Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника Страница 29

— Немцам что! Говорят, они ждут больших подкреплений и тогда с партизанами разделаются!

Густлик посидел еще немного. То, что он хотел узнать, узнал. И лишь одно портило ему настроение — мысль о том, что надо переходить обратно на словацкую сторону. Может, у Столичного будет лучше, там ведь он почти что дома.

Густлик отправился в путь засветло и прошел у подножия гор за Становницкую Кичеру над Каролинкой.

Там он свернул и пошел вверх по крутому склону в направлении на Порташ.

Вскоре он встретил пастуха. Это был дед Вранецкий из Вранчи, он гнал коров с пастбища. Густлик подумал: «Дед меня не узнает, где ему помнить, ведь мы виделись задолго до войны». Он поздоровался, похвалил коров — до чего они ладные, ухоженные, спросил, какая чья. Дед кнутиком показывал на коров, позванивающих колокольчиками.

— А что, дедушка, много нынче дозорных на границе? — отважился спросить Густлик.

— Много, — ответил старик.

Когда Густлик отошел, старик крикнул:

— Да ты не бойся, Густлик!.. Иди на Когутку, там пройдешь!

Он обернулся и увидел, как дед Вранецкий весело щурится ему вслед.

Густлик прошел между Когуткой и Порташем. Может, действительно этот участок меньше охраняли после перестрелки в Тиснявах, или ему просто повезло. Так или иначе, но он прошел и, когда граница осталась далеко позади, с облегчением присел. У него дрожали ноги, он боялся, что свалится и не встанет.

На моравской стороне Густлик изрядно поблуждал и оказался далеко от Штявника, пришлось ему идти целую ночь, прежде чем он добрался к Немчакам.

В штабе работа уже кипела вовсю, когда он докладывал Ушьяку и Мурзину о том, что ему удалось узнать.

Незадолго до полуночи был объявлен приказ выступать.

Из партизан мало кто спал. Было известно, что на другой день бригада должна перейти границу. В темноте с земли поднимались фигуры. Погасли сигареты, затихли разговоры. Роты молча собрались вокруг своих командиров.

Разведка уже выступила. За ней следовала третья рота, за третьей — вторая, потом штабная рота, а тыл прикрывали штурмовая и первая роты.

Медленно, шаг за шагом двигались люди в колонне. Тьма стояла кромешная, и каждый держался за ремень или веревку вещевого мешка впереди идущего. Моросил дождь. Марш предстоял трудный. Командир, решил двигаться не по дороге, а лесом. Проводники сначала не могли найти тропы, плутали, крутились на одном месте. Наконец выше домика лесника набрели на едва видную тропку, ведущую к Яворникам.

Поднимались в гору, потом спускались, шли наискось по склону, перебирались в темноте через ручьи и завалы. Спотыкались о камни и корни, вязли в трясине, до крови натерли и изодрали ноги, обувь у многих развалилась вконец. Ветки хлестали по лицу и рукам, раздирали одежду. Время от времени раздавался стон или приглушенное проклятье.

Как только цепочка где-нибудь прерывалась, движение замедлялось, пока колонна снова не становилась монолитной.

Наконец перевалили через отроги Кикулы, преодолели Устригел. Дождь не прекращался. Впрочем, сейчас он был союзником партизан, в такую погоду ночью немцев обычно не бывало в лесу.

Промокшие и обессиленные, шли партизаны.

Но вот передняя часть колонны остановилась. Ушьяк прошел вдоль колонны, от начала в конец, и тихо приказал командирам рот:

— Подойти к дому! Час отдыха!

Это был хутор Широка, затерявшийся в лесах.

Хозяйка поставила на плиту все горшки, которые нашла в доме, заварила липовый чай. Люди поочередно подходили к столу, подкреплялись горячим чаем и хлебом.

— Эх, веревка перетерлась, а я ею подметку к ботинку подвязывал, ботинок-то совсем развалился, — сокрушался Ванюшка. — Не умеют немцы хороших ботинок делать. Я ведь их с одного убитого фрица снял.

— Разрешается курить, — сказал комиссар.

— А где мы сейчас находимся, Шане? — тихонько спросил комиссара Франтик Малек.

— Недалеко от границы, скоро там будем.

После такого известия усталость начала проходить быстрее.

— Эх и поел бы я сейчас, ребятки!

— Подожди малость, наешься немецких консервов!

— Ну да, знаю я, буковый рулет, фаршированный стружками. И сто грамм дырок из швейцарского эрзац-сыра.

— Перед боем все равно нельзя есть. Говорят, рана в живот смертельна, если живот полный.

— А я с этой теорией не согласен.

