Бела Иллеш - Обретение Родины Страница 26

Хозяева Врангеля, англичане, здорово укрепили Перекопский перешеек: на узкой полоске земли отрыли семь рядов траншей с бетонными редутами, а на редутах установили тысячи пушек и пулеметов. Даже птица не смела перелететь через такие позиции, разве только самой темной ночью, да и то как можно выше над землей. А простому смертному перебраться через них нечего было и думать.

Разгромить Врангеля было поручено Фрунзе. Надо вам заметить, ребята, что вода в море находится в непрерывном движении. Как бы это лучше пояснить? Ну, в общем, все зависит от направления ветра. Ветры с запада или северо-запада отгоняют воду из Сивашского залива, и тогда его можно перейти вброд. Смекаете? На этом и был основан наш план штурма.

Однажды в темную осеннюю ночь, когда луна крепко спала и кромешная тьма там, на юге, где расположен Крым, стала чернее сажи, один из пехотных полков в полной тишине спустился с берега на узкую полоску обнажившегося после отлива морского дна и, стараясь не производить ни малейшего шума, гуськом двинулся на юг.

Таким образом он вскоре обошел перекопские позиции. За первым полком последовал второй, а немного погодя и третий. Смелый план завершился полной победой. Первый полк вступил на крымскую землю еще до начала прилива и зашел глубоко в тыл вражеским укреплениям. Благополучно добрался до берега и второй полк. Только вот третий из-за неповоротливости и медлительности своего нерешительного командира опоздал.

С восходом солнца оба счастливо выбравшихся на берег полка ударили в тыл перекопским позициям. Эх, ребята, если бы вы только видели этот бой! Солнце еще только-только поднялось в зенит, а неприступный Перекоп уже был взят. Я тогда служил в том самом полку, который первым пошел вброд, был командиром роты. Полком командовал тоже венгр, его звали Матэ Залка. Вы, вероятно, уже слыхали это имя?

Пастор, затаив дыхание, слушал рассказ Тулипана. При упоминании имени Залки на щеках Пастора проступил яркий румянец.

— Жарко, — смутившись, сказал он.

— А я знал Залку, — тихо, как бы стесняясь, сообщил Тулипану Шебештьен. — Служил в Испании в его дивизии. Там его звали генерал Лукач.

— По-разному его звали… — заметил Тулипан. — Мы с ним вместе в плену находились, в Сибири. Помню, в нашем лагере для военнопленных один молодой прапорщик, призванный из запаса, читал тогда лекции о социализме. А как только свершилась Великая Октябрьская революция, тот самый прапорщик организовал мадьярский отряд. Мы взялись за оружие, боролись, победили. В бою у меня, вот честное слово, было такое чувство, что я и на этой земле рубаю шашкой маркграфов Паллавичини[25]. Много позднее понял я, что нисколько не ошибался. Воюя здесь, я действительно воевал и против маркграфов Паллавичини, и против всех графов вообще. Потому-то мы и победили.

— Каковы же результаты вашей победы? — с издевкой спросил капитана неугомонный Эмиль Антал.

Тулипан пристально взглянул на него и, помолчав, ответил:

— Борьба тысяч венгерских красноармейцев, принимавших участие в гражданской войне, в конечном счете завершится тем, что рано или поздно, вернувшись в Венгрию, мы отберем у помещиков их землю и передадим ее тому, кому она по праву должна принадлежать, то есть трудовому крестьянству.

Эмиль Антал больше вопросов не задавал.

Антал и Риток получили приказ собрать свои пожитки в связи с переводом в другой лагерь. Узнали они об этом после завтрака, а не успел закончиться обед, как подошла грузовая машина, на которой им предстояло ехать.

В промежутке между завтраком и обедом Риток продал тайком бывшему штрафнику Шимону Кертесу свой самодельный аппарат для изготовления пресловутой «еловой водки». Все это сооружение состояло из пары горшков, двух жестяных воронок, деревянной ступки, стеклянной колбочки и серебряного, как уверял Риток, ситечка для чая. Само собой разумеется, Кертес получил от Ритока и самый секрет производства.

В обмен на это немудреное оборудование, ставшее для Ритока настоящей золотоносной жилой, Кертес отдал две сорочки, пару кальсон, полотенце, алюминиевую флягу, серебряный крестик и пять кремней для зажигалок. Он был абсолютно убежден, что совершил отличную сделку. И все-таки, ошибся. Хотя жидкость, которую он гнал, получалась не менее мутной и горькой, чем еловая палинка Ритока, никто не хотел верить, что в этом сравнительно ароматном, но довольно подозрительном пойле содержится хоть капля алкоголя.

