Станислав Ваупшасов - Партизанская хроника Страница 29

Подозвав к себе начальника штаба Лунькова и Кускова, показал им радиограмму.

— Примем?

— Еще бы! — весело отозвался Кусков. — Только нужно подобрать подходящую приемочную площадку, чтобы твои земляки не поломали себе ноги.

Мы пошли искать площадку. Излазив большой участок леса, мы оказались близ деревни Клинок. Раньше в этой деревне было более ста хозяйств, сейчас она была стерта оккупантами с лица земли и оставалась только на топографической карте. Большинство жителей погибло; те же, которые спаслись, ушли к родным или знакомым, а молодежь — в партизаны к своему земляку Иваненко («Лихому»).

Угрюмо глядели обожженные деревья, торчащие между развалинами домов с высоко поднимающимися голыми трубами. Возле деревни раскинулись богатые луга. Их никто не косил, среди пожелтевшей травы мелькали поздние полевые цветы. Везде было ровно и сухо, только на одном краю, который упирался в запущенную теперь рыбную плотину, виднелись кусты.

Место подходящее. Однако в трех километрах находится Пудицкая Слобода. Правда, нас разделяет топкая Свислочь, мосты через нее сожжены, и это гарантирует от внезапного налета карателей. Руководство не разрешало принимать самолеты, если противник или его зенитные точки находятся ближе семи километров от приемочной площадки. Но откладывать прием тоже было нельзя.

— Все будет хорошо, — видя мое беспокойство, проговорил Тимофей Иванович Кусков.

Искать новую приемочную площадку — значит потерять много времени, а заставлять ждать командование мы не хотели. «Поставим всех на охрану, а товарищей примем», — подумал я и написал телеграмму, что, хотя противник близко, условия местности и принятые нами меры позволяют принять груз и людей.

— Правильно! — взглянув через мое плечо, воскликнул Кусков. — Где в другом месте найдешь такую площадку?

Через некоторое время наша радиограмма уже летела в Москву, а через два дня был получен ответ:

«Завтра с 22.00 до 3.00 жгите костры. Сообщите о приеме».

Рано утром выступил Кусков. Партизаны нашего отряда перекрыли дороги, идущие к площадке с Пухович и Червеня. Во второй половине дня мы с Луньковым отправились на приемочную площадку. Там уже были разложены кучи хвороста, возле них, покуривая, лежали партизаны. Темнело. На западе догорала вечерняя заря, вскоре показались звезды.

В 23.00 с востока послышался гул самолета. Мгновенно запылали пять костров. Весело потрескивали облитые бензином сухие ветки. Над головами пророкотал самолет. Мы привыкли принимать грузы с транспортных самолетов, а тут был слышен мотор военного самолета. Кое-кто из партизан шарахнулся в сторону от костров. Начали сомневаться: не фашистский ли?

Сделав разворот, самолет снизился до четырехсот — четырехсот пятидесяти метров и, плавно покачивая крыльями, стал подавать световые сигналы, означавшие, что экипаж самолета передает партизанам привет с Большой земли.

— Свой, свой! — закричали партизаны.

Вдруг позади самолета раскрылись три парашюта. Самолет снова пролетел над кострами, покачал крыльями и, набрав высоту, повернул на восток; еще мгновение — и его не стало видно.

Видимо, управляемый опытной рукой, один парашют опустился прямо у костра. Я подошел к парашютисту, только что успевшему освободиться от лямок, не в это время партизаны потушили костры, и в темноте я не мог разглядеть его лица.

— Где найти командира отряда подполковника Градова? — спросил он у меня.

— Он перед вами, — ответил я и осветил карманным фонарем выпуклый лоб и тонкий нос с горбинкой. — Так это ты и есть Береза?..

Мы радостно обнялись.

С Ионасом Вильджюнасом мы впервые встретились под Москвой, защищая столицу от фашистских захватчиков, и подружились.

— Не знал, что тебя встречу здесь, — радовался Вильджюнас, — думал, кто такой Градов, и вот тебе…

— Да я, признаться, тоже не думал, что «Береза» — это ты.

— Вас только трое? — спросил я.

— Нет двое. Больше не могли поместить в военный самолет. Со мной радист и груз.

Вскоре партизаны привели радиста, принесли груз и сложенные парашюты. Пошли в лагерь.

Сзади нас, обступив плотным кольцом радиста, шли партизаны. Взяв у него все вещи, они расспрашивали о Москве, о Красной Армии. В лагере возле костра послушать рассказы прибывших собрались все партизаны. Мы впервые принимали людей с Большой земли. Кругом царило оживление. Ведь прилетевшие еще сегодня были в Москве, говорили с москвичами. Пригласили «Березу» поужинать. Угощали его картошкой и тушеной капустой с бараниной, он же выложил на плащ-палатку консервы, налил всем по стопке спирта.

