Курбандурды Курбансахатов - Сияние Каракума (сборник) Страница 26

Послушает минуту, другую и, ни до чего руками не дотрагиваясь, говорит: там-то неисправность, в таком-то месте дефект. А фрицу, думаю, её не осилить.

— А что с ней? — поинтересовался Холодов, чтобы поддержать разговор.

Он поднял брошенную Карабековым промасленную тряпку и стал тщательно протирать свой автомат.

— Знал бы я что, так и беды бы не было никакой! — воскликнул Карабеков. — То тянет, как зверь, и пушку, и полный кузов снарядов, и расчёт впридачу. Любой подъём, любая грязь ей нипочём. А то вдруг ни с того ни с сего встанет — и хоть ты лоб об неё расшиби, а без буксира не заведётся. На этот раз даже буксир не помог. Другие машины на мины нарываются, на снаряды, а эту заразу никакой снаряд не берёт! Когда сегодня застряла возле насыпи и танк из оврага выскочил, думаю: ну, всё теперь, отмучился ты, Карабеков, избавился от своей болячки. Даже бога упомянул: помоги, мол. Нет, не помог. Наверно, в самом деле нет бога.

Холодов хмыкнул:

— Чудишь ты, Карабек — при чём тут бог? Был бы он, в первую очередь Гитлера бы убил, всех фашистов огнём спалил. А то, подумаешь, горе — машина какая-то неисправная!

— Сам сядь за руль, тогда узнаешь, где горе, а где беда! — огрызнулся Карабеков.

— Говорят, автомеханик у вас в полку был хороший. Саша. Я его не застал уже.

— Был такой. Не то что в полку, на всю дивизию славился. Комдив себе забрать его хотел, да не успел: убили фрицы Сашку. Эй, ты, фашист, долго копаться будешь?!

— Их бин кайн фашист, — сказал немец, слезая с буфера, — их бин кайн наци… я есть рот-фронт, ферштеен зи? Понимайт рот-фронт?

— Машину сделал?

— Карашо машина!

— Сейчас проверим.

Карабеков включил зажигание, нажал кнопку стартёра. Мотор чихнул, оглушительно выстрелил выхлопом, но не завёлся.

— Их гемахт! — засуетился пленный. — Я делайт!

— А это видел?! — Карабеков показал ему шиш. — Пусти тебя за руль, а после пешком догоняй? Нашёл дурнее себя!

— Пусть попробует, Карабек, — вступился за немца Холодов.

— А как удерёт на машине?

— Он не дурак, зачем ему удирать, если он добровольно в плен сдался. Я иду, а он из-за танка вылазит с поднятыми руками и орёт «Гитлер капут». Другие-то из экипажа удрали, мог бы и этот пятки смазать, а он — видишь? — не захотел. В крайнем случае — автоматы у нас, от пули и на машине далеко не уйдёт.

— Подведёшь ты меня, Холод, под трибунал, — потряс головой Карабеков, но согласился: — Лезь в кабину, рот-фронт! Поглядим, что у тебя получится.

У немца получилось — мотор заработал. Не заглушая его, пленный вылез обратно и повёл Карабекова показывать, где была неисправность.

— В трамблёр тычет, — сказал Карабеков Холодову, — я так и думал, что с зажиганием какая-то ерунда. Сто раз уже себя ругал, что в школе физику плохо учил, особенно электричество. Вот оно меня и подводит. Но Ганс наш, однако, молодец. Гут, механик! — он похлопал немца по спине. — Такой классный мастеровой, тебе бы дома работать да работать, а ты на чужое позарился! Жаль, Холод, по-ихнему я не кумекаю, а то расспросил бы его, неужто немецкая земля такая дрянная, что они всегда чужую стараются захватить?

— Не все стараются, — резонно возразил Холодов, щурясь и проверяя на просвет чистоту канала ствола автомата. — Есть у них Тельман, есть рабочий класс, не все они фашисты.

— О-о, я, я! — воскликнул немец. — Тельман! Рот-фронт!

Он вдруг засуетился, словно вспомнив что-то, растегнул торопясь комбинезон, из пачки бумаг в целлофановом пакетике извлёк фотографию.

— Майне киндер! Малшик. Драй… три есть дети!

С фотографии улыбались три славных ребячьих рожицы. Другая карточка являла самого Ганса — строгого, торжественного и немножко смешного рядом с маленькой миловидной женщиной. На третьей тоже был он в окружении парней в рабочих спецовках.

— Майн товарич, — пояснил пленный, — арбайтеркляссе. Ферштеен зи? Работа-работа, кайн кемпфэп… никс воевать. Гитлер есть думкопф… дурак. Дойч арбайтер наци либен нихт… не есть любить наци, ферштеен?

— Похоже, что не врёт, — сказал Карабеков, возвращая пленному фотокарточки, — может, и в самом деле рабочий. И ребятишки у него весёлые, шустрые, видать, пацанята… Что делать с ним будем? Садись, Ганс, в кабину!

— Вообще-то капитан велел в штаб отвести, — сказал Холодов. — Он, знаешь, какой злой был? Чуть не пристрелил и фрица и меня вместе с ним.

