Александр Авраменко - Стальная дуга Страница 28

«Один внутри». Чисто машинально отметил майор. Между тем вражеские танкисты стали приходить в себя. Но почему немцы не обращают на него внимания, словно нет тут никого? Александр осмотрелся — вроде вот он я, живой. Думаю, шевелюсь. Только не слышу. Ну, это понятно — контузило. Но в чём дело? Рука сама скользнула в голенище — нож на месте. Рукоятка привычно легла в руку. Повернул голову и вздрогнул — целая груда тел вперемежку. В самых причудливых позах… Друг на друге, в отдельности. Наверное, пока он был без сознания от удара воздушной волны, здесь прокатилась рукопашная, и его, сидящего в оцепенелости, немцы приняли за мертвеца. Вон, рядом стоит убитый, упасть ему не даёт винтовка, воткнутая штыком в живот и не выпущенная закостеневшими руками красноармейца… Готов? Готов! Начали! Ноги послушно распрямились, и массивное квадратное тело мелькнуло над землёй, врезавшись всей массой в склонившегося в надсадном кашле танкиста. Тот не удержался и растянулся прямо на земле, а Александр со всего размаху всадил широкое лезвие шкерочного ножа в горло второму. Руки действовали рефлекторно: короткий поворот, движение назад, и пока один из уцелевших тянется к поясу, чтобы выхватить оружие, нож уже свободен и описывает в воздухе дугу, роняя горячие капли крови, чтобы возвратным движением рассечь шею второго… А третий уже тоже с ножом. Горит на солнце лезвие эсэсовского кинжала, но что это? Вдруг фашист валится молча вперёд, и его пилотка быстро окрашивается кровью. Невесть откуда взявшийся «чумазый» с огромным гаечным ключом в руке, которым он только что раздробил затылок фрицу. Нога со всей силы бьёт по спине ещё лежащего на катке немца, тот вздрагивает и замирает — ярость удара такова, что фашисту буквально ломают грудную клетку. «Внутри ещё один! Надо быстрее, пока тот не задраил люки!» Столяров кричит во всё горло, чтобы перекрыть непрерывный грохот боя, кипящего вокруг и не слышит сам себя. Но наш танкист согласно кивает, и стрелой взлетает на броню, рыбкой нырнув внутрь. Александр лезет следом, тоже прыгает в пахнущее ЧУЖИМ нутро «тигра» и, осмотревшись, замечает у водительского сиденья возящиеся в тесноте фигуры. Вот различает голову в советском ребристом танковом шлеме и со всего размаху всаживает «камбалку»[51] под лопатку врагу… Готов! Наш толчком сваливает убитого с себя, выбирается наружу из под тела и яростно трёт себе шею. Подмял его ганс. Майор вовремя подоспел. Что-то бормочет «чумазый».

— Извини, я ничего не слышу. Контузило.

Тот молча берёт Столярова за шею и куда-то резко нажимает. Щелчок отдаётся в ушах, и внезапно прорывается жуткий грохот.

— Болеть будет потом зверски. Но пока поможет. Слышишь меня, друг?

— Теперь слышу, хотя и с трудом. Майор Столяров.

— Старшина Иванов. Из тридцать второй бронебригады. Что делать будем, товарищ майор?

Александр осмотрелся вокруг — светлые внутренности танка как ни странно внушали доверие и спокойствие.

— Хорошая машинка, старшина?

— Да уж, сколько они наших пожгли…

— Вот и мы их пожгём. Ты кто?

— Механик-водитель, товарищ майор.

— А я — командир, как понимаешь. Но разберусь. А ты?

— Я, вообще-то, кадровый. Ещё на «БТ» начинал…

— А я — на «двадцать восьмых». Справимся?

Старшина заметно повеселел.

— Так точно! Только вот. Экипаж у нас маловат…

— Ничего, сейчас ещё кто-нибудь приблудится… Помянешь моё слово!

Глава 24

— Докладывай, замполит, как у нас дела обстоят в полку, пока мы отсутствовали?

Тот как-то странно передёрнул плечами, затем выдохнул:

— Хреново обстоят, командир. Гости у нас.

Александр насторожился:

— И кто?

— Контрразведка. Полковник Незнакомый, и с ним ещё двое. Вчера вечером прикатили, всю ночь личный состав к себе таскали, так что — сам понимаешь, командир…

— И тебя допрашивали?

— Да нет… Почему то… Только рядовых, да сержантов…

Александр покрутил головой из стороны в сторону, словно воротник гимнастёрки был ему тесноват.

— Ещё что?

— Пополнение прибыло. Двенадцать человек. Молодёжь.

— Все?

— Все. Прямиком из учебки. Качинское лётное.

— Понятно. Где сейчас?

— В столовой, естественно. Отъедаются. После тыловой то нормы…

— Не обдрищутся потом?[52]

— Да не должны. Врач с ними.

— Ясно…

В дверь постучали, и на пороге появился неизвестный красноармеец в синей фуражке войск НКВД.

— Товарищ подполковник Столяров?

— Да.

— Рядовой Чугунов. Вас, извините, полковник Незнакомый просит прийти…

Лётчик поднялся, обменявшись короткими острыми взглядами с замполитом. Впрочем, на душе отлегло — раз просят, значит, не арестовывают…

Старый знакомый сидел за столом в предоставленном ему на время блиндаже. Было сильно накурено до такой степени, что табачный дым висел в воздухе словно слоями.

