Филипп Голиков - Красные орлы (Из дневников 1918–1920 г.г.) Страница 28

Приятно после бани попить горячего чаю. Особенно, если баню ждешь давным-давно, а «разведчики» работают вовсю. Теперь они уничтожены горячей водой и мылом. Можно распивать чаи. «Чай» у нас название условное. Пьем-то мы ячменный кофе.

Занятия идут своим чередом. В последние дни Почти без срывов, строго по расписанию. Охотно посещаем все лекции. Даже если лекция не особенно удачная, из нее можно кое-что извлечь. Это я понял сразу и совсем не хожу в город. Потому до сих пор и не выполнил поручения, которое дал мне еще на фронте мой дальний родственник Зиновий Иванович Золотавин.

Зиновий Иванович — коммунист, доброволец полка «Красных орлов», раньше служил матросом на Балтийском флоте. В Питере у него много дружков из военных моряков. Одному из них он прислал со мною письмо. В ближайшие дни обязательно надо передать его адресату.

Постепенно мы знакомимся с работниками агитационно-организационного отделения. Курсанты обращаются к ним по своим делам. Кто насчет жалованья, командировочных, суточных, верстовых. Кто насчет ботинок, гимнастерки. Кто хлопочет о дорожных литерах, продовольствии, табаке.

Эти просьбы почти всегда удовлетворяются. Хозяйство у нас не свое, а общее со всеми учреждениями Смольного. Поэтому, накладывая на заявление резолюцию, работники агитационно-организационного отделения обычно пишут: «В Смольный».

Товарищ Иткина подписывает документы как член коллегии агитпросветотдела Петроградского окрвоенкомата. Что такое «коллегия», я еще не представляю себе ясно.

В агитпросветотделе, оказывается, кроме агитационно-организационного, есть культурно-просветительное отделение. Чем занимается это отделение, видно по его секциям. Секции такие: школьно-курсовая, клубная, театральная, музыкальная, библиотечная, кино и массового пения.

Это отделение, как мне объяснили, работает еще и совместно с инспекцией военных оркестров Окрвоенкомата. Ею заведует товарищ Чернецкий.

Агитпросветотделом, говорят, заведует товарищ Холодилин. Я его никогда не видел.

Все было бы неплохо, если бы не приходилось подголадывать. Особенно не хватает хлеба.

Почти все мы занимаемся с восьми утра до одиннадцати вечера. Нагрузка немалая, а питание слабовато.

Делаю новые открытия. Узнал, что при наших курсах имеется школа военные комиссаров. В ней учится около тридцати человек. Все военные. Есть и моряки. Программа отличается от нашей. Комиссары изучают политвопросы, топографию, тактику, историю военного искусства, стратегию, артиллерию, фортификацию и войсковое хозяйство. Занимаются они много и не только в помещении Смольного.

Говорят, что скоро будут создаваться курсы чтецов, инструкторов массового пения, работников внешкольного образования. Никогда раньше не представлял себе, что бывают и подобные курсы, особенно чтецов и пения. А ведь и верно — нужны нашим красноармейцам такие люди. Почему только до сих пор их никто не готовил?

С завистью смотрю на товарищей, которые получают вести из дома. Правда, иногда это невеселые вести. Бывает, что курсанту надолго приходится оставлять курсы!. Некоторым и вовсе не удается больше вернуться на учебу.

Курсант Кузнецов получил телеграмму о том, что вся его семья болеет. Надо спешно выезжать. Дали отпуск на четырнадцать суток. Потом поедет прямо в свою часть.

Курсанта Жеглина телеграммой вызвали домой, так как у него отец при смерти. Получил недельный отпуск с возвращением на курсы.

Товарищам Степанову и Изборскому сообщили о тяжелой болезни их жен. Вернувшись из отпуска, они будут продолжать учебу.

После заседания Петросовета я не ходил больше в город. Некогда. И все другие товарищи нашего отделения такие же домоседы. Знакомых у нас здесь нет. Развлекаться не собираемся. Народ подобрался трезвый.

Установили закон: никаких разговоров о женщинах. Стоит кому-нибудь нарушить уговор, его сразу же обрывают.

В общежитии мы ничего друг от друга не прячем, не знаем никаких ключей и замков, а все всегда в целости и сохранности.

Некоторые курсанты получают из деревни посылки с продуктами, сухарями. Хочет товарищ — делится, не хочет — нет. Никто никогда не просит.

Целую неделю не принимался за дневник. Все больше ухожу в занятия. Растет и напряжение, и интерес. Много хороших, поучительных лекций. Но для меня по-прежнему важнее всего самому думать над книгой и записями.

