Анатолий Калинин - Товарищи Страница 27

— Оказывается, мы с вами теперь соседи, — переступая порог и стараясь, пока они одевались, не смотреть в их сторону, сказала Саша. Из-под густых темно-русых ресниц она окинула землянку одобрительным взглядом. — Почти как дома.

Пододвинув к ней пустой ящик из-под гранат, Петр кивнул в сторону Андрея.

— Это он все никак свою довоенную райскую жизнь не может забыть. Подождите, скоро у нас тут и петух кукарекать будет.

— А мы с Клавой и новенькой санитаркой только перед утром заснули. Ужасно страшно было. Вы, конечно, уже привыкли к бомбежке, а я никак не могу.

— Я тоже не могу привыкнуть, — вдруг краснея, признался Петр.

— Да? — Она с недоверчивым удивлением взглянула на него.

Пока они разговаривали, Андрей сходил с двумя котелками к полевой кухне за кипятком, наколол ножом сахару и разлил чай по кружкам. Мелкими глотками отхлебывая из свой кружки чай, Саша коротко поглядывала то на одного, то на другого, невольно сравнивая их: один был медлительный и спокойный, другой резкий в движениях, с суровыми глазами.

Допив чай, она поставила кружку на столик.

— Приходите и вы к нам.

И так же быстро исчезла, как появилась.

Она вернулась к себе, в соседнюю землянку, отведенную по приказанию капитана Батурина для девушек роты, и, пройдя в угол к покрытому серым одеялом топчану, стала раздеваться. После беспокойной ночи и перед предстоящим беспрерывным дежурством у телефона на КП роты она хотела поспать час другой.

Ротной санитарки Клавы на своем месте в землянке не было, а новенькая, санинструктор Ляля, еще спала, свернувшись калачиком в углу на топчане. Замполит Тиунов, который подселил Лялю к девушкам в землянку, предупредил их:

— Отвечаете за нее, как за самую младшую, лично передо мной. — И, обнажая под черными усами белое полукружье зубов, пригрозил: — Кто обидит ее — со мной будет дружбу терять.

Их землянка была — как и все другие землянки, которые вылупились за последние дни по склону балки, и все же кое что отличало ее от остальных. Хотя бы то, что на столике в землянке стояла стеклянная банка с ярко-синими сентябринами, а пол, усыпанный песком, тускло серебрился в полумгле. Но было сыро в землянке. Снимая гимнастерку и юбку, Саша вздрогнула и юркнула на топчан под одеяло, натягивая его до подбородка. Уже погружаясь в сон, услышала, как скрипнула дверь и легкие шаги, прошуршав по песчаному полу, остановились у ее топчана.

— Шурка! — услышала она хрипловатый голос Клавы. — Ты спишь?

Клава подождала немного и, притоптывая каблуками своих сапог, стала двигаться по землянке, вполголоса что-то напевая. Не открывая глаз, Саша угадывала ее движения. Вот она бросила на стол пилотку и, распустив свои черные густые волосы, расчесывает их гребешком. Они шелестят и потрескивают. Разъединив волосы на две волны и собрав их впереди валиком, она потерла кулаками щеки и, послюнив палец, приглаживает брови. Потом, опять пробежав по песчаному полу к Саше, она стала рыться под ее топчаном, как мышь.

— Шурочка, — поднимая голову и встречаясь со взглядом Саши, пристыженно сказала Клава. — Позволь мне надеть твои чулки со стрелкой.

— Возьми в чемодане, — высунув руку из-под одеяла, Саша указала под топчан.

Достав из чемодана чулки и устроившись у Саши в ногах, Клава стала снимать аккуратные сапожки, сшитые не из кирзы, а из хорошей мягкой кожи.

— Ты добрая, Шурка, — говорила она, почти до самого бедра натягивая на полную ногу длинный, абрикосового цвета чулок и подтягивая круглую резинку выше. — Добрая, — повторила она, снова надев сапожки и двумя пальцами приподнимая сзади край юбки, чтобы увидеть, как выглядит ее нога в чулке со стрелкой. Прыгнув коленями на постель к Саше, она стала щекотать губами ее шею и плечи. — За это я тебя и люблю, Шурка!

— Пусти, Клава, — выпростав из-под одеяла руки, Саша уперлась ей в грудь, однако не настолько, чтобы обидеть ее.

Подобрав под себя ноги, Клава устроилась на ее топчане.

— Завидую я тебе, Шура.

— Чему же? — с улыбкой глядя на нее, Саша слегка отодвинулась на своей постели.

— Ты со всеми ровная, и тебя никто не беспокоит, а я так не умею. — Клава подвигала под собой ногами, устраиваясь на топчане еще удобнее. — Мне развлекаться надо, Шура. В мирной жизни я как-то об этом не думала. Ну, работала в колхозе на винограднике, вечером сходишь в кино, прогуляешься с кем-нибудь в степь. Все было заранее известно — сперва побесишься в девках, а потом выйдешь замуж. А тут как подумаешь, что через минуту тебя может убить, так сразу и сделается себя так жалко, хоть кричи. — Клава поиграла светло-зелеными глазами. — И не только себя. Поглядишь на солдата: фашист в него стреляет, командиры с него требуют, а он еще совсем желторотый, еще, должно быть, и целоваться не умеет, как твой Петр.