— А, Саша… Садись. Дело есть.

Тот присел на самодельный табурет, ожидая неприятного разговора о Бригитте. Но вместо этого Незнакомый достал из портсигара очередную папиросу, закурил, затем выдохнул дым в сторону и глухо произнёс:

— Слышал? Погибла наша девочка…

— Как?!

— Под бомбёжку попала. Прямое попадание в блиндаж. Два дня назад. Немцы накрыли штаб вашего корпуса. Полсотни «хейнкелей» под прикрытием «сто девяностых». Мало кто уцелел. Отбомбились слишком уж точно. Думаем, что кто-то навёл… Сейчас вот ищем.

— А я причём?

— Не причём. Была бы причина — я бы тебя первым расстрелял. Уж слишком ты много знаешь… Я здесь по другому поводу. Не очень то и весёлому, как ты понимаешь теперь… Любила она тебя. По настоящему любила. Я её письмо привёз для тебя. Нашли в вещах…

Он расстегнул полевую сумку, вынул из неё слегка обугленный по краям тетрадный лист и протянул Столярову. Тот взял бумагу невольно задрожавшей рукой и, не читая положил в карман. Незнакомый удивлённо поднял бровь:

— Не хочешь читать? Впрочем, чего это я… правильно. Потом, будешь один- прочитаешь… Иди, Саша. Когда теперь увидимся — один Бог знает. И увидимся ли…

Офицеры одновременно поднялись, протянули друг другу руки, сомкнув ладони в крепком рукопожатии, затем Столяров козырнул и вышел из блиндажа. Уже темнело, на небе загорелись первые звёзды. Командир полка пошёл в столовую…

— Что вам, товарыщу командир?

Обратилась к нему круглолицая подавальщица украинка.

— Сто грамм и чего-нибудь лёгкого. Закусить…

Залпом выпил за упокой души девушки, затем поднялся и вышел прочь, провожаемый недоуменными взглядами молодых лётчиков, прибывших на службу в полк…

… Мощный двигатель работал ровно. Винт бешено резал воздух, неся машину вперёд. Следом за самолётом командира шли ещё четыре «ИЛ-2», в которых сидели ветераны полка — самые опытные лётчики. Над линией боевого соприкосновения в воздух взмыли две зелёных ракеты. Условленный сигнал. Не волнуйтесь, ребята! Мы дальше. У нас своя цель… Затрещало в наушниках:

— Лиса, лиса! Это «Снаряд-один», по цели 235 огонь запрещаю. Курс 140. Вас примут.

Это станция наземного наведения. Александр качнул плоскостями, в знак того, что понял, и послушно изменил курс, одновременно вжимая тангенту передатчика:

— Орлы, цель изменена. Оснований для беспокойства нет…

Ещё семь минут полёта. Странно. До чего спокойно… О, чёрт! Справа неожиданно возникли три крохотные точки, на глазах вырастая в тупоносые истребители. Немцы? Ф-фу! Наши! «Лавочкины»! Смахнул с лица внезапно выступивший пот, покрутил головой из стороны в сторону — чисто… Истребители легли на параллельный курс. В наушниках протрещало:

— Здорово, «горбатые»!

— Привет, соколы!

— Идите за нами. Выведем на цель…

Штурмовики послушно легли на курс лидера. Ещё три минуты полёта.

— «Горбатые»! Мост. Работайте.

«Лавочкины» ушли на высоту, а Александр быстро осмотрелся — чисто. Он начал набирать высоту. Вдалеке показалась тоненькая струйка дыма, медленно ползущая по густому лесу. Ого! Состав! Это хорошо!..

…Курт фон Вайнсбергер поднял очередную кружку с отличным украинским самогоном:

— За фюрера! За победу! Хох!

Проглотить содержимое жестяной посудины он не успел — откуда то от купе проводника донёсся истошный вопль:

— Воздух!!! «Чёрная смерть!»

По ушам резанули короткие частые гудки паровоза. Все, кто был в купе вскочили с мест и бросились к выходу, создав на мгновение сутолоку в проёме. Со звоном разлетелось вагонное стекло, секанув крошкой по телам и лицам. Кто-то вскрикнул, скорее, от неожиданности, чем от боли. Гауптштурмфюрер наконец вывалился в коридор и бросился к тамбуру — скорее, прочь из вагона! Скорей! Ужасающий скрежет ударил по барабанным перепонкам, пол вздыбился, и вдруг стал собираться гармошкой прямо на глазах. Курт лихорадочно огляделся — в окно! Он нырнул в полуоткрытый проём, благодаря того неизвестного, которому стало слишком жарко… Больно ударился о землю, кубарем покатился по насыпи вниз и, наконец, остановился, оказавшись на спине… Перед глазами было небо. Ослепительное русское небо с белоснежными облаками… И из бескрайней голубизны на него пикировала смерть в образе грязно-зелёного штурмовика «Ил-2» с алым коком. Фон Вайнсбергер понял, что русский пилот не промахнётся. Слишком уверенно тот довернул машину, чёрным зрачком уставилась неожиданно огромная пушка в носу прозрачного диска винта, и вот вспыхнуло пламя выстрела… Снаряд тридцати семи миллиметровки разнёс эсэсовца на куски…