Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане» Страница 27

— Что ты говоришь? Леночка, — вскинул капитан красивые брови. — Это неправда. Ты это знаешь…

— Правда то, — невозмутимо продолжила Елена, — что он всю свою жизнь пытался купить меня. В начальных классах он делал это неумело: подкладывал мне мятые жвачки, импортные резинки, карандаши, игрушки. Но в старших классах у него был уже большой опыт, — Елена зябко повела плечами. — Мама работала директором городского рынка. Отец продвигался в обкоме партии. Весь бюджет городской «толкучки» принадлежал этой парочке. И они ничего не жалели для своего сыночка.

Елена отошла от стола, устало села на край кровати:

— И почему-то Евгений Кошевский с малых лет решил, что ему должно принадлежать только самое лучшее. На мою беду, я показалась ему лучшей из наших девчонок, — Елена печально усмехнулась. — Вот он и покупал меня, открыто и не стесняясь, как на рынке, не особенно торгуясь. Даже сейчас, скажи я, что мне нужно небо в алмазах, он достанет это просто незамедлительно…

— Разве это так плохо, что я для тебя готов на все, — кротко возразил притихший капитан.

— Плохо то, что для тебя это все-таки обычный торг, Евгений, — ответила Елена, снимая с плеч медицинский халат. — Плохо то, что тебе просто нужна красивая кукла с витрины, а не живой человек. Другие живут простыми, понятными чувствами. Дрожат на первом свидании. Всю жизнь хранят тепло первого поцелуя. Леденеют, ожидая ответа на свои признания. Умирают от неразделенной любви… А ты, Евгений Кошевский, всегда только торгуешься. Ты для всего подбираешь какую-то определенную цену.

Елена подошла к окну, повернулась ко всем спиной:

— Наверное, ты и сейчас пришел выторговывать меня, а не просто вспомнить школьную юность, детские наши шалости…

— Как тебе сказать, Елена, — растерянно ответил Кошевский.

— Свататься он приехал, Елена, — сердито сказала одна из подруг. — Он уже всему полку раззвонил, что приехал, мол, школьный друг за своей первой любовью с ветвями Гименея. Пижо-он… А мы тут уши развесили…

— Но, девочки, все было так хорошо, — обескуражено приподнялся над стулом капитан.

— Какие мы тебе девочки… — напустились на него подруги.

— Хватить травить…

— Мы не покупаемся…

Елена обернулась от окна, подошла к девушкам, придержала разозлившихся подруг за плечи:

— Оставьте его, девочки. Он вас не поймет. Он привык идти напролом. Вы думаете, он не знает, что я не одна? Что у меня есть Андрей? Думаете он не знает, что я никогда и ни за что на свете не оставлю Андрея?

Капитан вздрогнул, как от удара, и лицо у него болезненно сжалось.

— Он знает. Прекрасно знает. И все равно идет напролом. Вы не представляете, сколько зла он уже сделал нам с Андреем…

— Леночка, что ты?..

— Он знает Шульгина?

— Ой, девочки… Не может быть…

— Да, он знает Шульгина еще с суворовского училища, — кивнула Елена. — Кошевский был блестящим старшиной суворовской роты. Правофланговый всего суворовского училища. Прекрасный танцор и первый голос вокального ансамбля. Но только Шульгин всегда был лучше его… Хоть никогда не лез вперед…

Капитан опять вздрогнул, судорога пробежала по его побелевшим, стиснутым скулам.

— Ты опоздал, Кошевский, — Елена отвернулась от искаженного лица капитана. — Не будет никакого торга. Здесь тебе ничего не удастся купить. Не помогут ни твои звезды, ни твоя блестящая внешность, ни это редкое шампанское, ни твои набитые чеками карманы. Ты проторговался. Уходи, Евгений. И забери все это с собой.

Кошевский с напускным спокойствием подошел к столу, взялся за горлышки блестящих бутылок.

— И все-таки, позволю возразить, Елена Сергеевна, — он заносчиво дернул бровью. — Я всегда был и останусь лучшим. Вы просто не хотите этого видеть. И не хотите ни с чем считаться! И всему есть своя цена. И это ваше донкихотство когда-нибудь закончится.

Кошевский поднял шампанское и погрозил им.

— Вы протрезвеете, Елена Сергеевна, и окажетесь растрепанной дурой в какой-нибудь разбитом жалком коммунальном углу с вечной нуждой и неразрешимыми проблемами. А я вам предлагал блестящее будущее и незамутненные дымом горизонты…

Кошевский высокомерно повел бровью.

— Может быть, так и случится, как ты каркаешь, — устало улыбнулась Елена, — но только я вовсе не боюсь коммунальных углов. И я не буду рыдать о генерале Кошевском, или о партийном секретаре Кошевском, или кем ты еще там собираешься стать… Потому что за твое блестящее будущее тоже нужно заплатить немалую цену, — Елена задумчиво покачала головой.

