Аркадий Минчковский - Мы еще встретимся Страница 29

По-прежнему в шесть часов утра Владимир Львович слушал сводку Совинформбюро, каждый раз надеясь узнать что-нибудь утешительное. Но утешительного не было. Немцы неудержимо рвались на восток. Фронт приближался к городу. Он был где-то уже совсем неподалеку.

Так же, как и в мирное время, гладко выбритый и подчеркнуто аккуратный, Владимир Львович уходил на работу. Теперь он покидал дом раньше обычного. Машина лаборатории была мобилизована. Он добирался до службы трамваем.

Вскоре город начали бомбить.

Сперва это показалось не таким страшным. Где-то вдали ахало, в квартире дрожали стекла, потом снова все стихало.

В эти дни Владимир Львович приходил домой поздно, мрачный, усталый. Он все ожидал, что на фронте вот-вот что-то резко изменится, войдут в действие какие-то новые мощные силы и немцы под Ленинградом будут разбиты, и все больше убеждался в тщетности своих ожиданий.

А затем начался обстрел города. Дальнобойная артиллерия врага уже достигла его окраин.

Однажды Владимир Львович пришел совершенно подавленным. Долго и тщательно мыл руки. Так долго, словно забыл, что делает, потом сказал:

— М-да… Говорят, немцы в Пушкине, в Петергофе… Кто бы мог такого ожидать…

Как-то в квартире появился Андрей.

Это было настолько неожиданно, что счастливые старики, кажется, забыли обо всех невзгодах. Словно с появлением живого и невредимого Андрея приходила победа.

Андрей сильно похудел за эти месяцы и весь будто как-то подсох. Он был таким бронзово-коричневым, каким никогда не приезжал с юга. Военная форма уже облеглась на нем и сделалась привычной. Сапоги на младшем лейтенанте Ребрикове были кирзовые, такие широкие в голенищах, что неизвестно, на какие ноги шились. Наган болтался в брезентовой кобуре, висевшей на таком же брезентовом ремне.

А глаза у Андрея были живыми, с огоньком, какими редко бывали прежде.

Все трое стариков собрались в столовой и глядели на него с восторгом, надеждой и печальным предчувствием неизбежного расставания.

— Остановили! Дальше не пройдут, — сказал Андрей.

Он пил чай, принесенный из кухни Аннушкой, и все почему-то оглядывал стены квартиры. Оглядывал так, будто хотел все получше запомнить.

— От Володи давно ничего нет, — вздохнула Елена Андреевна.

— Не беда, напишет, — успокаивал мать Андрей.

Владимир Львович все пытался подробней расспросить сына о том, что происходит на фронте, интересовался, достаточно ли есть оружия и так ли уж действительно страшны немцы.

Андрей скорей отшучивался, чем отвечал на вопросы отца, потом задумчиво сказал:

— Не вышло все-таки так, как ему хотелось, сорвалось!

Он ушел так же внезапно, как появился, и просил не беспокоиться, если придет не скоро. С собой он для чего-то захватил старый Володькин школьный транспортир.

Блокада!

Это слово вошло однажды и скоро стало таким же привычным, как «зима», «холод», «война»…

Давно уже Владимир Львович не ходил на работу. Лабораторию закрыли. Не было материалов, почти некому было работать. Сперва Владимир Львович очень скучал, не находил себе места. Куда-то ходил, где-то требовал, чтобы ему дали работу. Но людей в городе оставалось больше, чем их можно было занять, и полезного дела ему не находилось.

Поздней осенью потух свет и встали трамваи.

Они так и остались стоять на том же месте, где их застала минута, когда по проводам перестал течь ток. И каждый, кто проходил по улицам, мог вспомнить: «Вот в этом вагоне я ехал в последний раз. Вот тут я вышел и пошел дальше пешком, а трамвай так и застрял здесь навсегда».

Когда начались снегопады, снег некому было убирать. На крышах окаменевших троллейбусов и трамваев лежали огромные белые подушки.

Однажды как-то печально, словно предсмертно, прохрипело в трубах, и перестали падать последние капли. Водопровод отказал. Теперь воду Аннушка носила издалека. Несмотря на то что ей было под шестьдесят, она оказалась выносливее других.

Не стало дров. Владимир Львович вспомнил годы гражданской войны и сам соорудил маленькую печурку-«буржуйку». Делал он это обстоятельно, как привык делать все в жизни. Он даже что-то чертил, придумывая наиболее экономичный способ нагрева.

