Виталий Носков - Рассказы о чеченской войне Страница 3

…Он был прав, этот Идрис. Превосходство боевиков было полным. На каждого десантника приходилось уже по полтора десятка «чечей». А «духи» все подходили. К тому же, у боевиков минометы, десятки пулеметов и гранатометов, а у десантников только восемь «граников» с носимым боекомплектом гранат да десятка два «мух».

Никто не ждал здесь такой огромной банды боевиков. Разведка докладывала о разрозненных мелких группах в десять-пятнадцать человек, прорывающихся к равнине. Только к утру на подготовленный уже опорный пункт должна была подойти техника и артиллерия. Ошиблась разведка…

Еще можно было отойти. Оставить заслон, обложиться минами, растяжками. Пробиться к реке и по руслу выйти к своим. В темноте «чечи» не решатся преследовать. Но тогда эта банда к утру вырвется из кольца. За семь часов, оставшихся до рассвета, они пройдут километров тридцать. Выведут в лесистое предгорье — и там их уже будет не достать…

Все это уже было. Эта площадь. Это весеннее небо. Этот собор, тела павших русских ратников. Все это уже было семьсот пятьдесят лет назад. В этом храме отпевали погибших на Ледовом побоище русских воинов. Кто из мальчишек не прятал слезы, когда видел эту сцену в великом фильме «Александр Невский»? И вот на этой площади, в этом храме прощались с павшими русскими десантниками. И было что-то великое, невыразимо мистическое в этой встрече прошлого и настоящего.

Тихо переговариваются офицеры, прощаются с друзьями. Капитан в потертом пятнистом бушлате скупо говорит о своем друге, который командовал в том бою русскими десантниками:

«Марк Евтюхин возглавил 2-й батальон 104-го полка два года назад. Прошел у нас в дивизии весь офицерский путь. От командира взвода до комбата. Его знали в дивизии все. Классный был мужик. А какой хороший спортсмен! Лучший нападающий в футбольной команде. В спарринге с ним встречаться — никаких шансов не оставит, просто отлично дрался, увлекался айкидо. Помню его в Боснии, а сколько учений вместе прошли. Никто не помнит, чтобы Марк орал на подчиненных или солдат оскорблял. Его бойцы и офицеры уважали как отца родного. Никогда не подставляли его ни с какими залетами. Всегда был веселый, не унывал, даже если совсем приходилось туго. Мог быстро разрядить напряжение солдат и офицеров, шутил так, что весь батальон мог «ржать» на плацу до боли в животах. Трудно сейчас о нем говорить. Честное слово, больно, что он ушел».

Комбат посмотрел на офицеров, сидевших на корточках вокруг него в мелком, полувыкопанном окопчике. Нормально закрепиться на высотке, окопаться, обложиться ограждениями десантники не успели. Выкатившийся на них в сумерках отряд боевиков не дал времени организовать оборону.

«Духи» обещают дать коридор. Время им дорого. Хотят к рассвету быть в предгорье, а там и до Шали рукой подать. Мы тут у них как кость в горле.

Выворачивая душу, завыла падающая из зенита мина. Все инстинктивно пригнулись. Ахнул близкий разрыв, густо обкидав всех вывороченной землей. Кисло пахнуло сгоревшим толом.

— Пристрелялись!.. — выругался ротный. — Что с помощью?

— До наших передков — километров десять. За спиной — только трасса и гарнизоны по селам. По трассе должна была вечером на Ведено выйти колонна милиции, но связи с ними нет. Наши смогут подойти только к утру. Артиллерия огнем поддержит, но если «духи» подойдут слишком близко, то сами понимаете. Авиация работать не сможет — ночь, туман. Так что будем делать, славяне?..

Комбат знал ответ. Знал, что скажут его офицеры. Знал, но хотел услышать эти слова, укрепиться ими, успокоить душевную смуту. Ведь вокруг него дрались его солдаты. Молодые ребята — они доверили ему свои жизни, верили в него, верили в мудрость и удачу своего командира. Они хотели жить, любили жизнь. И ответственность за них неимоверным грузом давила сердце. Он знал, что в этом бою до утра доживут немногие…

— Надо держаться, сколько сможем! — ответил за всех ротный.

— Надо держать их, — эхом отозвался командир разведчиков.

— Будем держаться! — подытожил комбат, — а если совсем припрут, вызовем на себя артиллерию, и те, кто уцелеют, пусть пробиваются к реке.

