Генрих Гофман - Герои Таганрога Страница 3

— Не знаю еще, — сказал Николай. — У меня другая идея. Может, я здесь больше пригожусь...

Так, не смыкая глаз, тихо переговариваясь, пролежали они на голых досках до самого утра.

А когда рассвело, под окном вдруг раздались чьи-то тяжелые шаги. Рогов и Морозов встревоженно прислушались.

— Бежим, — прошептал Морозов.

Но было уже поздно. В дверях показались два немецких солдата с автоматами наперевес. Позади них стоял офицер.

Под громкие крики солдат: «Stehen auf! Schneller! Shneller!» — Рогов и Морозов поднялись с пола. Их вывели на улицу и, подталкивая в спину дулами автоматов, повели вдоль берега к маяку. Так началось для них утро 18 октября 1941 года.

В большом сарае, что высился возле маяка, набралось уже больше сотни людей. Среди них были и матросы, и красноармейцы, и просто гражданские люди, пойманные немцами на берегу. Были здесь и знакомые — живые свидетели того, как от вражеского снаряда погибли на кораблях секретарь горкома Решетняк, заместитель председателя горисполкома Рамазанов. Люди собирались группами, жались друг к другу, рассказывали, как адмирал Белоусов, тяжело раненный, пытался еще командовать дивизионом канонерок.

Вспоминая погибших товарищей, Николай мучительно думал и о себе: что будет дальше, что предпринять? В нем зрело решение остаться в городе. К счастью, его не обыскивали, и пистолет Зимина покоился в кармане брюк. Решив избавиться от оружия, он направился в дальний угол сарая, но его нагнал Рогов:

— Николай, выйдем во двор.

Оказавшись на воздухе, Николай вздохнул полной грудью. Словно парусники, плыли по небу белые облака. Выглянувшее из-за них солнце начало пригревать землю.

— Смотри, никакой охраны, — тихо проговорил Рогов. — Уходи. Двое часовых спустились вон туда, к морю.

— А вы?

— Уходить надо по одному. Я пережду, а потом тоже подамся. Жди меня дома.

Не раздумывая больше, Николай спокойно вышел со двора и, оглядевшись по сторонам, быстро зашагал к городу.

II

Четверо людей находилось в большой, обставленной старинной мебелью комнате. На «семейный совет» собрались братья Кирсановы.

Старший из них, Дмитрий, — невысокий лысеющий человек — стоял у окна. Николай и Юрий сидели за круглым столом и курили. Самый молчаливый, Алексей, — бледный и худой — расположился в кожаном кресле с высокой спинкой.

— Вы знаете, о чем я сейчас думал? — отворачиваясь от окна, спросил Дмитрий. Довольная улыбка появилась на его важном одутловатом лице.

— Где же нам угадать? — с легкой насмешкой отозвался Николай. Это был седой человек с длинным лицом, в поношенном, но тщательно отутюженном костюме. — Наверное, ты думал о том, как была бы счастлива наша матушка, если бы дожила до этого дня.

— Не угадал, милый братец! — довольно воскликнул Дмитрий. — Об этом я думал вчера, когда они драпали. Неужели и мы так выглядели в девятнадцатом?

— Объективности ради следует заметить, что мы — хуже, — сказал Николай.

— Но мы драпали с чемоданами, а они с пустыми руками. Им нечего положить в чемоданы, этим нищим энтузиастам, — ворчливо проговорил самый младший из братьев, Юрий Кирсанов — розовощекий блондин с гладко зачесанными на пробор волосами.

— Неужели за двадцать два года ты не забыл об этих чемоданах? — обернулся к нему Дмитрий.

Юрий побагровел.

— В них заключалось все наше будущее, — раздраженно отозвался он. — До сих пор не пойму, как ты мог их бросить в последний момент? Ведь из-за этого мы не смогли уехать.

— Ты знаешь, что у меня не было другого выхода, — спокойно сказал Дмитрий. — Тогда на пристани они налетели слишком внезапно. Бр-р, я не люблю об этом вспоминать... У меня оставался простой выбор: жизнь или эти дурацкие чемоданы. А ты никак не можешь простить мне, что я не захотел пожертвовать жизнью ради двух дюжин золотых браслетов, портсигаров и прочей дребедени...

— Дребедени? — Голос Юрия повысился, лицо рассерженно запылало. — Ты называешь это дребеденью? От этой дребедени зависела вся наша жизнь.

Николай примирительно похлопал по столу узкой длинной ладонью.

— Тише, дорогие братья, — сказал он. — Сейчас не время ссориться.

— Разве я не прав? — возмущенно обратился к нему Юрий. — Из-за этого мы прожили двадцать два года здесь... А как мы жили? Единственное, что у нас осталось, — это комната со старой рухлядью...

