Артем Драбкин - Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34» Страница 29

Мы ждали на берегу, пока не пригонят более мощные понтоны, нас перебросили через реку, а там еще один рукав разлился. Мы снова двигались по дамбам, потом скапливались для атаки в низине. К вечеру полк вышел на шоссе Берлин — Штеттин, и наши танки прорвали фронт противника. Впереди нас шли Т-34, а наша полковая колонна пошла по дороге за ними. Нас обогнали бэтээры с пехотой, и в сумерках мы попали в засаду. Сбоку из леса по колонне стали бить несколько немецких танков, загорелись наши колесные машины, но паники не было. Мы развернули башню, выпустили по танкам несколько снарядов. А потом немецкие танки ушли в глубь леса. И мы снова пошли вперед. Наша лавина проскочила городок, который, кажется, назывался Демин, и на развилке увидели указатель — «До Берлина — 80 километров». Доехали до какого-то большого города, все танки развернулись в линию и приготовились к атаке. Передо мной, чуть левее, метрах в трехстах каменный мост, и я сразу подумал, что немцы застрелятся, но этот мост обязательно заминируют. И точно, как только на мост заехал первый Т-34, раздался взрыв, и от моста полетели обломки. Экипаж погиб. Мы обошли переправу по каким-то канавам и оказались на окраине этого города. По нас не стреляют, стало не по себе. И тут мы видим, как навстречу нам с белыми флагами идет колонна немецких солдат, заезжаем в город… а там на всех окнах висят белые простыни или самодельные белые флаги. Германия сдается… Мы без боя дошли до центральной городской площади, и наша колонна остановилась. Это было 28 апреля 1945 года. Так для нас закончилась война…

Демобилизовался я из армии 5/1/1947 года. В Донбасс возвращаться не было смысла, почти вся моя семья погибла от рук немцев в оккупации. И я поехал к старшей сестре, оставшейся после эвакуации жить в Узбекистане. Приехал на рудник Койташ Джизакской области УзССР, и на этом руднике по добыче вольфрама я проработал 42 года, провел в шахте под землей с 1947 по 1989 год. Начинал простым подземным бурильщиком разведочных скважин, по седьмому разряду, через два года стал прорабом подземных буровых работ, потом закончил заочно Семипалатинский геологоразведочный техникум и на своем руднике трудился геологом капитальной разведки. Работал на совесть, вкалывал, как каторжник. Женился на девушке из Белоруссии, медсестре, но вот уже прошло почти 16 лет, как достался один, жена ушла из жизни.

А мой рудник Койташ, который я знал как свои пять пальцев, уже закрыт, и все подземные шахты затоплены, говорят, что якобы из-за истощения рудных запасов…

Кузьмичев Николай Николаевич

Я родился в Пензенской области, район Белинский, раньше он был Чембарский, село Вершина, Вершиной назвали не случайно, потому что в нашем селе есть точка, откуда вода течет в одну сторону — в Волгу, в другую сторону в Дон. Вот село и назвали Вершиной. Родители — крестьяне, потом колхозники. В 39-м году, отучившись семь лет, закончил неполную среднюю школу, ШКМ (школа колхозной молодежи). У меня был выбор: или пойти учиться в педучилище в Чембар, или идти в среднюю школу. Пойти в среднюю школу материальные возможности не позволяли, а учителем мне быть не хотелось. Собрались нас четверо ребят и решили ехать учиться в фабрично-заводское училище в Тулу при оружейном заводе. Там мы должны были учиться два года. Так получилось, что поступил я туда один. 39-й год… в декабре началась финская война. В этом году была очень суровая зима. В Туле морозы доходили до 46 градусов. Карточек не было. Хлеба хватало, но запасов не было. Школа предоставила нам койки у населения, общежитие тогда не могли предоставить.

В 40-м году в кинотеатрах показывали киножурналы минут на 15–20: внутренняя и международная обстановка, демонстрации в Таллине, Каунасе в поддержку присоединения к Советскому Союзу. В 40-м году к осени вышло постановление правительства или Совета народных комиссаров по созданию трудовых резервов. ФЗУ изменили название на ремесленные училища. Нас досрочно выпустили в декабре 1940 года, и мы попали на завод. Я работал токарем 5-го рабочего разряда. Декабрь 1940 г. Трехсменная работа. С 8 до 4, с 4 до 12 и с 12 до 8. Если выполняю норму за 8 часов, то стоимость моей работы — 14 рублей 70 копеек. Если перевыполняю, например, полторы нормы дал — еще 7 рублей 35 копеек. Стал зарабатывать 700 рублей. Первый месяц — 312, потом — 400 и так далее. Ко мне подходит токарь, значительно старше меня, лет 40. Говорит: «Коля, ты знаешь, ты сейчас молодой, быстро все делаешь, мы тоже такими были. Через несколько лет у тебя не будет такой прыти. Учти, если ты так будешь делать постоянно — нам всем норму повысят. Так что давай — не больше полторы нормы». Ладно. Полторы нормы и выполнял.

