Людмила Харченко - Шел ребятам в ту пору… Страница 28

И опять ушел в ночь.

На другой день весь Черкесск узнал о нашей большой победе над Сталинградом. А еще через несколько дней с Кавказских гор двинулись заснеженные машины с гитлеровцами. Эту длинную цепь орудий, танков, машин видели Ростокин, Даневич и Митя. В подвале, где они прятались, было крохотное, узкое отверстие, которое закрывалось кирпичиком. Даже в темноте Митя видел, как блестели глаза Ростокина и Даневича, когда они смотрели в щель.

Ночью Николай Дмитриевич дробно, нетерпеливо забарабанил вверх. Женщины открыли ляду, и оба, Ростокин и Даневич, ушли к своим товарищам-подпольщикам.

За ними устремился и Митя. Олимпиада Ивановна схватила его за локоть на пороге и потащила в дом. Митя разбушевался.

— Почему ты не пускаешь меня? Что я, маленький, что ли? — В глазах Дмитрия появился огонек упрямства.

— Сынок, ты же знаешь, что мне сопротивляться бесполезно! — твердо сказала мать. — Я еще справлюсь с тобой!

Раздосадованный Митя молча полез в подвал и уже один наблюдал за улицей, неспокойной ночной улицей с выстрелами, криками, грохотом машин. Метель бесновалась вовсю: «Они там дерутся, а я как дурак тут сижу». С досады он лег. Через некоторое время приоткрыл ляду, чтобы убежать, но мать не спала, она стерегла его. Опять лег и незаметно для себя уснул. Проснулся, когда начало сереть на улице. Митя оделся и, обрадованный тем, что мать уже не стережет его, помчался в город.

Фокин почувствовал себя сильным и взрослым. Мысли его кружились, как яростная метель на улице: «Сейчас найду автомат… ваш автомат, и буду гнать вас, поганые убийцы, из нашего города. Хватит сидеть у радиоприемника! Я буду драться. И жалости у меня не будет. Вы убили ее вместе с тем человеком, который клеил вот на этой улице листовки. Вы сожгли больную сестру Даневича! Вы убиваете наших отцов на фронте… — И защемило сердце Мити: — Жив ли отец? И какая же клятая жизнь, когда война!»

На засугробленной Советской улице Фокин увидел распластанного немца. Убит. Так тебе и надо. Подбежал, хотел взять оружие, но автомата уже не было. Кто-то опередил.

На ходу влетел в Дом связи. В зале народу полным-полно: все с винтовками, автоматами.

— Марш домой, пацан! — услышал Фокин чей-то грубый голос.

Ну да, домой! Не за тем он прибежал сюда. Митя глазами стал искать Ростокина. Он был уверен, что после уличного сражения дядя Коля будет здесь. Нашел. Ростокин был с винтовкой.

— Это наш хлопец! — увидел его Николай Дмитриевич и улыбнулся. — Иди сюда, Митя! — Когда Митя протиснулся к нему, спросил: — Все-таки убежал?

Дмитрий кивнул и тоже улыбнулся.

Где-то за городом били из орудий. Значит, части Красной Армии близко.

— Дядя Коля, дайте мне вашу винтовку.

— А зачем она тебе? Я и сам справлюсь.

— А я?

— А ты пойдешь домой. Ты уже сделал свое доброе дело для победы.

Митя поднял лицо, обидчиво взглянул на дядю Колю.

— Вы что, смеетесь надо мной, что ли? — и глаза парнишки наполнились слезами.

— Я говорю вполне серьезно. Иди домой.

И надо же так — в Митином доме остановился штаб Красной Армии. Митя удивленно смотрел на генерала, на офицеров: на плечах их шинелей были новенькие погоны со сверкающими звездочками. Митя не видел еще у наших офицеров погон. И может быть, именно это сковывало его, он все боялся обратиться к генералу с просьбой. Но однажды вечером все-таки решился.

Тихонько постучал к генералу. Вошел и, моргая глазами, выпалил свою просьбу.

— Товарищ генерал, возьмите меня на фронт.

Генерал сурово посмотрел на хозяйкиного кудрявого сына, улыбнулся. Улыбка обидела Митю: «Он думает, что я маленький».

— Подрастешь, возьмем! — дружелюбно ответил генерал. — У меня же армия, а не средняя школа. Ты вот что, брат. Ты давай-ка получше учись в школе. На отлично! Идет?

Обиделся Дмитрий и на генерала, и на свой неудавшийся рост, и на свою совсем непримечательную, негероическую судьбу.

«Все равно сбегу на фронт! Все равно…» А потом отлегло немного от сердца: «Генерал, наверное, прав. Учиться так учиться!»

И вспомнился физический кабинет с разбитым окном. «Завтра же надо застеклить».

