Команда осталась на судне - Георгий Владимирович Кубанский Страница 26

- Куда вывезти? - спросил Самохин. - Об этом вы подумали?

- Подумала, - твердо ответила Фетисова. - В дом дорожной дистанции. В нем можно разместить ребят. На несколько дней.

- А дорога? - напомнил Самохин и оглянулся в поисках поддержки. - Вы видели дорогу?

- Можно промять колею тягачами. - Фетисова настойчиво смотрела на начальника комбината и, словно подсказывая ему ответ, повторила: - Можно.

- Посылал я тягач в том направлении, - устало произнес Самохин. - На первом же километре он застрял в сугробах. - Он поднялся. - На этом мы закончим. Решение я приму утром. Сейчас в темноте все равно ничего сделать нельзя. - Самохин перехватил укоризненный взгляд Фетисовой и с подчеркнутым спокойствием произнес: - Попрошу всех разойтись по участкам. К шести утра представите мне сводки о ходе работ.

…Самохин принадлежал к породе людей, выращенных первыми пятилетками. За плечами у него осталась нелегкая жизнь: завод, учеба - сперва на рабфаке, затем на заочном отделении института. Самохин никогда не был так называемым молодым специалистом, диплом он получил, уже будучи заместителем начальника цеха. Окончив институт, стал изыскателем, втянулся в новое для него дело. Поиски медных руд занимали все его время, помыслы. Искал он упорно, год за годом, забывая о личной жизни. Жену и дочь ему приходилось видеть лишь по три-четыре месяца в году.

Пока Самохин искал богатые залежи, техника добычи ископаемых выросла. Был разработан план добычи меди из залежей Приполярной области, считавшихся прежде нерентабельными. Кто-то вспомнил о заводском опыте Самохина, и его назначили начальником комбината. Но едва у подножия Кекура разбили палаточный лагерь, как пришло известие о смерти жены.

Впервые в жизни Самохин оставил работу, когда, казалось, невозможно было оторваться от площадки с новенькими палатками.

За несколько часов, проведенных в самолете, Самохин передумал о многом, понял, как неполна была его семейная жизнь. Перед его глазами стояло грустное лицо жены в добрых мелких морщинках. И оттого, что не стало человека, знавшего его думы и чаяния, у которого он столько лет находил поддержку в трудные минуты, ощущение беды и горя вытеснило все другие чувства…

После смерти жены Самохин заметно изменился. Теперь он щедро отдавал дочери внимание и заботу, которых так не хватало покойной. Люся регулярно получала от него обстоятельные письма.

А на днях, дождавшись студенческих каникул, прилетела в поселок навестить отца…

…Люся вошла в кабинет и остановилась: не помешала ли? Последние дни она не находила себе места. Поселок жил в постоянном напряжении. Отец почти не появлялся дома. Все заняты, озабочены, спешат. Одна Люся не знает, куда девать себя. Дачница!

Самохин встретил дочь усталой улыбкой.

- Не спится? - спросил он.

- Ты тоже не спишь. - Люся подошла к отцу. - Я прочла телеграмму от Крестовникова. Почему ты не обследовал склон Кекура? Неужели никто из ребят не поднимался на гору, не знает тропинок?

- Какие тропинки! Тропинки прокладываются там, где люди ходят. Кого понесет на Кекур? Зачем? Эта горушка так же не исследована, как какой-нибудь семитысячник в Гималаях.

- Но ведь подняться на нее не очень сложно, - возразила Люся. - Даже не зная тропинок.

- Подняться можно. - Самохин понял недосказанное дочерью. - Но зачем? Я бывал в горах и кое-что знаю о них. Если люди несведущие проверят состояние снега, это может принести только вред, дезориентировать нас. Ты студентка географического факультета и прекрасно понимаешь это.

- А если б я поднялась на гору? - Люся смотрела на отца настойчивым взглядом, как бы прося его согласия. - Не одна. Найдутся в поселке крепкие лыжники…

- Поднимешься, - раздраженно проговорил отец. - И что ты там сделаешь? Голыми руками?

Люся молчала. Как ни хотелось ей помочь замершему поселку, она понимала: отец прав. Что можно сделать в горах, не имея даже снежного зонда, термометра? А если б они и были? Люся знала устройство гляциологических приборов, но никогда ни один из них не применяла в горах. Да и сумеет ли она самостоятельно определить, что за лавина образуется на Кекуре, насколько велика угроза?

Самохин понял состояние дочери.

- Приехала, называется, навестить отца. - Он обнял Люсю. - А батя… то носится по комбинату, то безвылазно сидит в кабинете.

- Мне двадцать один год. - В голосе Люси прозвучал упрек. - Других такого же возраста ты посылаешь в метель работать, строить противолавинные сооружения. Одна я живу тут… -Люся запнулась и с усилием выдавила конец фразы: - Дачницей живу.

- Затихнет метель, - продолжал Самохин, не отвечая дочери, - пошлю нарочных в райцентр. На лыжах. Ты горнолыжница. Пойдешь с ними.

- Не пойду.

- Пойдешь.

- Нет.

- Если б ты была нужна здесь, я и не подумал бы об этом, но твое место в университете.

- В обычных условиях. - Смуглое лицо Люси с чуть приподнятыми скулами и узко прорезанными глазами, черными, горячими, было решительно. - А сейчас никуда я от тебя не уйду.

- Я уважаю смелость, - сказал Самохин. - Но смелость ценна только в сочетании с деловым расчетом. Каникулы твои кончаются. Во имя чего ты должна пропускать занятия в университете, если в этом нет никакой надобности?

- Никуда я в такое время из поселка не уйду, - упрямо повторила Люся. Из всего сказанного отцом ей запомнилось лишь справедливое, а потому и особенно обидное утверждение о том, что она не нужна в поселке. - Не пойду.

- Объясни тогда, в чем смысл твоего пребывания здесь?

- Хотя бы в том, что сейчас я заставлю тебя лечь спать. Да, да! Анна Павловна не может потребовать, чтобы ты отдохнул. А я потребую…

- Перестань…

- …Заставлю тебя отдохнуть. - Люся достала из дивана клетчатый плед, подушку. - А потом ты со свежей головой найдешь выход из положения.

- Остановлю лавину?

Люся не ответила. Она стала у дивана, упрямо пригнув голову, и ждала. Лучше не спорить с ней сейчас - лечь. Тогда она уйдет.

Самохин снял китель. Лег.

Но Люся не ушла, она устроилась в кресле у стола.

Желая обмануть дочь, Самохин закрыл глаза… и заснул.

Люся затенила настольную лампу и, сбросив туфли, забралась с ногами в кресло. Кутаясь в серый пуховый платок, свернулась калачиком. В полумраке комнаты было спокойно, уютно. Доносившийся с улицы свист метели настраивал на размышления.

Отец! Человек, которого она любила и тем