В 1941 году мне было 17 лет. 22 июня было воскресенье, я как раз вышел с третьей смены. Пошел по городу погулять. В 12 часов по радио (на улице на столбах висели большие репродукторы) выступил Молотов, председатель Совета Министров, он объявил о том, что началась война. Гитлеровцы вероломно напали, нарушив договор, без всякого предупреждения. Сказать, что наши не знали о готовившейся войне, нельзя. Все чувствовали, даже я. Знали, что война все равно будет, но что так быстро — не ожидали, да и не хотелось. Только что установилась более-менее в материальном отношении благополучная жизнь.

Я немножко забегу вперед и скажу, что, когда попал на фронт, я слышал разговоры пехотинцев. Они говорили, что только началась хорошая жизнь, с колхозами все уладилось, а тут тебе на! Вот так. Да…

Сразу сделали двухсменную работу — по 12 часов. Со следующей недели — с 8 утра до 8 вечера и с 8 вечера до 8 утра. Через неделю, когда утром освободился, неплохой день, кушать захотелось. Куда пойти? Везде карточки, но и не всегда по карточке еду получишь. Пиво же отпускали без карточек. Была пивная на ул. Советской, берешь кружку пива — тебе бутерброд, или с окороком, или с красной рыбой. Я взял две кружки пива из-за того, чтобы взять два бутерброда. Пиво, показалось, отдает полынью — в первый раз попробовал, но не выливать же. Бутерброды все съел, но сделался пьяный.

Конечно, мы болезненно воспринимали отступление. Ведь тогда пели песни: «Мы чужой земли не хотим, но и своей ни пяди не отдадим». А тут отступают! Не знаю, как взрослые, но у нас, у молодежи, было ощущение, что все же мы дадим им сдачи, он нас не победит. Но как бы там ни было, к сентябрю немец Орел взял, а это от Тулы 70–80 км. Все ближе и ближе подходит.

Я первый раз попал под бомбежку в октябре. После 8 часов вечера. Шел возле вокзала. Перешел я через мост, отошел метров 150–200, смотрю — самолет низко идет по направлению к железной дороге, хорошо видны на крыльях кресты — ночь была не темная. Шел он как раз по направлению к железной дороге, а там река и мост. Я сразу подумал, что будут бомбить мост. И тут услышал взрыв. Это первая встреча с немецкими самолетами, с немецкой авиацией. Правда, оказалось, он промахнулся.

Началась эвакуация в сторону Ряжска. Отъехали, может, километров 100 или больше, и налетели бомбардировщики. Состав остановился. Мы все в сторону. Нам 17 лет — быстрые. Отлежались, а поезд уж трогается, так я от него и отстал. До ближайшей станции дошел — нету моего эшелона. На попутном до узловой — там нет. Куда податься? До Ряжска грузовыми доехал, а там и домой к середине октября добрался. Меня на окопы. Западнее Пензы рыли противотанковые рвы, траншеи. Потом мы вернулись. Отец у меня был пожилой — ему было за 60. Участвовал в Первой мировой войне против немцев, был в плену в Австро-Венгрии. Он говорит: «У тебя же есть специальность, иди в машинно-тракторную мастерскую в районном центре, токарем». Меня приняли не по 5-му разряду, а по 6-му, а разряд тогда имел оплату. На машинно-тракторной станции я проработал 7 месяцев. 10 августа 1942 г. меня призвали, и так как я имел 7-летнее образование, да плюс я стал уже с 39-го рабочим, меня направили в Ульяновск в танковое училище. Там было два училища — первое и второе. Первое — это гвардейское училище тяжелых танков, а второе было организовано в 41-м году из Минского пехотного училища. В основном учили на танк Т-70, были учебные Т-60, Т-37, 38.

— Вы осваивали целый спектр?

— Да сначала посадили на танкетку Т-27. Потом Т-60, а после, как освоили, — Т-70, на котором год должны были учиться. Программа жесткая была: 9 часов занятий плюс три часа самоподготовки — это 12, а тут еще обед, завтрак и ужин. После ужина: уход за оружием, личное время для того, чтобы написать письмо. Времени было мало. Учебный процесс фактически шел 9 месяцев. В июле мы сдавали экзамены. Потом у нас были полевые занятия, выезжали на несколько дней. Как в настоящем бою с точки зрения маршрута и так далее. Потом нас выпустили. Присвоили нам звания лейтенантов. Два или три человека получили мл. лейтенантов — они не совсем успешно сдали экзамены. Выдали нам форму, звездочки. Как раз в 1943 году ввели новую форму. И тем не менее мы ходили в столовую строем. Сапоги выдали нам кирзовые, и то хорошо — пехотинцам выдавали обмотки. И вот в конце августа мы уже собирались отправляться по назначению. Построили нас и объявили: «В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР отныне присвоить звание мл. лейтенантов». Звездочки долой, а в удостоверение перед словом «лейтенант» поставили «мл.», и точка. И мы поехали на фронт. Я попал в группу, которая отправлялась на Брянский фронт. Нас сопровождал подполковник. Он нас отпустил по домам, сказав, чтобы через три дня собрались в Ряжске.