— Почему же мой? — Саша лишь слегка сдвинула брови.

— Ну, не буду. — Клава приласкалась щекой к выступавшей под одеялом груди подруги и, не поднимая головы, блеснула на нее уголком глаза. — А может, твой?

— Глупости. — Саша медленно покачала головой на подушке.

— И Андрей тоже не твой? — недоверчиво спросила Клава.

— И он тоже. — Саша улыбнулась.

— Конечно, Петр еще бычок, — задумчиво сказала Клава. — У него и глаза, как у бодливого бычка, но Андрей… — Она опять поиграла глазами.

— Что?

Клава потянулась сладким движением.

— И ты с ними с обоими ровная?

— Да, — подтвердила Саша.

— Видишь, какая ты. — Клава вздохнула. — А я так не могу. Знаешь, зачем я твои чулки надела? — Она пошевелила под собой ногой в хромовом сапожке.

— Не знаю.

— Не могу же я на свидание со старшиной в портянках идти, — опуская глаза, Клава потеребила угол серого солдатского одеяла.

— С Крутицким? — Саша удержала движение, вспомнив, как старшина предлагал ей в степи пересесть на его подводу. — А как же…

— Сердюков?

— Да.

— Он парень хороший. — Клава вздохнула. — Но к нему во взвод надо через всю балку ходить. А этот под боком.

— Клава! — предостерегающе сказала Саша. Ей послышалось шевеленье в том углу, где спала на своем топчане новенькая санинструктор Ляля.

— Эх, Шурка, разве тебе в такой обувке ходить? — Клава потрогала у топчана кончиком своего офицерского сапожка ее кирзовый сапог. — Нам, девушкам, и так на войне несладко, а ты еще сама себе тяжести прибавляешь. Я бы с твоей наружностью…

— Клава! — указывая глазами в угол землянки, строго повторила Саша.

Клава небрежно отмахнулась.

— Да спит она.

Но Ляля уже сидела на топчане, обхватив колени руками и глядя на них круглыми, расширившимися глазами.

— Вот что ты, Клава, наделала, — шепотом сказала Саша.

— Ничего я такого не сделала, — вставая с ее топчана и потягиваясь на носках, громко возразила Клава. — Ты бы посмотрела, как она за своим политруком глазами шьет.

— Ты сто сказала? — выпрямляясь на постели в белой короткой рубашке во весь рост, угрожающе спросила Ляля.

— Да пошутила я, — примирительно ответила Клава.

— Я не могу с вами вместе зить! — выкрикнула Ляля. И, спрыгивая с топчана, стремительно надевая на себя юбку и гимнастерку, она выбежала из землянки.

— Вот ты что, Клава, наделала, — укоризненно попеняла Саша.

— Пообтешется и будет, как все. — Клава заспешила. — Мне пора, а то мой старшина, ожидаючи меня, может всю тушенку съесть. — Она побежала к двери, но с полдороги вернулась и опять присела к Саше на край топчана. — Ты не подумай, что я какая-нибудь. Думаешь, он мне очень нужен? Да ведь он же баран, у него и глаза бараньи. — Она повела глазами так похоже на Крутицкого, что Саша рассмеялась. — Мне только интересно послушать, как он будет о своей горячей любви городить. А к своему Володьке я как была в полной сохранности, так и вернусь. Я ему, Шурка, каждую ночь на фронт письма пишу и реву, как дура, но он не отвечает. Может, пока я здесь себя для него берегу, у него там уже другая краля завелась. Что ж, только бы я потом не знала про нее. — И уже вставая с топчана, чтобы окончательно уйти, она вдруг с быстрым шепотком наклонилась к Саше: — И для капитана Батурина никогда не растает твоя ледышка? — Она дотронулась ладонью до той стороны груди подруги, где было сердце. — Ну, ну, не сверкай глазами. Ох, Шурка, Шурка, такие, как ты, замороженные, и уводят чужих мужей. Я, Шурка, люблю тебя, — Клава быстро поцеловала Сашу прямо в губы и отпрянула. — Я уже совсем пошла, а то… — Она снова повращала глазами, как Крутицкий.

После ее ухода Саша долго лежала на спине с открытыми глазами, слегка поеживаясь и смутно улыбаясь. Клава всегда вносила какое-то волнение в ее душу. Как будто пробегала по ней рябь. Это ощущение беспокоило Сашу, но она не могла бы сказать, что оно было ей неприятно. Все же она постаралась поскорее вернуть себя в привычное состояние холодной ясности, как это всегда умела делать, и для этого начала вспоминать, как в танцевальном зале и университете, когда ее постоянный партнер Виктор, забываясь, прижимался к ней, она, вскидывая на него глаза, насмешливо спрашивала: «Кто кого из нас ведет?», и он немедленно укрощался.