Правофланговый

Свой месяц отпуска вот уже двадцать лет она брала летом. В исполкоме знали, что Варваре Николаевне Юрченко нужен именно какой-то теплый месяц: июль или август, когда в Кавказских горах стоит жаркая, сухая погода. Сотрудницы понимали ее глубокое горе и шли навстречу.

От своего горя Варвара Николаевна не может избавиться уже более двадцати лет. К отпуску-походу она всегда готовилась заранее, клала в рюкзак все необходимое, а в назначенный самой себе день ранним утренним автобусом выезжала из Микоян-Шaxapa в сторону Марухского перевала.

До Зеленчука все горные тропы ею давным-давно исхожены, все пастухи в горах опрошены. Нет, ничего они не знают о партизанском отряде «За Родину», ничего не слышали о ее шестнадцатилетнем сыне Диме. В сорок втором девятого августа вышел он с отрядом из Микоян-Шахара и как в воду канул.

Пусть еще пройдут годы, но она не перестанет искать. Разве успокоится мать, пока не найдет хотя бы могилу своего сына?

Убирая перед отъездом квартиру, Варвара Николаевна наткнулась на недостроенную сыном модель самолета. Это они с Геной Томиловым мастерили. Молча держала в руке модель и по щекам катились слезы. Сколько Диминых работ, выпиленных лобзиком, посылались в Ставрополь, на краевую выставку! Тогда в пионерском отряде все обратили внимание на Диму Юрченко, который «все может». А сколько он читал! Летом целыми днями пропадал в библиотеке. И не только читал, по и помогал библиотекарям: то плакат нарисует, то тексты напишет.

В восьмом классе Дима с Геной стали мастерить всякие корабли, подводные лодки. Так и не достроили электролодку.

Началась война. Мальчишечьи затеи пришлось отложить на время. Ребята твердо решили: мы уже не маленькие, окончили восемь классов, сдали нормы на «Ворошиловского стрелка», значит, наше место там, где решается судьба Родины.

Ох, и надоели же тогда ребята военкоматчикам!

— Ну, что мне делать с этими настырными хлопцами? — сокрушался военком Подосиновский. — На фронт просятся. Тоже мне фронтовики! Вам же вещмешок штанов надо брать с собой!

Дима Юрченко и Гена Томилов настойчиво доказывали, что на фронте они не будут лишними.

Военкоматчики тихо посоветовались между собой, а потом товарищ Подосиновский сказал:

— Посылать вас на фронт нельзя. Не доросли еще. А вот в истребительный батальон местной охраны, так и быть, зачислим.

И зачислили.

Варвара Николаевна вовсе потеряла сон. То беспокоилась о муже (он в первые дни ушел на фронт), а теперь вот Димка пропадает по целым неделям неизвестно где. И спросить не у кого. Гена Томилов от него ни на шаг. Раз нет в городе Димки, значит, пустые хлопоты искать Генку.

Дозналась как-то в исполкоме, что батальон вылавливал в горах Преградненского района бандитов. Но сколько ни спрашивала сына, где он был, молчит как в рот воды набрал.

Однажды возвращалась она с пригородного хозяйства и на КПП увидела Диму, стоявшего на посту.

Димка был бледен, большие глаза ввалились.

— Ты же голодный, сынок?! Идем домой, поешь хоть.

Димка снисходительно улыбнулся.

— Смешная ты, мама! Разве я могу бросить пост?

Так и ушла одна.

Этот случай напомнил Варваре Николаевне другой. Однажды они с отцом Димки Михаилом Дмитриевичем увидели, как из школы вышли мальчишки — члены военизированного кружка с деревянными винтовками за плечами.

Оба, не сговариваясь, стали искать глазами сына.

— Смотри, Варя, наш-то — правофланговый! — улыбнулся Михаил Дмитриевич.

Варвара Николаевна часто вспоминает последние минуты прощания. Дима вел себя сдержанно, с достоинством. Подошел к ней, обнял, как взрослый.

— До свиданья, мама!

А Варвара Николаевна залилась слезами.

— Сынок…

— Я вернусь, мама! Ты не плачь. Ну, прошу тебя, не плачь.

Схватив вещевой мешок, он выбежал на улицу.

Город притих в эти дни, насторожился, окруженный, как крепостной стеной, горами.

Только внизу, где беспорядочно были разбросаны домишки карачаевцев, шумела Кубань.

С той поры прошло двадцать два года. Вокруг города детства Димы так же величественно возвышаются горы, так же несет свои быстрые ледяные воды Кубань, а его нет.

Где он, Дима Юрченко?

Как только Красная Армия изгнала фашистов с Кавказа, Варвара Николаевна начала поиски сына. Из села в село, из аула в аул ходила она. В Хасаут-Греческом узнала, что в августе сорок второго года через селение в сторону Марухи прошел партизанский отряд. Но как он назывался, куда двигался, был ли там Дмитрий Юрченко, мальчишка шестнадцати лет, люди не знали. Горы и леса, может, и знали, но они без языка: любую тайну доверяй — не скажут.