Александр Листовский - Конармия [Часть первая] Страница 29

— Никак, убило их? — предположил Лопатин.

— А что же? Такой бой был.

— Нет, гляди, вроде шевелятся.

Старик привстал, огляделся и, взяв за руку мальчика, нетвердыми шагами направился к красноармейцам.

— Что, напугался, папаша? — спросил боец в буденовке, когда старик подошел.

Старик посмотрел на него и покачал головой с таким видом, словно сам не верил, что остался живой.

— Да как тебе сказать, мил человек, — заговорил он с расстановкой. — Конечно, в наше время такой скорострельной артиллерии не было. Нет. Как даст! Как даст! Прямо громы небесные. Я уж думал — преставился.

— Ты бы там, на том свете, у святых угодников справился, скоро ли всем буржуям будет конец, — сказал Лопатин, смеясь и подмигивая товарищам.

Старик укоризненно посмотрел на него, но ничего не ответил.

— Дедунь, а игде же наш Рыжик? — спросил мальчик.

— Он, видать, со страху до самою Царицына драпанул, к белым в плен попал, — сказал боец в буденовке.

Старик недоуменно взглянул на него. В его помутневших глазах промелькнуло тревожное выражение. Увидев, что бойцы потупили головы, он со все возрастающим чувством тревоги тихо спросил:

— Это как же понимать, товарищ, такие слова? Вы что, Царицын, стало быть, отдали?

— Отдали…

— Скажи, пожалуйста, горе какое… — Старик вновь покачал головой. — Ай-яй-яй… У меня ж там, в Царицыне, в армии Ворошилова сродственник был. Живой ли он?

— Кто такой?

— Взводный. Никифор Голуба. Не слыхали такого? Бойцы переглянулись и пожали плечами.

— Значит, армии Ворошилова больше в Царицыне нет, — заключил старик в глубоком раздумье.

— А вот пехота шла. Это и есть армия Ворошилова, — сказал Лопатин.

— А вы кто же будете?

— Мы-то? Буденновцы мы… Армию охраняем…

Царицын был оставлен красными войсками и занят кавказской армией Врангеля еще 30 июня 1919 года. Но к этому времени город уже потерял стратегическое значение, так как Колчак был разбит, беспорядочно отступал в глубь Сибири, и угроза соединения его с Деникиным для организации общего фронта отпала. Теперь 10-я армия Ворошилова отходила на левый фланг Южного фронта, прикрываясь находящимся в арьергарде конным корпусом Буденного, состоявшим из 4-й и 6-й кавалерийских дивизий, причем последняя, то есть 6-я дивизия, была сформирована еще в апреле из отрядов ставропольских партизан. После разгрома кавалерией Буденного группы войск генерала Фицхалаурова, отряда князя Тундутова и целого ряда других генералов прошло около года. За это время произошли большие события. Революция в Германии лишила поддержки атамана Краснова. Общее командование контрреволюционными силами перешло к генералу Деникину, получавшему широкую поддержку Антанты, которая, разгромив Германию, сосредоточила все свое внимание на борьбе с революционной Россией.

В то время как 10-я армия отходила на левый фланг Южного фронта, Деникин накапливал силы для перехода в общее наступление…

Хотя Харламов и остальные бойцы и были уверены в том, что Царицын оставлен временно, все же это обстоятельство действовало на них угнетающе. Дрались они, не щадя живота, и только огромное превосходство в живой силе противника вынудило их к отступлению. И вот они стояли, опустив головы, в то время как старик и мальчик с тревожным выражением смотрели на них. Громкий голос, раздавшийся неподалеку, заставил всех встрепенуться.

— Какие могут быть разговоры?! — кричал тот самый кряжистый человек, который раньше командовал цепью. — Второй взвод, выделяйте полевой караул!..

Что? Кто там заругался?.. Назаров? Сапоги плохие? А у меня разве лучше? Какой же ты есть сознательный боец революции? А ну, собирайся! Да смотри у меня…

— Это кто ж такой шумит? — поинтересовался старик.

— Наш эскадронный командир. Товарищ Еременко, — сказал боец в буденовке.

— Строгий, видать?

— Наши ребята тихих не любят.

— Чего ж мы стоим? — спохватился Харламов. — В ногах правды нет. Давайте сядем. — Он отпустил подпруги у седла и присел к остальным, придерживая поводья в руке.

Солнце садилось. С юга протянулось длинное белое облако. Зной давно спал, и поднявшийся ветерок ласкал почерневшие лица бойцов.

— Эх, чаю бы зараз напиться, да с топленым молоком! — вслух подумал Харламов. — Один бы самовар выпил.

Старик вздохнул и сожалеюще покачал головой.

— И что бы мне пораньше пойти, — произнес, он раздумчиво. — Придется теперича с пустыми руками домой ворочаться.

