Баурджан Момыш-улы - За нами Москва. Записки офицера. Страница 27

Подполковник Курганов был самым строгим, требовательным и властным из всех командиров полков. Мы, младшие офицеры, его побаивались, но уважали за справедливость. Признаться, для меня были приятны его «Спасибо, дружище! Я вас понимаю, дорогой!», и особенно меня обрадовало его «Пусть не стесняются»...

— Огурцы! Огурцы прибыли! Огурцы прибыли! — закричал я, отдавая трубку полевого телефона дежурному телефонисту.

Бозжанов и Толстунов смотрели на меня, как на помешанного.

— Какие такие огурцы? Ты что, комбат?

— Иван Васильевич прислал.

— Какой Иван Васильевич?

— Генерал Панфилов подбросил нам снарядов.

— Фу! К бесу тебя, комбат! Я думал, что ты тронулся, — радостно улыбаясь, замахал рукой Толстунов.

— Да, я тронулся, Федор Дмитриевич. Теперь малость поддадим жару немчуре. Знаешь что, теперь я перед Горюнами огневую завесу могу поставить. Пусть попробует сунуться.

— Да постой же, расскажи толком.

— Толком я расскажу не тебе, а немцам, они скорее поймут, чем ты.

— Ну, опять ты начинаешь, — огорченно развел руками Толстунов.

Бозжанову, стоявшему в недоумении, я приказал:

— Быстро ко мне Танкова, Рахимова, Степанова, Борисова!

Толстунов мало знал лейтенанта Танкова. Я кратко рассказал Толстунову о нем и о том, как мы сегодня впервые с ним по-настоящему познакомились на поле боя — в борьбе за полосу заграждения, куда были выброшены и два взвода из роты Танкова. Я рассказал Толстунову, с каким достоинством и выдержкой лейтенант Танков вел себя на поле боя. При этом я употребил выражение: «Он культурно воевал», и эти слова рассмешили Федора Дмитриевича.

...Пришли Рахимов, Танков, Степанов и скромный Борисов.

Бозжанов вошел последним и молча козырнул, как бы говоря: «Вот, я их привел».

— Степанов! Немедленно проверьте наличие средств связи у нас и у артиллеристов. Установить связь со всеми наблюдательными пунктами командиров рот и взводов.

— Слушаюсь, товарищ комбат!

— Идите выполнять! Борисов, сколько у вас повозок?

— Двадцать, товарищ комбат.

— Десять повозок с самыми лучшими конями поверх ящика нагрузить сеном или соломой и держать в готовности, чтобы на них эвакуировать раненых.

— Есть, товарищ комбат.

— Идите. Лейтенант Танков!

Танков, как и другие, вытянулся, чтобы выслушать приказ.

— Ваша рота составляет основной костяк горюновского гарнизона. За Горюны вам отвечать в первую очередь. Мы не будем мешать вам, мы уйдем отсюда к железнодорожной будке. Вы будете оборонять Горюны и охранять нас. Мой НП останется на месте. Уйдут отсюда только штаб и узел связи. Ко всем вашим наблюдательным пунктам прибудут артиллерийские наблюдатели. Через них без всякого стеснения давайте заявку на артиллерийский огонь подполковнику Курганову. У него хватит снарядов, по крайней мере, до наступления темноты. Противотанковые и зенитные орудия и саперов, что в районе Горюнов, полностью переподчиняю вам. Командуйте ими, как полновластный командир.

— Ясно, товарищ комбат, — задумчиво произнес Танков и, запнувшись, нерешительно добавил: — Только разрешите за советами к вам обращаться.

— Будьте уверены, в советах и в брани, товарищ лейтенант, отказа не будет, — смеясь, ответил за меня Толстунов.

Танков ушел. Бозжанов без разрешения юркнул за ним в дверь.

Заметив это, Толстунов, улыбаясь, сказал:

— Не выдержала душа поэта — пошел первый советник.

В это время Курганов начал бить изо всех своих пушек по немцам, а немцы — по Горюнам.

— Что это такое? — встревожился Толстунов.

— Обычная артиллерийская перебранка, — спокойно ответил Рахимов. — Значит, он уже на исходном ремни подтягивает...

В это время недалеко от нашего дома грохнуло несколько взрывов. Дом закачался, как при землетрясении, посыпалась штукатурка.

— Видать, не на шутку, — промолвил Толстунов, глядя в потолок.

Мы втроем наметили по карте НЗО и ПЗО, Рахимов пошел докладывать Курганову наши соображения и просьбы об артиллерийской поддержке.

Мы с Толстуновым вышли на улицу. Горело несколько домов. Борисов и горстка бойцов бегали, пытаясь потушить пожары.

— Борисов! — крикнул я. — Убирайтесь отсюда! Он остановился, указал рукой на горящие дома:

— А как же? Ведь добро... дома горят!

— Пусть горят! Немедленно все марш в лес! Они послушно побежали в лес.

