Юрий Колесников - Особое задание Страница 27

Последние минуты тянутся особенно медленно. Всматриваясь в темную даль, каждый представляет себе, как на том берегу их товарищи, закончив последние приготовления, ждут команды открыть огонь. Еще несколько секунд томительного ожидания — и треск залпов разорвет тишину… Но что это? Минутная стрелка отклонилась на одно, два, три деления от цифры 12, а тишину ничто не нарушает. Лишь по-прежнему где-то ближе к мосту нестройно квакают лягушки.

Загадочная тишина! В цепи наступающих командиры рот сверяют свои часы с часами Лобанова и еще раз убеждаются, что ошибки нет, что установленное время прошло. Партизаны невольно замедляют шаг. Душно. Темно. На какую-то долю минуты лунный свет проникает сквозь разрывы облаков и из тьмы отчетливо выплывает мост. До него теперь рукой подать. А третья рота по-прежнему безмолвствует…

Что же делать? Короткий совет на ходу, и командиры рот шепотом передают по цепочке приказ остановиться и залечь. Проходит еще несколько минут зловещей тишины. У всех на уме один вопрос — что случилось с товарищами и что теперь делать?

Вдруг со стороны моста раздался глухой выстрел ракетницы, и огненный шарик прорезал ночную тьму. На несколько секунд становится светло, а затем еще темнее, чем было. Партизаны лежат. Кажется, гитлеровцы ничего не заметили, но почему вдруг там, в расположении врага, кто-то перестал играть на губной гармошке? Почему? И как бы в ответ на это взлетает вторая ракета, следом за ней третья, четвертая… «Заметили!» — но партизаны продолжают лежать, все еще надеясь, что вот-вот третья рота даст о себе знать.

Непродолжительная пауза нарушается взлетом почти одновременно выброшенных с разных мест ракет. Весь луг виден как днем! И тут с моста раздается длинная очередь крупнокалиберного пулемета. К нему тотчас же присоединились еще несколько. Мгновенно на темном фоне неба образовалась густая сеть трассирующих пуль, словно осы зажужжали они в воздухе. Забухали и минометы. То тут, то там на лугу вздымаются огненные фонтаны. Партизаны кипят от злости, бранят и фашистов, и куда-то запропастившихся товарищей. Пытаться овладеть мостом, действуя с одного направления и потеряв преимущество внезапности, было бы просто преступлением, но и лежать на открытом лугу под огнем врага, ожидая, когда к нему прибудут, несомненно, уже вызванные подкрепления, не было никакого резона. Теперь, пожалуй, и третья рота, появись она на том берегу, не смогла бы обеспечить успех операции. Уже по всей округе, а не только из расположения охраны моста взлетают разноцветные ракеты. Это означает, что гарнизоны в близлежащих деревнях подняты по тревоге и спешат сюда.

Трезво оценив создавшееся положение, партизанские командиры решили отходить, пока не отрезаны пути отступления. Итог печальный: есть раненые и один убит, задание не выполнено.

— Сорвали, дьяволы, операцию! — негодует высокий партизан со вскинутым на плечо трофейным пулеметом. Эта пудового веса ноша для Володи Голуба нипочем. Он мастер спорта и, к сожалению, «мастер» на крепкие словечки. Негодуя, он сыплет ими как из рога изобилия.

— Не спеши, Володя, осуждать третью роту. Мало ли что могло с ними в пути случиться, — пытается урезонить его Олег Лоран.

Этот уравновешенный, застенчивый паренек дружит с Володей еще со школьной скамьи. Вместе они начинали заниматься спортом, вместе пришли на «Динамо» просить отправить их в тыл врага. Тогда на столичном стадионе формировалась из спортсменов-добровольцев Бригада особого назначения. В ее ряды уже были зачислены прославленные мастера советского спорта Королев, Шатов, Иванкович, Митропольский, братья Знаменские, Щербаков и другие. Зачислили и друзей-спортсменов Голуба и Лорана. Почти все разведчики и подрывники, участвующие в этой операции, добровольцы-спортсмены.

Обычно Голуб прислушивается к мнению Олега, но на этот раз и ему не удается угомонить дружка.

— Набаловали их, вот что! — кипятится Володя. — Носится командование с этой ротой, будто они самого Гитлера поймали… Подумать только, какое задание, сучьи дети, сорвали! Ведь два шага осталось — и мосту «капец»!.. А теперь что? Попробуй сунься снова! Фрицы так рубанут, что ноги не унесешь… У них теперь ушки на макушке! А завтра как часы — чих-пых, чих-пых — и понесутся эшелоны к фронту…

— Будет шуметь! — прервал Голуба повелительный голос Лобанова. — Установи-ка вон у того дерева свою «бандуру» и смотрите в оба. Дорога там проходит. Перекрыть надо…

Стрельба совсем уже прекратилась, но гитлеровцы все еще продолжали неистово выбрасывать ракеты, освещая подступы к мосту.

Люди отходили молчаливые, усталые, злые. Когда мост остался далеко позади, Лобанов отпустил проводника с козлиной бородкой.

— Не поминай лихом, дядька, но и не забывай, о чем предупреждал тебя! У нас, учти, слово с делом не расходится…

Бормоча благодарности и уверения, проводник вскоре исчез.

Когда роты, переправившись через речку, двигались кратчайшим путем, чтобы до рассвета миновать два укрепленных немцами села, где-то позади возник шум боя. Остановились, прислушались. Отчетливо различили буханье партизанской пушки-сорокапятки. Сомнений не было. Это вступила в бой третья рота.

Время было далеко за полночь, но командиры рот не стали раздумывать. Оставив одно отделение для охраны раненых, они снова повели людей к мосту, почти по тому же маршруту, по которому недавно прошла третья рота. Они заходили ей с тыла. Иначе было не успеть.

Бой у моста разгорался. Частые взрывы мин и снарядов подчас заглушали перепалку пулеметов и стрекотню автоматов. Послышались трескучие разрывы гранат. Заполыхало зарево пожара. По всей вероятности, это горел барак гитлеровцев.

Еще два-три километра отделяли роты от места боя. Партизаны, не щадя сил, торопились на помощь товарищам. Одним из первых был Володя Голуб, который, делая семимильные шаги, догнал и даже опередил разведку. Весь мокрый, он разодрал спереди гимнастерку, и она развевалась словно куртка. У изнемогавшего от усталости Олега, своего второго номера, Володя давно уже забрал добрую половину запасных коробок с патронами к пулемету.

Впереди вспыхнул огромный огненный столб и моментально погас. А спустя одну-две секунды, вслед за подземным толчком, прогремел мощный взрыв. Партизаны невольно пригнулись и замерли. Послышались радостные возгласы:

— Мост рванули!

— Вот тебе и третья рота! Молодцы!

На мгновение, пока эхо взрыва еще перекатывалось вдали, перестрелка прекратилась. Казалось, там, у моста, никто не уцелел. Но мост был невредим. В свете догоравшего барака он был отчетливо виден. Словно заколдованный стоял он во всем своем зловещем величии. Стрельба возобновилась.

Что же в таком случае взорвано? Вражеский склад с боеприпасами? Или немцы прямым попаданием мины взорвали припасенный партизанами тол?

Беспокойство за судьбу товарищей овладело партизанами. Они ринулись вперед, но вскоре им встретились группы партизан третьей роты. Они несли убитых и тяжело раненных товарищей.

Бой постепенно затихал. Вслед за первыми группами показались остальные партизаны третьей роты. Помощь запоздала.

В этот день третья рота понесла большие потери, из строя выбыло более трети состава. Тяжело ранен был и командир роты, капитан Николаев. Рассказывали, что в тот момент, когда рота огнем прикрывала подход минеров к мосту, вышел из строя весь расчет единственной партизанской пушки. Минеры группы сибиряка-спортсмена Алексея Завгороднего, тащившие тяжелые ящики с толом, были вынуждены залечь под самой насыпью. Двигаться дальше не было никакой возможности. Выход к мосту гитлеровцы преградили ураганным огнем. Узнав об этом, раненный в грудь капитан Николаев вырвался из рук перевязывавшей его санитарки и побежал к осиротевшей пушке. Следом за ним приползла санитарка Татьяна Александрова со связным, доложившим о случившемся с пушкарями. Только они втроем подкатили «сорокапятку» к самой насыпи, как был убит связной. Татьяна едва успевала подносить снаряды. Метким огнем Николаев подавил несколько огневых точек врага, но снаряды были на исходе и капитан передал минерам приказание всем запасом тола взорвать насыпь. Как только грянул мощный взрыв, Николаев дал команду: «Всем отходить!» — и рухнул на землю, потеряв сознание. Его спасла Татьяна. Бинты у нее давно кончились, но надо было немедленно перевязать капитана, и она сорвала с себя гимнастерку и полотняную армейскую рубашку; сделала перевязку и, взвалив раненого на спину, ползком вытащила его с поля боя.

Всех раненых и убитых партизаны вынесли, но пушка осталась. Единственную, чудом уцелевшую лошадь они впрягли в передок пушки и положили на него Николаева. Следом шла Татьяна. Вся ее одежда состояла из лифчика и изодранной юбчонки. Партизаны любили ее за храбрость, веселый нрав и порядочность. Любили и уважали. Никто не позволял себе никаких вольностей, в ее присутствии никто не осмеливался произносить бранные, непристойные слова. Так сумела она поставить себя, хотя было ей всего девятнадцать лет. Даже закоренелый сквернослов Володя Голуб тотчас замолкал, когда партизаны потехи ради пугали его: «Тише, Татьяна идет!»