Василь Быков - Подвиг (Приложение к журналу "Сельская молодежь"), т.2, 1981 г. Страница 27

— Да что вы, ребята? Я — свой!

— Это еще мы посмотрим, какой ты свой. А ну, руки назад!

Делать было нечего, Антон с неохотой заложил назад руки и спиной полуобернулся к толстенькому, который обмотал кисти веревкой.

— Вот так.

— Это безобразие, сержант! Мало что оружие отобрали, так еще и вязать! За что? Что эта сказала? И вы ей поверили? Может, у меня с ней особые счеты.

— Это какие еще счеты? — ехидно поинтересовался сержант.

— Хотя бы полюбовные. А она...

— Японский городовой! Ты не темни нам тут про любовь! А ну, марш!

Они расступились, пропуская Антона вперед на выход, и тот заколебался.

— Куда?

— Куда надо. Ну! Марш!

— Дайте хоть полушубок надеть, — заметно занервничал Антон, и толстячок набросил ему на плечи его кожушок. Антон шевельнул плечами и после секундного колебания решительно шагнул к двери.

— Ты тоже! — бросил Зоське сержант, и она пошла за Антоном.

На дворе висела предрассветная темень, в которой едва серел снег и совсем сникли, ссутулились темные силуэты сараев. Холодный, промозглый ветер недобро дунул Зоське в лицо, неприятной изморозью остудив ее щеки, и она с упавшим сердцем подумала, что ее тоже ведут как арестантку. Но куда они поведут их, эти липичанские ребята? Уж не собираются ли они ускорить скорый суд и расправу над Антоном, а заодно и над ней тоже? Но, по-видимому, суд-расправа пока откладывался, для этого надо было выйти из опасной зоны или зашиться поглубже в лес. Хотя, судя по мрачной решимости этого сержанта, он мог их с легкостью прикончить где хочешь.

Скорым шагом они прошли мимо колодца и вышли в ночное поле. Злосчастный хутор скоро без следа растворился в серой промозглой тьме ночи, слился с сумеречной стеной хвойного леса. Зоська, однако, не оглядывалась, она едва поспевала за Антоном; пустые опущенные рукава его кожушка метались по ветру, словно крылья подстреленной птицы, и Зоське на минуту припомнился ее загадочный сон перед пробуждением. Сон, несомненно, имел какой-то зловещий для нее смысл, в другой раз она бы долго ходила под его впечатлением, теперь же размышлять о нем не было времени. Действительность была мало приятнее сна, и снова было неясно, чем все окончится.

Оки быстро шли ночным полем по неглубокому, чуть причерствевшему к утру снегу. Антон старательно шагал за идущим впереди всех чернобородым, которого сержант называл Салеем, и Зоська догадалась, что этот — ее землячок, из местных. Но рассчитывать на него не приходилось, она поняла, что здесь всем заправлял этот молодой сержант, к которому неизвестно как было подступиться. Впрочем, она получила возможность перевести дыхание, все-таки она избежала гибели, Антоновы планы рухнули, и Зоська с благодарностью запомнила хозяина хутора, этого безропотного исполнителя воли жены, который не растерялся, спас хутор и Зоську. Но, странное дело, Зоська не ощущала в себе облегчения, скверные предчувствия продолжали ухватисто властвовать над ее сознанием.

Они все шли полем, мимо каких-то кустарников, сверху из темного неба падал невидимый в ночи редкий снежок, отдельными снежинками таявший на ее лице, и она совершенно не представляла, куда их ведут. Теперь, когда опасность слегка отвела свою занесенную над ней косу, Зоська все больше стала думать о том, что ей все-таки надо в Скидель. Все-таки задание оставалось в силе, и теперь вроде бы отпало то, что не давало возможности его выполнить. Об Антоне Зоська старалась не вспоминать даже, он перестал для нее существовать и, хотя шагал в трех шагах впереди, он теперь был — ничто. Стремление окончательно освободиться от всего, что там позорно связалось с ним, и делать свое дело все настойчивее овладевало ею, и она не утерпела.

— Ребята, а куда вы нас ведете? — спросила она по возможности беззаботнее.

— Куда надо! — холодно бросил сержант, идущий последним в этой цепочке.

— Тут такое дело, — сказала, подумав, Зоська. — У меня задание.

— Какое задание?

— Ну... Я же не могу вам объяснить, какое. Мне надо в сторону Скиделя.

— К немцам?

— Ну почему к немцам? — готова была обидеться Зоська. — У меня задание.

— У нас тоже задание, японский городовой! — недружелюбно парировал сержант. — А мы вон вожжаемся с вами, время тратим. Вот возьмем и шлепнем обоих к чертовой матери.

— За что? — оглянувшись, попыталась улыбнуться Зоська.