— А не помочь ли вам собраться, товарищ капитан, — раздраженно зашумели подруги.

— Забирайте, забирайте свои конфеточки, икру красную, шпротики… Хорошо, что мы не притронулись…

— Не на таких напал, цену он всему знает…

Кошевский сердито бросил в дипломат помятую коробку конфет, узкие баночки с икрой и шпротами, твердый сервелат в мелких опилках. Выпрямил плечи, бросил прощальный взгляд на каменно застывшую Елену.

— А это что? — остановила она его взмахом руки, показывая на блестевший в углу японский двухкассетный магнитофон «Шарп», стоивший более тысячи твердых инвалютных чеков.

— Это был мой чистосердечный подарок, — заносчиво ответил Кошевский.

— Забирай, Евгений, — отчеканила Елена, — Брось свои старые штучки. Сколько раз ты оставлял у меня в углу свои дорогие подарки. Испытывал, не соблазнюсь ли? Не соблазнюсь. Ступай…

Кошевский вышел из комнаты и побрел по темноте длинного коридора, пошатываясь и хмурясь. Яркая лампочка на пороге деревянного крылечка ударила светом по глазам. Он остановился в растерянности.

— Припозднились, капитан, — раздался тусклый голос в стороне от крыльца, и Кошевский разглядел сидящего на скамье невысокого прапорщика, заведовавшего в полку продовольственным складом.

— Зашли еще в полдень засветло, вышли поздно затемно, видно выгорело что-то, — завистливо произнес прапорщик, потягивая едкий дым дешевых солдатских сигарет. — Тут у нас в полку очень интересуются, как там ваше сватовство с этой вашей первой любовью? Неужто не устояла?

Кошевский хмыкнул самодовольно, нарочито покачивая блестящим «Шарпом»:

— Я еще не встречал женщины, которая бы устояла перед блестящим будущим. Правда, Елена Сергеевна, немного ломается. Набивает цену, так сказать. Что ж, мы заплатим любую цену. Деньги и терпение у нас в избытке.

— Перед деньгами никто не устоит, — ухмыльнулся прапорщик. — Было бы денег много. Деньги — это сила. Вот только казус есть… Дружка ее не боитесь? Есть у нее один…

— Знаю, — раздраженно сказал Кошевский. — Этот дружок у меня давно стоит поперек горла. В свое время ему крепко попадало от меня. И еще достанется…

Кошевский рванул ворот кителя.

— Он у меня попляшет.

Прапорщик щелкнул языком:

— Правильно! Давно пора прижать им всем хвосты. Этим горлопанам из рейдовых рот… Пайки им подавай по полной норме, понимаешь. Ага-а… Ка-ак же… Разбежались… Чрезвычайно рад знакомству!

Кошевой развернулся вдруг к прапорщику с приторной улыбкой.

— Дорогой товарищ, а не погудеть ли нам с вами! Культурно посидеть за столом! Поговорить! Да мне еще нужно где-то переночевать, а то неудобно, сами понимаете, оставаться у невесты в первую же ночь. За ночлег плачу щедро, — капитан тряхнул дипломатом, в котором зазвенели бутылки, загремели банки.

— Деловой разговор, — немедленно отозвался прапорщик. — Очень уважаю деловых людей. В нашем полку деловых почти нет. Одна шелупонь голозадая…

— И еще такой деликатный вопросик, — изображая смущение, засмеялся Кошевский. — Может, завербуем на наш скромный ужин каких-нибудь платных девочек? Чеков хватит на всех, хоть на весь ваш женский персонал, — он выхватил из внутреннего кармана толстую пачку денег, обмахиваясь ими как веером, — организуем веселый мальчишник, прощание с холостяцкой жизнью.

Прапорщик угрюмо покосился на деньги, невесело повел плечами:

— А вот платных девочек у нас нету, сам бы платил каждый день, тоже денег хватает… Здесь другие порядки. Здесь все только по любви, — он недовольно кивнул в сторону женского модуля, — здесь все поголовно влюбленные в боевых офицеров из рейдовых рот. Мода у них на этих горластых драчунов со шрамами.

— Просто вы плохо вербуете, прапорщик, — засмеялся Кошевский. — Мало предприимчивости. Эти порядки надо менять. Надо выбивать из ваших женщин романтическую дурь. Между прочим, я могу перевестись в ваш полк на строительный объект. Я ведь замполит строительной части, а у вас планируется строить новый узел связи с каменным бункером для штаба. Это для меня выгодное задание. Можно многое провернуть. И, конечно, в свободное время перевербуем всех этих влюбленных дурочек. Будем искушать и искушаться…