Мы пошли на наблюдательный пункт.

— Хорошо, что заблаговременно эвакуировали местное население, а нам-то такая катавасия по штату положена, — сказал Толстунов.

Лейтенант артиллерии

Мы на наблюдательном пункте, на том холмике, что на краю села. Видимость на триста шестьдесят градусов прекрасная, как говорят, с круговым сектором наблюдения. В стороне от маленького блиндажа, в неглубоком окопчике сидит на корточках рослый детина, прильнув к основанию рогатки стереотрубы. Ушанка съехала на затылок, шинель вся испачкана грязью. Ему явно тесна эта недоконченная стрелковая ячейка. Рядом с ним, на дне усика ячейки, лежит, скорчившись, смуглый узкоглазый боец, не то киргиз, не то казах. Прижимая трубку полевого телефона к правому уху, он повторяет слова своего командира. В хаосе звуков боя я слышу лишь обрывки его голоса с нерусским акцентом:

— Огневая!.. Что... поправляй прицел... уровень... ноль-ноль, двенадцать... Что?.. Огонь... Зачем болтаешь, я тебе передаю приказ, команду дает лейтенант Андреев... Ну что, выполняй, пожалуйста...

Лейтенанта Андреева я знал по боям за Волоколамск. Он и тогда командовал шестой батареей кургановского артиллерийского полка и три дня огнем поддерживал наш батальон. Андреев был честным, грамотным и храбрым офицером. Нетрудно догадаться, почему подполковник Курганов послал его на НП: оказывается, он управляет огнем целого дивизиона и из этой тесной для него ямы вершит важные боевые дела... Стрельба шла гранатой.

— Андреев! — окликнул я его. — Шрапнель есть на огневой?

Андреев оторвался от окуляра стереотрубы и, удивленный нашим присутствием, нерешительно улыбнулся и ответил:

— Есть, товарищ старший лейтенант.

— Тогда прочесать лес шрапнелью, разогнать всю эту шпану, что скапливается в лесу.

— Есть, товарищ комбат!

Взяв телефонную трубку, Андреев начал командовать:

— Огневая! Стой, записать установки... Шрапнелью! Прицел... Уровень... Трубка... Огонь!

В воздухе высоко над лесом возник кудрявый барашек — взрыв шрапнели.

Андреев оттянул прицел, прибавил трубку — шрапнель разорвалась у самой земли.

— Низковато, — пробурчал Толстунов.

Андреев оттянул трубку — у самой вершины высокой сосны вспыхнула пышная дымчатая чалма.

— Опять низко! — с досадой вырвалось у Андреева.

— Нормально! Так держите! — приказал я ему. Закончив пристрелку, Андреев перешел на поражение беглым огнем батареи. Над вершинами деревьев вспыхивали одновременно десятки взрывов, поливая струей свинцового дождя гущу леса. Вдруг, словно раздутое чьим-то могучим дыханием, кумачом вспыхнуло зарево, и следом прокатилось эхо сокрушительного взрыва.

— Что это такое? — спросил Толстунов.

— Наш фугас сработал, — услышал я голос Степанова.

— Вы что здесь делаете, Степанов?

— Связь проверял, товарищ комбат, — как всегда скромно ответил он. — Штаб перевели в дом у будки. Подполковник и Рахимов с генералом разговаривали.

— А ты видал, что тут делается?

— Как же, я тут минут пятнадцать стою.

Внезапно наши прекратили огонь.

— Андреев, в чем дело?

— Подполковник приказал вести огонь только по заявкам.

— Хорошо...

— Передайте наше спасибо подполковнику и всем вашим, — перебил меня Толстунов.

Я отослал Степанова обратно в штаб — доложить подполковнику обстановку и передать Рахимову приказ немедленно выслать вперед разведку. Толстунов ушел к Танкову, сказав: «Ну, комбат, я пойду к ребятам, проверю, как у них там дух и самочувствие».

Впереди в лесу дым начал постепенно рассеиваться. Опушка была почти вырублена и изрыхлена воронками недавнего массированного артиллерийского налета.

Синченко принес два полных котелка перловой каши с мясом и полбуханки хлеба и, расстилая на дне траншеи «скатерть» из газеты, спросил:

— А где они?

— Кто это они?

— Да старший политрук и лейтенант Степанов. Я ведь им тоже принес.

— Они ушли. Они там поедят. Один котелок и побольше хлеба отдай связистам, а другой — нам с лейтенантом Андреевым.

— Что вы, товарищ старший лейтенант, обедайте уж сами, а нам скоро принесут, — отказывался Андреев.

— Садитесь, коль приглашают.

— Есть, садиться. — Андреев опустился на землю, стараясь сесть по-восточному, удобно подобрав ноги, как сидел я.

Он неуклюже приспосабливался и так и сяк, но у него ничего не выходило, и Синченко, подавая ему ложку, прыснул, на что Андреев не обиделся, а, расхохотавшись, сказал: