ничего не могут.

Ушел.

Я:

— Знаешь, Мария, почему это? Италия сложила оружие.

21 сентября 1941 г.

«Уманский голос» 16 сентября: сдан Мариуполь — бой на юго-западе от него. На юго-западе от Конотопа. По Десне. Читаю с пленным И. Пономаревым.

— Ого, сколько признаний!

Мария:

— Меня больше всего Десна радует. Такое знакомое.

Для здешних сейчас самое важное не большой фронт, а маленький.

Четыре-три дня назад случилось вот что.

На «Затишке» партизаны убили директора.

Сначала некоторые сомневались:

— Може, это брехня.

Потом подробности.

— Зашли. Приказали, чтоб поесть приготовил. Вернулись — ничего нет. Он им что-то сказал. Убили.

Ладыженская полиция на машине поехала за село Антоновку. Исчезла. На воскресном базаре в Колодистом уже говорили: поубивали их. Некоторые прибежали, говорят: одна баба вышла — всех разогнала. Базар разогнали.

Вчера подробности. Убито двое полицаев из Колодистого: некий Яшка Мурзавка — сын кулачка (отец весной говорил, когда тот поступил: «У меня коров забирали — теперь пусть мой забирает») и Михаил Брижатний, две недели назад поступивший. Последний был неглупый парень. Немцам не радовался. Хоть тоже из «пострадавших». Убили Скомороху — кустового коменданта полиции. Большая пузатая дрянь. Даже старуха наша: «Того ни шкода». Старик: «Жалко, если убили. Помучился б он несколько месяцев — тогда б».

Обстоятельства.

События на еврейском кладбище под Терновкой. От местечка километра четыре. К кладбищу, отделенному только дорогами, примыкает три леса: Антоновский, так называемый Великий, и Грачевский. Полицаи двинулись туда на машине. С этого момента несколько вариантов.

Первый. Пошли. На канаве увидели таких же. К ним. Те кричат: «Товарищи, занимайте оборону: из Умани гебитскомиссар выехал!» Полицаи побежали. По ним. К машине — она оказалась у партизан. Встретили пулеметчики. Скомороха будто бы бежал далеко. Дядька пахал. Забрал лошадь. С лошади ссадили очередью. Другая группа — восемнадцать человек — шла яром. Услышала (это точно) — бежать. На «Затишке» вылезли на чердак немецкого склада. Закрылись. Перестреливались до рассвета.

Второй. Встретили (вечер) другую машину. Скомороха:

— Бучера (полицай), ты?

— Я. Я.

Сблизились. Машину под огонь.

Во всяком случае все рассказы — полицаи оказались... дурнями. Так комментируют мужики и бабы.

23 сентября 1943 г.

Вчера тревожное состояние в селе. С утра до позднего вечера шли самолеты. Одиночно. Звеньями. Группами. За полчаса хлопцы на поле насчитали пролетевших с одной стороны — двадцать один. Идут низко.

Дядьки качают головами:

— О-го, бормочут! Що зробилось. Або фронт прорвался...

* * *

Терень Бажатарник, бывший председатель сельского совета, про кулачков:

— Теперь они такие мягкие стали. В прошлом году все из-подо лба смотрели, здоровались кое-как. Сегодня Ригир Попадык (кулачок) идет, высоко картуз поднимает:

— Здравствуйте, Терентий Яковлевич!

Вижу, заговорить хочет.

— Откуда?

— С праздника. В Ладыженке был. У попа (там здешний поп).

— Ну что нового?

— Плохо. Совсем плохо. Говорят, через несколько дней эвакуировать будут духовенство, полицаев, служащих немецких.

Терень усмехается.

— Может, брешет. Не очень я верю этим крокодилам.

— Нет, правда. Уж он знает...

Вчера на конторе хозяйства появилось два объявления. Напечатано в типографии. Сверху: «Гайворон».

30/VIII-43 г.ОбъяваХто беспосередьно або посередьно допомогае бандитам, наказуеться смертной карою, особливо коли бандити вчинили акт саботажу.Уиздний комиссар

Вечером пришел из Умани Л. Были чужие. Потому осторожно.