— За то! Война, задание, а они тут любовь крутят. Да мародерством занимаются по хуторам. А теперь — задание...

Нет, он был невыносим, этот молодой задавака, и заслуживал того, чтобы его хорошенько отчитать. Но теперь Зоська решила промолчать, черт с ним! Куда-то же в конце концов они их приведут, не будут же они днем тащиться среди снежного поля, значит, к утру где-то укроются. Действительно было видно, что они торопились, сержант несколько раз тихо, но требовательно покрикивал на направляющего: «Салей, шире шаг!», и тот ускорял и без того весьма торопливый свой шаг. Зоська уже вспотела, но старалась не отстать от шагавшего перед ней Антона, который, нагнув голову, с оттопыренным на спине кожушком, споро шел за передним. Там, в хате, когда она корчилась на полу со связанными руками, а он всевластно распоряжался ее судьбой, они были разделены неодолимой непримиримостью, и думалось, что помирит их разве что смерть. Но с появлением партизан положение их изменилось. Антону связали руки, но и ей вроде не развязали, оба они оказались под конвоем в этом ночном поле, судьбы обоих затянуло дымкой неопределенности, и эта неопределенность снова как бы объединила их обоих. Зоська подсознательно чувствовала все это, это ее угнетало. Хуже всего, однако, что с ними почти не разговаривали, никто их ни о чем больше не спрашивал, и Зоська не знала, как все объяснить этим суровым малоразговорчивым людям. Она просто не находила, с чего начать.

Похоже, однако, они держали путь в лес, который уже проступил поодаль в рассветных сумерках, — снова в сторону Немана, удаляясь от Скиделя. Зоська с тоскливой озабоченностью заметила это, но что она могла сделать? Ее вели как арестованную и даже не хотели объяснить — куда. Но все-таки она чувствовала, что с ней плохого не сделают. На ее стороне была правда и, кажется, появился заступник, вот этот проворный толстячок Паша, который ее где-то видел.

Тем временем почти совсем рассвело — из серой тьмы выплыло такое же серое зимнее поле, — голая ровнядь с недалеким впереди леском. От этого леса в поле врезался неглубокий овражек с кустарником, завидев который Салей взял в сторону, и они стали приближаться к овражку. Шедшие сзади сержант с толстячком о чем-то тихо переговаривались, Зоська, отрываясь от своих переживаний, раза два вслушалась, но расслышать ничего не могла, а Антон вдруг дернул шеей и вроде споткнулся даже. Зоська придержала дыхание — похоже, сзади говорили о каком-то наступлении, и Антон с интересом спросил:

— Ребята, не слыхать, что на фронте?

— А тебе зачем? Чтоб немцам передать?

— Нет, правда? Как Сталинград? — добивался на ходу Антон, и Зоська заметила, как он весь подобрался и затих.

— Сталинград дал фрицам в зубы, — сказал Пашка. — Поперли немцев под Сталинградом.

— Да ну?! — с открытым от изумления ртом обернулся Антон.

— Ты шагай, шагай! — прикрикнул сержант. — А то удивился, японский городовой!..

— Нет, в самом деле? Ведь немцы говорили, что Сталинград взяли.

— Взяли! Подавились там твои немцы. Вон на шестьдесят километров отбросили. Фронт прорван, наши наступают.

— Ай-яй! Гляди ты! — совсем уже изумился Антон.

— Вот, вот, — сказал сержант. — Но тебе-то чего радоваться? Ты же другого ждал.

Зоська не вмешивалась в разговор и ни о чем не спрашивала — после недолгого замешательства все в ней возликовало. Словно что-то свалилось у нее с плеч, давившее ее долгие месяцы, и она явственно почувствовала, как ей недоставало именно этого известия из-под Сталинграда. Хотя она, может, и не понимала военной важности этого далекого города, но всегда чувствовала, как нужна там победа. Если это только не слухи. Если это на самом деле. Но ребята, должно быть, знают, они даже передают подробности: прорван фронт, и наши продвинулись на шестьдесят километров. И она, заметив, как сник Антон, со злорадством подумала: пусть вот утешится! Ведь он так переживал эту неудачу под Сталинградом, толкнувшую его вчера на измену, теперь пусть возрадуется. Неудачи нет — есть победа! Что же он так померк, ссутулился и опустил свои круглые плечи? Ничего у него не вышло из его коварных шкурнических замыслов и ничего не выйдет, думала Зоська почти со сладострастным злорадством.

Салей привел их в едва заметное на равнине углубление все расширявшегося и уходившего вглубь овражка, они дошли до редкого, расползшегося по склону кустарника, и сержант сзади скомандовал:

— Стоп! Посидим здесь. А ты, — кивнул он Салею, — давай дуй. Двадцати минут хватит?