Решение было принято. И неожиданно стало легко-легко на душе. Комбат прошел много войн. Вышел живым из многих переделок. Выиграл десятки боев. Воевал жестко, расчетливо. Он верил в свою счастливую судьбу, в удачу. И они не оставляли его. Но сейчас он ясно понимал, что уцелеть, остаться в живых на этой высоте не судьба…

Больше не было «вчера» или «завтра» — оставалось только здесь и сейчас. И эта цельность давала какую-то странную свободу. Он больше не был ни сыном, ни мужем, ни отцом. Все это осталось где-то там, далеко за этой проклятой высотой. Осталось тем, кто прорвется сюда к ним, кто вынесет их отсюда, кто вернется домой и будет жить за них, оставшихся в этом бесконечном «сегодня». Теперь он был только воином.

А в жизни воина бывает миг, когда война из тяжелой, страшной работы становится просто принятием смерти…

— По местам, мужики! — скомандовал комбат, — и пусть каждый выполнит свой долг до конца.

104-й полк, как и вся Псковская дивизия, в последние годы все чаще оказывался «на передке», в самых горячих местах. Когда разваливалась страна, псковские десантники появлялись на линиях разлома, пытались своими руками, а очень часто и телами, сцепить разъезжающиеся и распадающиеся конструкции Державы. Останавливали вражду и кровопролития, защищали людей от бандитов и политиков-маньяков, вставали стеной на границах, Ош, Баку, Спитак, Вильнюс в январе 91-го, а потом Таллин в августе. Потом Абхазия, Осетия, Приднестровье, Косово. В прошлую чеченскую войну полк потерял тридцать шесть человек. В эту кампанию полк прошел с боями из Дагестана в Ичкерию, выбил из Гудермеса Гелаева, по второму разу взял Аргун, потом марш на Шали и Ведено.

В третью атаку они уже просто пошли волнами. В полный рост, не пригибаясь. Их гнало безжалостное время. Шел второй час ночи.

— Аллаху акбар! — ревели сотни глоток. Серый вал накатывался на позиции роты. Трещали, захлебываясь злобой, автоматы. Ухали разрывы. Но рота не отвечала. Десантники ждали, когда боевики подойдут в упор. Слишком мало оставалось патронов, чтобы тратить их впустую.

«Аллаху акбар!» — накатывалось на высоту. И вот, когда уже людской вал был готов захлестнуть вершину, окопы густо ощерились огнем. Кинжальный огонь был страшен. Очереди буквально выкашивали нападавших, рвали, распинали на камнях тела. Опустошали цепи. Под ноги уцелевшим полетели чугунные шары гранат. Все утонуло в грохоте разрывов. И «чечи» не выдержали. Цепи остановились, залегли и, не находя укрытия от пуль, поползли вниз к подножию, к спасительной тьме густого кустарника, оставляя на склоне десятки мертвых и корчащихся в агонии тел.

А на позиции десантников вновь обрушились мины. Воздух взорвался огнем. Всюду господствовала смерть. Одна из мин попала в пулеметное гнездо, разметав в клочья расчет. К пулемету бросился сержант-разведчик, но очередная мина изрубила осколками и его. Спрятаться от этой смерти было негде. Мины падали из черного ночного зенита, как рок, как проклятье. И каждый, вжавшись в камни, молил лишь об одном, чтобы следующая была не его…

Володя — сержант в оцеплении. Говорит, что знал погибшего в том бою ефрейтора Александра Лебедева. «Мы с ним должны были дембельнуться вместе. В эту командировку меня не взяли. А его вот взяли. Мы думали, вместе погуляем после службы. Ошалеть можно! Какой был парень! Ты знаешь, что он сделал? Он был в разведке. Перед передним краем «шестерки».

Их там всего было несколько парней и летеха молодой. На них напали сотни две «духов». Долбились жестко. Дозор мешал «чечам» развернуться для штурма высотки. Но с ходу смести разведку боевикам так и не удалось. Они там гору «чечей» положили на склоне. Дрались до упора. Почти все полегли под пулями, под гранатами. Командир разведвзвода ранен был тяжело. Упал.

А Сашка схватил раненого офицера и потащил его на горбу из-под обстрела. Тут его самого тоже ранило. Но лейтенанта все равно волок к траншее и все продолжал отстреливаться. Так они вдвоем одни и остались на позиции. Патроны кончились. «Чечи» ему говорят, мол, сдавайся, мы тебя домой отпустим к маме, а командира нам отдай, мы с ним за все поквитаемся. А Сашка в ответ им гранату бросил. Потом обнялся с лейтенантом и взорвал себя с ним последней гранатой вместе с «духами»…

В куцем окопчике раненые, не обращая внимания на обстрел, торопливо набивали магазины патронами. Один — с лицом в промокших черной кровью бинтах — на ощупь находил разбросанные по брезенту плащ-накидки бумажные пачки патронов, рвал их и точными, быстрыми движениями загонял острые «клыки» патронов в магазин. Второй — с перебитой пулей правой рукой, прижимая ее для устойчивости к животу, пальцами левой неуклюже забивал патроны. Третий — с прострелянной, перетянутой жгутом ногой, специальным ножом распарывал очередной патронный «цинк».