— Газеты за воскресенье не достал. Читал только. Бои на линии Черкассы — Чернигов.

Хлопцы:

— Да это что ж, Днепр перешли?

Сидим над атласом.

— Сколько километров? До Черкасс сто. Через неделю здесь могут быть.

Потом на дворе. В темноте:

— Миша видел. До черта. Матрацы, кровати. Мужчины. Женщины. Ребята. Говорят, Кировоград...

Радовало и не верилось. Должно быть, от того, что столько раз надеялись. Ждали. Разочаровывались. Опять надеялись. Устали ждать.

Вчера шел в Каменную. Зуб болел чертовски. Шли с трудом. Анатолий Кравец — наша радиостанция — небритый, в подранном свитре, стругался в сарае. На ручье уже крутились турбинки-вентиляторы от танка (он когда-то стоял около их дома разбитый). Думали. Резко говорить не потребовалось. Сказали новости.

Вложил динамо в коробку.

— Хотите верьте, хотите нет: еще две дырки — и все.

Потом шутили. Слушали патефон. Пили водку из свеклы (шли — для маскировки несли старые ходики Лукаша).

Вечером у нас. Наши сидели в темноте.

— Когда же начинать? Когда танки в Грушке будут? Риск? Так ведь Германа за одну новеллу расстреляют.

Семь бед — один ответ...

Потом сидели долго — перебирали людей. Пятерка — орг. Лука, Костя, Пономарев Иван — ближние. Один военюрист. Другой может быть пом. полит. Я и Мария. Для сбора назначили среду. Толя должен быть... завтра.

* * *

Л. Иванов раскис в последнее время: «Все, что делаю, кажется ненужным. Что бы сейчас делать? Чем заниматься? Вот еще голова болит».

Хочется что-то делать. Силы не хватает. Раскис парень. Не то потому, что все с бабами возится: живет один, вокруг только семья Игловых — четыре бабы разных возрастов, плюс с десяток постоянно бывающих тетушек, кумушек, сестер.

Не то от националистов заразился. Те вокруг. И тоже из кислых.

* * *

Старуха выгоняет тряпкой мух из хаты.

— А ну, мухи, за немцами. Куда немцы, туда и вы... Довольно тут околачиваться.

* * *

Художник Митрофан Иванов. Киевлянин. Выехал в среду. Там эвакуация уже шла. Большинство учреждениями в Западную. На Винницу. Писатели, художники... Получили на руки удостоверения. Ехать не хотели. «Киев не жил, а доживал». Дым. Иногда трудно дышать от дыма — несло из-за Днепра. Ночью с высоты дома — все Заднепровье в огне.

Канонады особенной не слышно. Прилуки давно сданы. Была женщина оттуда с грудным ребенком. Ноги покусаны.

— Что это у вас?

— Собаки. Нам дня за два объявили — эвакуироваться. Куда-то, думаю, пойду с ребенком. Муж в армии. Ночью автомобиль приехал с громкоговорителем: «Через двадцать минут вы должны покинуть город. Двери оставить открытыми». Осталась. Потом немцы пустили собак. Выскочила в чем была. В среду вбежал знакомый: «Слышал точно — будет отдан приказ: всем мужчинам от шестнадцати до шестидесяти лет собраться в одном месте, женщинам от шестнадцати до сорока пяти — в другом. Что дальше будет — не знаю. Лучше поезжайте. Сейчас поезд стоит. Смогу устроить».

Кое-как собрались. Все ненужное захватили, нужного нет.

В пути два раза избежали крушения. Первый ночью — оказался разобранный путь. Спас контрольный паровоз. Состав оттащили обратно на станцию. Утром исправили. Второй — пустили поезд на поезд. Остановили вовремя (Г. Б. в Казатине беседовал с машинистом: «Почему зерно не возят?» — «А куда его? Дороги нет. У нас сегодня ночью три состава пустили. Все пошли под откос. Вспомогательный вышел — обстреляли. Вернулся»).