— И Рыжик наш убежал, — подхватил мальчик.

Но тут со стороны что-то шарахнулось, и пес с радостным визгом бросился к мальчику. Он облизал ему руки, губы и кинулся к старику.

— Дедунь, гляди, Рыжик пораненный! — вскрикнул мальчик.

Пес жалобно заскулил, поджимая залитую кровью заднюю ногу. Потом он приселки, изогнувшись, стал зализывать рану.

— Ничего, залижет, — успокоил Харламов. — У нас в станице один пацан, стало быть, на гвоздь наступил. Так пятку вот как раздуло, и кость загнила. Вот бабка одна говорит: «Дай кобелю полизать». И что же? Дня через три как не было раны. Слюна у них такая.

— Комбриг! — предупредил боец в буденовке.

Из степи ехал всадник. Он останавливался у сидевших и стоявших бойцов, говорил с ними что-то и ехал дальше. По мере того как он приближался, можно было разглядеть его круглое бритое лицо с широко поставленными небольшими светлыми глазами. От всей его горделивой осанки, небрежной, какой-то скифской посадки так и веяло Запорожьем и бескрайними просторами Дикого Поля. Он был в кубанке ив чекмене, поверх которого тянулась наискось через всю грудь широкая красная лента.

«Генерал! — с душевным трепетом подумал старик. — Скажи, пожалуйста! И у них, значит, есть генералы. Энтот, видать, не иначе как был царем обиженный чем-то».

— Ну як дила, хлопцы? — спросил комбриг, подъезжая к ним и останавливая лошадь.

— Ничего, живем себе помаленьку, — отвечал за всех Лопатин.

— Добре… А ты кто такой, диду? Казак?

— Никак нет. Иногородний, ваше превосходительство! — бодро ответил старик, весь вытягиваясь и прикладывая руку к войлочной шляпе.

— Чего?! — всадник, багровея, гневно посмотрел на него. — Ты шо, дед, дурный? Якое это «превосходительство»?!

— А как же! — оторопел дед. — Вот и знаки у вас генеральские, он показал на красную ленту.

Комбриг бросил поводья, взялся за бока и захохотал на всю степь.

— Ото ж дурный! — заговорил он, насмеявшись досыта. — Это ж я для отлички ленту нацепил. Шоб можно было побачить, кто боец, кто комбриг. Понимаешь? — Он еще посмеялся, покачал головой и тронул лошадь шагом.

— Эх! — старик досадливо крякнул. — Промашка вышла!

— Промахнулся, дед. Подкачал, — подтвердил, смеясь, Лопатин. — Скажи, еще хорошо, что не обиделся. Он у нас шибко обидчивый.

— Обидчивый?

— Еще как! Раз так обиделся, что со службы было ушел. Помнишь, Харламов?

— Как это? — поинтересовался старик.

— Да так. Назначили к нам комиссаров. Мы тогда еще дивизией были, — начал Лопатин. — Ну комиссар Мусин, хороший человек, печать у него взял. Порядок такой. Вот он приходит на квартиру, а мы акурат на завалинке сидели, приходит и говорит своему коноводу: «Василь, давай мой мешок». — «Куда, товарищ комбриг?» — «Ухожу. Не доверяют мне больше. Комиссар печать отобрал. Был пастухом и опять пойду в пастухи». Взял свой мешок, взвалил на плечо и подался.

— Он тогда еще коноводу новую гимнастерку подарил, — вставил Харламов.

— Правильно. Было дело такое. Да, только он ушел — комиссар Бахтуров едет. «Где комбриг?» — спрашивает. А мы говорим: «Вон пошел». — «Куда пошел?» — «А он совсем пошел и вещи забрал». Ну тут Бахтуров за ним поднажал. Не знаю, какой там у них был разговор, только не прошло полчаса, смотрим — комбриг обратно идет, мешок несет. А потом… — Лопатин оборвал на полуслове: в степи прокатился выстрел.

— По коням!.. По коням! — закричали вразнобой голоса.

— Эх, отец, не знаю, как теперь с вами и быть, — сказал Харламов. — Давайте хоронитесь в балке. Да и уходите вы отсюда, пока вам головы не поснимали! — Он подтянул подпруги, вскочил в седло и умчался.

На этот раз старик с мальчиком успели добежать до балки. Но тут любопытство превозмогло страх, и они остановились на невысоком холме посмотреть, что будет дальше.

Солнце садилось, но им было еще хорошо видно, как конные полки выстраивали развернутый фронт.

Прозвучала команда. Клинки блеснули, отразив в себе кровавые блики заката. Потом строй колыхнулся, и полки широкой волной, все ускоряя движение, помчались в степь, откуда навстречу им с гулом и топотом надвигалась какая-то черная масса.

Старик шептал молитву, слыша, как до него доносились так хорошо знакомые ему звуки конного боя…