Кертесу ничего не оставалось, как сплавить аппарат одному итальянцу. Взамен он получил пару дымчатых очков, штопор и нательный медный крест. Итальянец вбил себе в голову, будто с помощью волшебного аппарата ему удастся изготовлять из желудей, хвои, крапивы и малины особый мармелад.

Возможно, он экспериментирует и поныне.

Перевод Антала и Ритока вызвал в лагере большую тревогу. Правда, военнопленные недолюбливали и того и другого, но тут стали их даже немножечко жалеть.

Военнопленные всегда «все знают». Вот и теперь им стало каким-то образом «точно известно», будто обоих их соплеменников отправили в штрафной лагерь, и спор шел лишь об одном, будут их там судить или нет. Большинство считало, что их непременно будут судить — Антала за то, что он сын помещика, Ритока за то, что в прошлом он был жандармом-конвоиром.

На восьмые сутки Кишбер получил письмо от Ритока, которое положило конец пересудам. Риток сообщал, что их отравили эшелоном в один из уральских лагерей, где в основном находятся офицеры! Антал надел офицерскую форму, а Риток стал поваром.

В плену повар, как известно, куда больший начальник, чем любой пленный генерал.

Письмо переходило из рук в руки. Гонведы пожимали плечами и качали головой:

— Черт их разберет, этих русских!

С Ритоком его бывшие солагерники встретились год спустя, причем кое-кто позавидовал поварскому черпаку в его руках.

Судьбу Антала они узнали позже, уже будучи в Венгрии, со слов военнопленных уральских лагерей, вернувшись домой после заключения мира.

Антал действительно был восстановлен в офицерском чине. По мнению пленных, это подтверждалось тем, что советское лагерное начальство поселило его в офицерском бараке. Из надраенной консервной банки Эмиль вырезал себе офицерские звездочки и, нацепив их, сразу ощутил себя прежним Анталом.

Среди новых друзей он по-прежнему хвастал своей убежденной приверженностью к нилашистам, полагая, что завоюет таким образом авторитет.

Однако пленные венгерские офицеры были далеки теперь от нилашистов Салаши и ему подобных! Те, кто не желал заниматься физическим трудом, много читали. В лагере имелась большая немецкая библиотека — геббельсовских книг там, разумеется, не встречалось.

Многие офицеры стали задумываться не только о будущем, но и о прошлом. Кое-кто уже начинал соображать, что в прошлом у него что-то было не так. Но что именно? Над этим еще предстояло поразмыслить.

Сначала офицеры попросту смеялись над Анталом.

Но когда в лагерь пришла весть о том, что Венгрия оккупирована гитлеровцами[26], у многих пропала охота зубоскалить. Узнав, что немцы передали судьбу страны в руки Салаши, Антал предложил устроить по этому случаю торжество. Его соотечественники схватили злосчастного нилашиста и устроили над ним самосуд. Попавшего в беду Антала освободили из рук офицеров советские солдаты. Он истекал кровью. В лазарете Антал скончался.

Капитан Тулипан не любил загадывать намного вперед. Лишь очень редко, как бы невзначай, ронял он одно-два слова о том, какая ждет их жизнь, когда Красная Армия освободит Венгрию. Военнопленные наседали на него, желая знать больше. В таких случаях Тулипан обычно предпочитал знакомить их с венгерской историей, со славными делами их отцов, дедов и прадедов. Во время одной из таких бесед Пастор задал ему вопрос:

— А что думают о будущем венгерского народа советские люди?

В ответ Тулипан рассказал, что, когда Ференц Ракоци боролся за родину и ее свободу, русский царь Петр Великий послал на помощь куруцам[27] пушки и своих обученных артиллеристов.

Много и часто говорил также Тулипан о Доже, о Тамаше Эсе, о Петефи, Самуэли[28], Енё Ландлере[29]. Еще в Давыдовке на лекциях майора Балинта Пастора изумляли и приводили в восхищение героические дела борцов за свободу. Сейчас, вновь слушая о них в изложении усача Тулипана, он пристрастился к ним еще больше. Особенно восхищался он своим земляком Тамашем Эсе.

По утрам Тулипан читал гонведам военные сводки Красной Армии, дополняя их по мере надобности собственными объяснениями. Но и без них венграм становилось с каждым днем все более очевидно, что для гитлеровской армии настали черные дни и фронт все дальше и дальше откатывается на запад. Наступление немцев под Курском с треском провалилось. Муссолини пал. Красная Армия вышла на подступы к Крыму.