— За что?

— Кто его знает. Я его первый раз таким сердитым видел. Может, из-за расчёта Русанова расстроился? Фриц перепугался, просто спасу нет, побелел весь и трясётся. Всю дорогу мне бу-бу-бу: «Шварцкапитан… шварцкапитан». Чёрный, значит, капитан напугал его. Спасибо, сержант вовремя подоспел, выручил, а то, может, и фриц сейчас покойником был бы и машина твоя стояла бы с раззявленной пастью. Вот и получился бы «шварцкапитан».

Услышав неоднократно повторенное страшное имя, пленный забормотал «Нихт шварцкапитан!» и стал выбираться из кабины.

— Сиди где приказано и помалкивай, у тебя советов не спрашивают! — прикрикнул на него Карабеков и с силой прихлопнул дверцу «студебеккера». Почесал затылок, размышляя.

— Комбат наш, может, и вспыльчивый человек, однако не без понятия, он тоже не дома отсыпался, когда аллах, как говорят, разум людям раздавал. Если у Ганса в голове немножко сквозняк, то руки у него славные — пусть поработает на советскую армию, искупит часть своих грехов. Так мы и объясним капитану.

— Это уж ты сам объясняйся, — отказался Холодов, — а меня уволь.

— Ладно, — согласился Карабеков, — беру это дело на себя. Лезь наверх, испытаем машину на ходу.

Он повёл «студебеккер» бездорожьем, радуясь ровному, уверенному урчанию мотора и тому, как легко, казалось бы без малейших усилий преодолевает машина крутые бугры и глубокие колдобины, наполненные вязкой глинистой жижей. От удовольствия он даже замурлыкал себе под нос какую-то туркменскую песенку.

Возле линии немецких окопов Холодов застучал в крышу кабины, но Карабеков и сам уже увидел санинструктора Инну, махавшую им рукой.

— Тебя Мамедов прислал? — спросила она, заинресованно взглянув на немца, который сидел пригорюнясь.

— Какой такой Мамедов! Я сам к тебе ехал, сестричка! — с пафосом воскликнул Карабеков. — Садись, пожалуйста, прокачу с ветерком!

— Раненого в санроту отвезёшь, — суховато сказала Инна. — Она неподалёку за переездом дислоцируется.

— И его отвезу и тебя прокачу! — настаивал водитель.

— С ним пехотный саинструктор поедет — это их боец.

— Всем места хватит, Инна-джан, садись!

— Сестричка, а сестричка, у тебя от зубной боли этого самого… святой водички нет случаем? вступил в разговор улыбающийся Холодов.

Инна подняла на него усталые недоумевающие глаза.

— Что вы в самом деле как маленькие! Только увидите меня — сразу у вас зубы болеть начинают. Кончайте травить баланду, грузите раненого!

— Что-то совсем неприветлива ты сегодня, Инна-джан, — упрекнул её Карабеков.

— Не обижайтесь, пожалуйста, мальчики, — сказала она со вздохом. — Я так умаялась сегодня, что света белого не вижу. Не до. шуток мне…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На обратном пути из санроты, оказавшейся вовсе не так уж и близко, как предполагала Инна, Карабеков попал в бесконечную колонну машин. Досадуя на себя задним числом, он сделал несколько попыток вырваться, но кюветы были круты и глубоки, обочины дороги разбиты так, что сам ЧТЗ мог увязнуть, поэтому все попытки окончились неудачей, пришлось тащиться на второй скорости,

Это вызвало досаду, тем более что мотор «студебеккера» работал отменно, машина сама просилась вперёд. С другой стороны, Карабекова не могла не радовать вся эта нескончаемая масса техники и людей. Это рождало уверенность, поднимало настроение, это говорило о гом, что если война кончится и не завтра, то во всяком случае кончится скоро и победно. Посматривая то на колонну, то на приунывшего Ганса, Карабеков пытался представить себе, как они вместе с капитаном, то есть теперь уже попросту с Акмамедом, возвращаются домой все в почёте и в орденах. У капитана их, конечно, побольше, но на то он и капитан, а Карабеков тоже не обойдён наградами. Здорово их встречать будут!

Они оба были из одного села. Точнее, Комеков учился в ашхабадском вузе, в селе жила только его мать, но это в общем-то существенного значения не имело, когда они встретились на фронте. В статном и высоком старшем лейтенанте, который принимал батарею, бывший колхозный тракторист Карабеков сразу же признал туркмена. Это было настолько неожиданно и радостно, что он чуть было не кинулся с объятиями и расспросами.

Обниматься, естественно, не пришлось, но поговорить поговорили. И когда выяснилось, что оба родом из одних и тех же мест, знают одних и тех же людей, между ними установились почти братские отношения. Карабеков был немного старше по возрасту, Комеков — старше по званию, однако ни то, ни другое не мешало им одинаково чувствовать, мечтать о будущем, когда кончится война и они вернутся в Туркмению, в свой родной аул Кеши. Девушки там ждут их не дождутся!