К блокаде он сперва отнесся как к явлению кратковременному и утверждал, что дело победы не за горами. Порой он бывал до наивности оптимистичен, считая, что трудности не так уж сложно пережить. Сперва он изобретал новые блюда. Вычитывал в книгах, чем может себя поддерживать человек, когда лишается нормальных питательных продуктов. Что-то варил на печурке и составлял специи, повышающие жизненные силы.

Но паек становился настолько мал, что изобретательству Владимира Львовича пришел конец. Наступило то, о чем многим раньше только приходилось слышать. Неотвратимо надвигался голод.

В переулке легли сугробы снега с человеческий рост.

Старики жили теперь втроем в одной комнате. Аннушка спала на старом диване возле окна. В окнах, в которых целыми осталось всего два стекла — остальные вылетели от сотрясенья во время обстрелов и их забили фанерой, — были видны те, кто еще ходил по улицам. Но пешеходов с каждым днем становилось все меньше и меньше. Зато печальные похороны с впряженной в салазки женщиной и укутанным в тряпье трупом сделались привычным зрелищем.

Владимир Львович не любил смотреть в эти дни в окно. Лишенный возможности умыться горячей водой, плохо выбритый, он либо бесшумно бродил по выстывшей квартире, либо сидел, прислушиваясь к медленному и равнодушному постукиванию метронома в репродукторе. Как-то он сказал жене:

— Он стучит, чтобы напомнить нам, что мы живем.

Вскоре Владимир Львович слег.

Это было в то время, когда уже начали увеличивать паек. В город через Ладожское озеро стали поступать продукты. Елена Андреевна и Аннушка еще были на ногах. Обе они, отказывая себе во всем, боролись за жизнь Владимира Львовича, и старания их не прошли даром. К весне Владимир Львович поднялся на ноги.

Город медленно приходил в себя. Стаял снег на улицах, а вместе с ним исчезли и зимние печальные картины.

И вот весной, когда для всех уже зримо затеплилась надежда к жизни, силы внезапно оставили Елену Андреевну. Больное сердце не выдержало. Наступила реакция.

Теперь уже Владимир Львович делал все, чтобы спасти жену. Несмотря на жесткость законов военного времени и блокады, в городе нашлись люди, которые предлагали продукты в обмен на вещи. Даже дорогие вещи шли за бесценок. Ковер меняли на две банки сгущенного молока, чайный сервиз на полкилограмма чеснока. Владимир Львович не торговался, ни с кем не спорил. Он был одержим идеей спасения жены и удовлетворялся лишь тем, что не подавал руки людям, с которыми вынужден был производить постыдный обмен.

Но добываемые с таким трудом продукты не шли впрок больной. Несмотря на пережитый голод, аппетит у нее был ничтожный.

Полулежа на подушках, Анна Андреевна, превозмогая боль, часто вспоминала о сыновьях.

— От Володи ничего нет, и от Андрюши тоже давно ничего… — говорила она и тут же успокаивала не то себя, не то других: — Да и откуда же взяться письмам, ведь почты еще нет.

Потом она ненадолго умолкала и говорила:

— Но я знаю, они оба живы.

Это случилось в конце марта. Утром в наружные двери квартиры громко постучали. Аннушка поплелась отворять. Затем вернулась и сказала Владимиру Львовичу, что его спрашивают со службы. Бледная, насмерть перепуганная, она не вошла в комнату, а оставалась в коридоре.

Владимир Львович поднялся и, удивившись, кто бы мог к нему явиться, пошел к выходу.

В коридоре его ожидал рослый сутуловатый военный с тремя кубиками на петлицах. Сразу, как только увидел приближавшегося к нему Владимира Львовича, военный, будто виновато, произнес:

— Только не беспокойтесь. Ничего плохого я вам не принес.

Сутуловатый старший лейтенант сообщил, что Андрей Ребриков был ранен на Невской Дубровке и теперь лежит в госпитале на Петроградской стороне.

— Все проходит нормально, он уже ходит, — поспешил успокоить стариков военный. Из кармана шинели он вытащил обернутый в армейскую газету пакетик: несколько кусков пиленого сахара.

— Вот, Андрей просил передать.

Владимир Львович стал отказываться. Говорил, что сахар сейчас больше нужен сыну, но пришедший продолжал виновато улыбаться и повторял:

— Нет уж, возьмите! Он обидится…

Обрадованная благополучным поворотом событий, Аннушка стала звать старшего лейтенанта остаться, выпить чаю. Но он отказался. Сказал, что у него в городе еще много разных дел.

Владимир Львович и Аннушка провожали его как близкого и дорогого друга. Елене Андреевне они рассказали все, как было. Только, уже от себя, Владимир Львович добавил, что Андрей ранен совсем легко и теперь чувствует себя хорошо.