— За дружбу народов! — поднял тост Морозкин.

— За свободу Советской Литвы! — сказал Луньков.

— За Коммунистическую партию! За быстрейший разгром гитлеровских захватчиков! — поднял алюминиевую кружку Вильджюнас.

Незаметно летело время. Мы с гостем вспоминали свою родину. Он рассказал про долгие годы, проведенные им в тюрьме при буржуазном правительстве, про короткую, но счастливую жизнь в Советской Литве. Я в свою очередь рассказал, как в восемнадцатом — двадцатом годах боролся с буржуазными националистами, задушившими тогда молодую Советскую власть в Прибалтике, как потом по указанию ЦК Компартии Литвы работал в подполье в Жемайтии. Там мне пришлось столкнуться с палачом литовского народа Плехавичюсом, который свирепствовал в Жемайтии, расстреливая без всякой вины мирных граждан. И хоть прошло много лет, я снова с досадой вспоминал о своей неудаче.

…В воскресенье стало известно, что Плехавичюс отправится из своего имения в местечко Палангу, чтобы до самого вечера проводить тактические занятия с охранно-полицейскими группами. Мы с товарищем решили перехватить его в пути и уничтожить. Пробрались к шоссе, притаились в кустарниках. В час дня к нам подошел наш разведчик, местный кузнец, и сказал, что, поскольку кирмаш (ярмарка) в другом местечке, то и он пойдет туда. Мы нехотя поднялись, потому что без него мы не могли действовать, так как не знали в лицо Плехавичюса.

Сидя в кузнице, мы уже собирались обедать Я взглянул в окошко и неожиданно увидел идущего вдоль речки по тропинке к шоссе мужчину с хлыстом в руке, в английском защитного цвета френче, с черными усиками. У меня не было сомнений, что это Плехавичюс, но для достоверности я попросил посмотреть кузнеца. Тот подтвердил, что я не ошибся.

Мы выскочили на улицу и, чтобы опередить Плехавичюса, бросились через кладки, по болотам и кустарникам, срезали угол и на шоссе вышли ему навстречу. На ходу договорились с товарищем, что я брошу гранаты, а он будет стрелять из парабеллума.

День был ясный, солнечный. По шоссе никакого движения, если не считать по-праздничному одетой женщины, шедшей навстречу Плехавичюсу. Мы оказались в середине между ним и женщиной. По обочине шоссе мы подходили все ближе и ближе. Вот уже до Плехавичюса не более двадцати метров. Я швырнул одну за другой гранаты и бросился в кювет. Они завертелись у самых ног Плехавичюса, но… не взорвались.

Мой товарищ открыл стрельбу из пистолета. Плехавичюс тяжело рухнул в кювет, и я подумал, что он упал, сраженный моим товарищем, но, когда он начал отстреливаться и звать на помощь, я понял, что он уцелел.

Женщина также подняла крик. Гранат у нас больше не было… Парабеллум — один на двоих. Пришлось отступить ни с чем…

…Советская власть в Литве была задушена, но литовский народ не прекращал борьбы. Во всех деревнях действовали партийные организации. При их содействии нам удалось добраться до Тельшаи, где нам сказали, что мы должны срочно выехать в Каунас. Там я встретился с представителем ЦК Компартии Литвы, который передал мне указание податься дальше на восток. Мне опять пришлось оставить родной край, на этот раз надолго.

— Теперь гитлеровцы опять выдвинули Плехавичюса. Придем на родину, может, еще придется столкнуться с ним, — спокойно проговорил Ионас Вильджюнас и, помолчав немного, добавил: — Если не нам, то другим. Сейчас в Литве борются десятки партизанских отрядов.

И Вильджюнас рассказал, что уже осенью 1941 года в Литве вели борьбу с оккупантами и их пособниками партизанские отряды Вито-Вилуно, Петрико, Симено, Розанауска, Вилимо, Лешмантоса и других верных сынов Родины. Много литовцев пало геройской смертью в борьбе, но партизанское движение все расширяется.

Следующей ночью с прилетевшего к нам транспортного самолета выбросились остальные партизаны группы Вильджюнаса. Они привезли с собой боеприпасы и две рации, которые должны были передать литовским партизанским отрядам.

Мы сообщили в Москву, что группу «Березы» приняли благополучно; в ответ получили приказание помочь ему достигнуть районов Вильно.

Вместе с Вильджюнасом составили маршрут передвижения.