Николай Асташкин - По волчьему следу. Хроники чеченских войн Страница 28

Пока я вспоминал ту давнюю встречу с Шамилем Басаевым, словоохотливый Сварцевич рассказывал коллегам о своей «забойной» работе на передовой.

Перебив его, спрашиваю:

— Где комбриг?

Сварцевич повел нас в один из кунгов, который был заставлен двухъярусными кроватями. Внутри дыма — хоть топор вешай. Находившиеся там офицеры что-то возбужденно обсуждали. При виде посторонних они смолкли. С дальней кровати, поставленной поперек кунга, поднялся широкоплечий, с улыбчивыми глазами офицер.

— Полковник Савин, — отрекомендовался он, — командир бригады.

Мы поочередно представились.

— Давно прибыли? — поинтересовался комбриг.

— Только что.

В кунг, пригибая голову, ввалился подполковник.

— Валера, — удивился Чеботарев, — и ты здесь?

— А где же мне быть, — устало ответил тот. —Я ведь замком-брига по воспитательной работе.

— Николай, — подозвал меня Чеботарев, — познакомься: Валерий Конопацкий.

— Так вы из «Красной звезды»? — сдвинулись брови у Коно-пацкого.

— А что? — насторожился я.

— Да, собственно, ничего, — едва сдерживая раздражение, ответил он, — если не считать одной мелочи: ваша газета пишет, что на передовой бойцам выдают доппаек, в том числе сало с чесноком. Так где же оно?

Чувствую, как вспыхивают щеки. Сам видел, как офицеры из штаба группировки получали на продскладе эти самые доппайки...

Выпустив пар, Конопацкий умолк. Краем глаза замечаю, как он нервно делает затяжки.

— А ради чего мы тут торчим? — снова заводится он. — Ни питьевой воды, ни дров. В палатках — зуб на зуб не попадает... Чеченцы по своим радиостанциям запросто ловят наши частоты и откровенно издеваются: говорят, убирайтесь подобру-поздорову...

У Конопацкого глаза красные от бессонницы. Что я могу ответить офицеру? Конечно, ни мне, ни девятнадцатилетним маль-чишкам-солдатам эта война не нужна. Но не мы решаем...

— Даю слово, — пообещал я Конопацкому, — что завтра же отправлю в Москву материал о том, что увидел здесь.

— Не думаю, — усмехнулся офицер, — что газета его опубликует.

— Хватит вам спорить, — миролюбиво перебил нас Савин. — Пойдемте, представлю вас старшему начальнику.

В соседней штабной машине — просторный салон с широким столом посредине, на столе — карта. Над ней склонился генерал Пуликовский, командир сводного отряда.

— Присаживайтесь, — приглашает Константин Борисович. — Мне уже доложили о вас. Как там дела в Москве?

— В Москве-то все в порядке, — улыбаемся мы. — А как тут обстановка?

Генерал пытается шутить. Но, чувствуется, на душе у него кошки скребут. Глаза строгие, чуткие. Несмотря на усталый вид, он держится бодро и с достоинством. В его неторопливой речи звучат жесткие нотки.

— Если это война, — говорит Пуликовский, — то нам для продвижения вперед следует применять общевойсковую тактику: прежде чем идти, скажем, в атаку, провести артподготовку. Но как я могу из орудий подавлять огневые точки противника, расположенные во дворе школы или на территории больницы? Ведь там женщины и дети. Если же это не война, то на кой черт нас тут держат?..

Чеботарев с Величкиным, попрощавшись, ушли отдыхать, а мы с генералом продолжили беседу. О многом мы говорили с Константином Борисовичем в тот вечер. Он задавал резонные вопросы. Почему, например, боевики оснащены лучше, чем федеральные войска? У нас радиостанции каменного века, а у них портативные японские. Почему личному составу подразделений, которые ведут боевые действия в горах, не выдали теплых вещей, свитеров? Почему, наконец, штабы не снабдили подробными картами Грозного, схемами города? Ведь не сегодня-завтра придется его штурмовать..

В свой кунг я вернулся далеко за полночь. Фотокоры уже спали. Величкин мирно посапывал на верхней кровати. Чеботарев, развалившись внизу, храпел, как трактор.

— Располагайтесь на ночлег, — предложил подполковник Ко-нопацкий. — Можете занимать любую кровать, офицеры до утра не вернутся. Каждую ночь проверяем посты — бойцы устали и буквально валятся с ног. Не растолкаешь часового — он либо замерзнет, либо ему перережут горло басаевские «нукеры».

Конопацкий, облачившись в старенький бушлат и нахлобучив поношенную шапку, направился к двери. Взявшись за металлическую ручку, сказал на прощание: «Спокойной ночи», — и скрылся за дверью, впустив в прокуренный кунг свежий морозный воздух.