Преподавателей не хватает. Те, что есть, едва успевают прочитать лекции, побеседовать с нами. Больше половины работы остается на вечер. В какую комнату ни заглянешь, всюду одна картина: курсанты допоздна сидят, читают.

Наш «тройственный союз» продолжает действовать. Сначала мы с Шабановым и Зеленцовьгм занимаемся врозь, потом сходимся вместе, обсуждаем прочитанное. Часто присоединяются и другие товарищи, особенно из числа слабых. Мы их охотно принимаем. Порой собирается кружок в пять — семь человек.

Сейчас я делаю выписки из очень интересной и богатой мыслями книги Фридриха Энгельса «Материалистическое понимание истории».

Вдумываюсь в прочитанное у Маркса и Энгельса, и словно пелена падает с глаз. Я уже давно не верю в бога, в загробную жизнь, во всякие сказки о душе. Но только сейчас начал постигать происхождение людей и человеческого общества. Мне стало ясно, какую роль в истории играют экономические отношения людей, что значила в прошлом и значит сейчас борьба классов.

В библиотеке отыскал Шекспира. Особенно мне нравятся его исторические трагедии. Прочитал «Юлия Цезаря» и «Гамлета». Надеюсь в ближайшие дни Прочитать «Леди Макбет».

В гимназии я установил для себя определенную систему в чтении. Сперва читал основные произведения одного писателя. Потом принимался за другого. Так я прочитал всех русских классиков. Мне по душе Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Короленко, Мамин-Сибиряк, Мельников-Печерский, Лесков. Больше всего люблю произведения, о народной жизни. Поэтому, наверное, из поэтов мне особенно дороги Некрасов и Кольцов.

Сейчас хочется получше узнать Горького, Чехова и Андреева. Особенно Горького. До сих пор помню отрывок о Данко, который читал товарищ Мулин в первую годовщину Октябрьской революции.

Из иностранных писателей мне нравятся прежде всего те, которые пишут о приключениях, путешествиях и на исторические темы. В Камышлове я прочитал многие книги Вальтер Скотта, Майн Рида, Жюля Верна, Луи Буссенара. Шиллера и Байрона, к сожалению, читал маловато. Все мы в гимназии увлекались Натом Пинкертоном, Ником Картером, Шерлоком Холмсом, Путилиным, вообще «сыщиками». Начинаю понимать, что это не ахти какая ценная литература.

Недавно написал и отправил два письма в полк. Ответа еще нет. Скорей бы уж. Как они там, на фронте?

В партийной ячейке нам сказали, что финские белогвардейцы готовят нападение на Питер. Но внешне в городе все спокойно.

Не так давно раскрыт новый заговор «левых» эсеров. У них обнаружили подпольную типографию, конспиративную квартиру, листовки. Заговорщики ставили своей целью свержение власти Советов. В Москве и Питере арестовали их главарей. Спиридонова опять попалась. Едва над Республикой нависает какая-нибудь новая опасность, эти гады сразу же вылезают из своих нор…

В столовой все хуже с питанием. На обед дают какую-то жижу, в которой плавают два — три капустных листа. Встаешь из-за стола таким же голодным, каким сел. На сутки получаем по фунту черного хлеба, как правило, невыпеченного.

Нам дают много больше, чем жителям города. Ценим это. Но голод не проходит. Среди курсантов все время разговоры о хлебе.

Нашлось несколько человек, которые из-за голода бросили учебу. Считаю, что у товарищей не хватило стойкости.

Ничего особо важного за последние дни не произошло. Но был один случай, о котором хочу написать. Этот случай чем-то характерен для нашей курсантской жизни.

Вчера и сегодня нам давали совсем плохой суп. Вода с гнилой капустой. Но это еще полбеды. И сегодня, и вчера мы обнаруживали в супе червей.

Братия привыкла уже к супам, именуемым у нас «жареной водицей». Но вот черви — неожиданность. Неприятная неожиданность! Ругань, шутки, недобрый смех не затихают в столовой.

Сегодня большинство курсантов обедало одной чечевицей.

После обеда тарелку супа с десятком белых червячков принесли товарищу Зеленскому. Вместо того чтобы разобраться, он отмахнулся: «Ничего не могу сделать, я тут ни при чем, никакого отношения к продовольствию не имею». Посоветовал «пострадавшим» подать заявление в Петроградский Совет.

Пусть даже товарищ Зеленский «не имеет никакого отношения к продовольствию», все равно нельзя закрывать глаза на безобразия, стараться во что бы то ни стало остаться чистеньким, незапятнанным администратором — «моя хата с краю». Курсанты прямо это высказали заведующему. Он только кусал губы и удивлялся нашей дерзости.