Час пробежал быстро, и партизаны снова двинулись а поход. В предутреннем рассветном сумраке на поляне забелел пограничный столб. К нему, не дожидаясь команды, бросились несколько человек. Замелькали штыки, появились саперные лопатки, люди нетерпеливо разгребали глину прямо руками. И вот пограничный столб уже отброшен в сторону.

Дождь прекратился. Рассвело. Туман стелился над краем, сползал в долины, а в горах наступал ясный день. Осеннее утро, сначала серое, постепенно становилось светлым, сияющим; воздух был так прозрачен, что далекие горы казались совсем близкими — рукой подать…

Без единого выстрела спустились партизаны в долину у Подтятого.

Появились разведчики и направились к командиру, потом к нему подошли Мурзин, комиссар и командиры рот.

Разведка принесла недобрые вести. В карловицкой долине — немцы. По дорогам движутся автоколонны, крупные части продвигаются к Яворникам.

— Они готовятся к атаке. Что это — случайность или они поджидают нас? — спросил Мурзин.

Люди молчали.

— Если они поджидают нас, значит, среди нас предатель, — размышлял вслух старшина Мелик.

Все встревоженно поглядели друг на друга.

— Не надо сразу подозревать измену, — попытался успокоить собравшихся Ушьяк. — Приготовиться к бою!

Тактика боя диктовалась условиями местности. Неприятель наступал по дороге, пролегавшей в ложбине, с обеих сторон поросшей лесом. Склоны гор клином сходились к холму, где находилась бригада. Здесь было решено оставить одну группу под командованием Ушьяка. На склоны холма выдвигались две другие группы, чтобы атаковать наступавшего неприятеля с флангов. Слева группой было поручено командовать капитану Мурзину, справа — старшине Мелику.

Весть о наступавшем противнике быстро разнеслась по ротам.

— Лишь бы не пришлось возвращаться, — говорили хмурые партизаны, с беспокойством поглядывая в ту сторону, где совещался штаб.

Наконец вернулись командиры рот.

— Приготовиться к бою!

Защелкали предохранители винтовок и автоматов, громче затрещали замки пулеметов. Штурмовая рота выдвинулась вперед. Радисты Саша и Володя отошли в тыл колонны — радиостанцию нужно было держать в безопасном месте.

Медленно, в боевой готовности продвигалась бригада к Карловичам. Вот уже видна железнодорожная линия, около нее деревянный шлагбаум.

Группа под командованием Мурзина залегла в молодом лесочке, метрах в пятидесяти от дороги. На совещании было решено начать атаку с флангов лишь тогда, когда вступит в бой группа Ушьяка.

Послышалось гудение моторов, и из-за поворота одна за другой стали выезжать немецкие машины. Мурзин в бинокль наблюдал за ними.

У старшины Медика положение было тяжелее. На его направлении неприятель наступал через лес, и Мелику пришлось со своей группой отойти, чтобы избежать окружения.

Самые крупные силы были сосредоточены в центре, там ожидался главный удар неприятеля. Партизаны, укрывшись за деревьями, следили за наступающим противником. Неприятель подошел уже близко, но Ушьяк все не отдавал приказа открыть огонь.

Уже можно было разглядеть лица немцев.

— Ой, ребята, гляньте, какие чучела! — шепнул Граховый.

Немцы вымазали лица зеленой краской, к каскам прикрепили листья и ветки — для маскировки. Зрелище смешное, хотя партизанам и было не до смеху.

Они держали немцев на прицеле и, подпустив их буквально на расстояние тридцати шагов, открыли огонь. Немцы, захваченные врасплох, в смятении бросились обратно, вниз по склону.

Когда в центре партизанских позиций началась стрельба, Мурзин тоже дал приказ открыть огонь. Слова его команды потонули в шуме выстрелов — партизаны стреляли по машинам, проезжавшим внизу по шоссе.

Приказ был выполнен: неприятельские подкрепления были отрезаны от головного отряда, и шоссе в долине целиком простреливалось партизанами.

С противоположного склона тоже донеслись звуки ожесточенного боя.

Командир бригады со своей группой в это время отражал атаку за атакой.

Длгоцецала ранило в бедро, но он не оставил своего места у пулемета.

— Сто болячек на вашу голову! Чтоб вы подохли! — хрипло закричал он, когда немцы снова пошли в атаку.

Это был ад. Пулеметчик Забойник упал на землю, потом с трудом приподнялся на колени, но снова упал вниз лицом и больше не шевелился, Йожка Шухта длинными перебежками приблизился к вражескому пулемету, в правой руке у него была зажата граната. Пулемет застрочил, и Йожка упал и долго не поднимался. Но вдруг он вскочил, швырнул гранату, и пулемет умолк. А у Йожки еще хватило сил дотащить пулемет до своих позиций.