До утра я так и не мог заснуть. Нет, я не выстраивал в мыслях будущий репортаж, знал, слова придут сами собой, просто впечатлений было много, ярких и неожиданных. Думал о Конопацком, о других офицерах бригады. Мы тут дрыхнем, а они всю ночь напролет будут «путешествовать» в сугробах по всей «нитке» переднего края, проверяя «секреты», подбадривая продрогших и измученных бессонными ночами, интенсивными перемещениями с места на место бойцов.

Думал о самих бойцах, которым в жизни выпало такое испытание. Ладно, офицеры, поступая в военное училище, знали, на что шли. А мальчишки-солдаты? Что они видели в этой жизни? И каково будет родителям, когда кого-то из них привезут в цинковом гробу?

Думал о генерале Пуликовском, у которого голова болит и о тех и о других. Он командир, ему ставится боевая задача, которую он должен выполнить любой ценой. Даже, может быть, ценой жизни подчиненных. Другое дело — ради чего?..

Не заметил, как наступил рассвет. Тут же сделал наброски в блокноте. Теперь главное — оперативно передать материал в Москву. Но как?

На выручку пришел возвратившийся с ночного «бдения» все тот же подполковник Конопацкий:

— На командном пункте группировки есть аппарат правительственной связи, по нему и свяжетесь с редакцией.

— Отлично!

— До КП вас подбросят на БТРе, — объяснил офицер. — Пароль на сегодняшние сутки — «Пять».

На чеченской войне применялся не обычный, словесный, а цифровой пароль. На окрик часового «Стой, кто идет?» отзыв типа «Свои» не проходил. В Чечне кругом были свои, россияне. Поэтому здесь на цифру-вопрос нужно было назвать такую цифру-ответ, чтобы в сумме получилась цифра-пароль, иначе часовой должен открыть огонь: война есть война...

Командный пункт северо-восточного направления находился в распадке, километрах в пяти от передовой. Командующий направлением генерал-лейтенант Чилиндин лежал в спальном кунге с двухсторонним воспалением легких. Принять меня Владимир Михайлович не смог, зато разрешил воспользоваться аппаратом «ВЧ».

С Москвой удалось связаться без труда.

— Слушаю, Чупахин, — послышался голос на другом конце провода.

Вкратце обрисовал главному редактору «Красной звезды» картину происходящего на Терском перевале. Сказал, что готов продиктовать по телефону критический материал.

Редактор отдела Анатолий Стасовский, быстро записав мое сообщение, обнадежил:

— Материал будем ставить в завтрашний номер.

Но ни в завтрашнем, ни в последующих номерах газеты репортажа под заголовком «Здесь вам не равнина, здесь климат иной...» я так и не увидел. Позже Стасовский расскажет мне, что материал, который уже стоял в полосе очередного номера, сняли по приказу «сверху», строго-настрого предупредив: никакой критики федеральных войск. И мой репортаж, а вместе с ним и мои надежды рассказать правду полетели «в корзину».

Выйдя из штабного салона, я огляделся. БТРа не было. Кругом снежная целина. Ну что ж, обратно придется добираться на перекладных. По накатанной колее направился к трассе, по которой в сторону перевала ползли большегрузные автомобили. Навстречу попалось подразделение десантников. Удивительно: в горах крепчает мороз, а они, черт возьми, в беретах!

На трассе остановил «наливник».

— До КП бригады подбросишь? — поинтересовался у води-теля-контрактника

— Без проблем.

И точно, минут через пятнадцать добрались до места. Вдалеке едва проступают очертания кунгов.

— Вам туда, — показал мне рукой водитель. «Наливник» свернул влево, а я, подняв воротник бушлата, направился в сторону расположения бригады. Ветер усилился, снег вдруг начал валить так густо, что в двух шагах ничего не видно. Даже Камчатка вспомнилась, где в свое время довелось служить. Там такие циклоны в порядке вещей. Однажды в пургу я понес на руках свою четырехлетнюю дочурку в детский садик. До него было рукой подать, а мы добирались битый час.

Сколько тут я пробивался сквозь снежный заряд, сказать трудно, метель стала утихать, лишь когда начался спуск. Останавливаюсь, озираюсь по сторонам. Где же кунги? Вокруг белым-бело. И никаких признаков присутствия наших войск. Зато внизу, примерно в километре от меня, четко просматриваются очертания строений. «Вот те раз, — чувствую, как к спине прилипает тельняшка. — Неужели проскочил КП бригады?» Поворачиваю обратно. Карабкаюсь в гору. И вдруг: «Стой, кто идет?» Вздрагиваю. В горле вмиг пересыхает. «Спокойно, — беру себя в руки. — Главное, чтобы боец с перепугу не открыл огонь раньше времени».