— Сейчас не время ворошить прошлое, — сказал Николай. — Подумаем о настоящем.

— Успокойся, Юра, — вмешался в разговор молчавший до сих пор четвертый брат, Алексей. Он удобно откинулся назад в кожаном кресле, далеко вытянув длинные ноги в старомодных штиблетах со штрипками. — Неужели ты думаешь, что, оставив тебе жизнь, большевики оставили бы и твое золото? Николай прав: пора кончать бесполезные разговоры и подумать о настоящем. Я считаю, что нам сегодня же следует обратиться к немецким властям. Думаю, что для русских дворян у них всегда найдется работа. Вряд ли они рассчитывают установить в России новый порядок без нашей помощи.

— Ты уверен, что мы им понадобимся? — перебил его Николай. Он нервно хрустнул пальцами.

Алексей передернул плечами.

— Двадцать с лишним лет мы ждали этого момента, — торжественно сказал он. — У нас уже не было никакой надежды. Но вот этот момент настал. Наконец-то мы можем что-то сделать для России — для нашей России. Не понимаю, в чем ты сомневаешься. Ты не веришь немцам? Ты не веришь в их освободительную миссию?

Тонкие пальцы Николая забарабанили по столу. Серые водянистые глаза его обратились на брата с едва заметной усмешкой.

— Просто я последовательней тебя, — сказал он. — Помнится, в семнадцатом году ты был самым ярым сторонником войны до победного конца. С теми же немцами.

Алексей приподнялся в кресле, резко подтянул ноги в старомодных штиблетах.

— Тогда нам было что защищать! — почти крикнул он. — Сегодня немецкие армии призваны пройти по России очистительной волной. Они вернут нам то, что было отнято и испоганено большевиками. Это болезненная, но необходимая операция возрождения истинной России.

— А тебе не кажется, что немцы начали эту войну не ради истинной России и благополучия братьев Кирсановых, а ради самих себя и ради собственного немецкого благополучия?

— Поздравляю! — Губы Алексея брезгливо искривились. — Уж не стал ли ты большевиком за эти годы?

— Нет, не стал, — угрюмо сказал Николай. — Я просто не хочу стать жертвой иллюзий. Я не люблю немцев и не верю им. — Он усмехнулся. — Но большевиков я не люблю еще больше.

В прихожей раздался громкий звонок.

— Я открою, — сказал Юрий, вскакивая из-за стола. Настороженная тишина воцарилась в комнате. Лица братьев Кирсановых обратились к двери.

— Петров, — сказал Юрий, возвращаясь в комнату.

В дверях показался высокий мужчина с хмуроватым волевым лицом и тщательно прилизанными назад волосами. По его твердой прямой походке, по вскинутой голове угадывалась военная выправка.

— Здравствуйте, господа! — сказал он, проходя к столу. — Рад видеть вас в полном здравии. От души поздравляю с долгожданным днем. — Он вздохнул и перекрестился. — Я с такой завистью смотрел сейчас на автоматы немецких солдат, — продолжал он, здороваясь за руку с каждым из Кирсановых, — что невольно поймал себя на мысли: с каким наслаждением я стрелял бы вчера в спину этим удиравшим скотам, будь у меня в руках оружие.

— Браво, господин Петров! Браво! Эта же мысль родилась и у меня! — воскликнул Дмитрий, продолжая стоять у окна. — Мимо нас только что провели группу пленных. Я смотрел на улицу и завидовал этим немецким парням с автоматами. Только я бы не нянчился. Я расстреливал бы каждого коммуниста.

— А о чем ты думал вчера, когда отсиживался в погребе? — перебил старшего брата Николай.

— Смею тебя заверить, вчера я прятался не от большевиков и тем более не от немцев. Я укрывался от шального снаряда, от дурацкой бомбы. К тому же я был безоружен.

Дмитрий обиженно замолчал.

— А я не мог лишить себя удовольствия, — задумчиво произнес Петров, — и весь день просидел у окна, наблюдая их бегство. Я жалел лишь о том, что этой картины не видит генерал Корнилов, под знаменами которого я имел честь служить. Старик умер бы со спокойной душой.

— Особенно если узнал бы, что его боевой офицер почти двадцать лет служил рядовым бухгалтером в большевистском горздравотделе, — съязвил Юрий Кирсанов.

— А вам хотелось, чтоб я сдох с голоду? — спросил Петров.

— Ну, полноте, полноте. Юрий же шутит, — вступился за брата Дмитрий. — Он у нас младший, ему с детства прощалось многое.

— Право же, мне непонятна неуместная шутка Юрия Васильевича.

— Извините, Александр Михайлович! Это у меня от радости. Времечко-то какое! Дождались наконец. Дожили. — Юрий встал и примирительно протянул руку Петрову.