Тамара Сычева - По зову сердца Страница 3

Полковник одобрительно кивнул головой и ушел. В эту минуту недалеко от нас остановилась машина, из кабинки выскочил муж. Он смотрел на меня во все глаза. Я взволнованно сказала комиссару:

— Товарищ батальонный комиссар, я решила на фронт… А муж требует, чтобы я эвакуировалась. Поддержите меня!

Жернев подошел, как всегда щеголеватый и подтянутый.

— Товарищ батальонный комиссар, разрешите обратиться к жене.

— С сегодняшнего дня, товарищ лейтенант, ваша жена — боец Красной Армии, — строго сказал комиссар.

— Разрешите обратиться к бойцу Красной Армии?

— Говорите при мне.

В присутствии комиссара муж чувствовал себя неловко, но говорил резко, продолжая настаивать, чтобы я эвакуировалась. Я почувствовала облегчение, когда наш разговор прервал начальник штаба.

— Сычева, — протянул он мне листок бумаги, — пойдите с этой девушкой, — он кивнул на пионервожатую, — к начальнику санитарной службы полка, капитану Ниловой, и отдайте ей эту записку.

— Я иду в ту сторону, могу вас проводить, — сказал стоявший неподалеку старший лейтенант, адъютант командира полка.

Муж понял, что вопрос уже решен, и, нахмурившись, отошел.

По дороге мы с вожатой спросили адъютанта:

— Что, у вас начальник санитарной службы — женщина?

— Да, — отвечал старший лейтенант. — Боевая девушка, хороший товарищ. Недавно мы ее принимали в члены партии… — И, помолчав, продолжал: — Уже на финском фронте побывала и на Хасане. К нам пришла начальником санслужбы. Она молодец дивчина, вам будет у кого поучиться… Вначале приняли ее по старинке, как обычно в армии принимают женщин-командиров, — с иронической улыбкой. Командир полка даже выражал недовольство, что прислали женщину начальником санслужбы. Но скоро все поняли, что девушка деловая. До ее прихода санчасть у нас на зимних квартирах находилась в темном углу под лестницей. Ей это не понравилось, и она отобрала комнату батальонного комиссара. — Лейтенант усмехнулся. — А у командира полка забрала из кабинета мягкий диван. «В санчасти, говорит, больным диван нужен больше, чем командиру полка, у которого подчиненные больше стоят по команде «смирно».

— Молодец! — восхищенно сказала пионервожатая.

— А бойцы ей подчиняются? — спросила я.

— О, еще как! Недавно она даже офицера, поставила по стойке «смирно» и скомандовала «Кругом марш!» за то, что он при подчиненных назвал ее Сашенькой… Авторитет у бойцов — это основное для женщины-командира. Нилова в полку сколотила такой стационар, как ни в одной санчасти нашей дивизии. Всех бойцов с медицинским образованием забрала в санчасть.

В душе я завидовала этой еще незнакомой мне девушке-командиру.

Будет ли от меня польза на фронте? Этот вопрос меня очень волновал.

Обогнув большой массив старого соснового леса, мы вышли на опушку, покрытую кустарником. Под соснами стояли замаскированные ветками маленькие и большие пушки, высокие зенитки и приземистые пулеметы «максимы». Возле них с озабоченными лицами возились бойцы. Одни чистили орудия, другие выгружали из машин ящики со снарядами.

Вокруг полевой кухни толпились бойцы, гремя котелками.

— Товарищи! Первый фронтовой борщ! — стоя на подножке и размахивая огромным черпаком, кричал повар в белом колпаке и переднике.

Старший лейтенант, показав нам, как пройти в санчасть, свернул влево.

— Наверно, здесь, — проговорила моя спутница, когда мы, перейдя кювет, увидели спрятавшуюся в зарослях санитарную машину.

Под кустами лежало несколько носилок, на одних, прикрыв лицо пилоткой, спал боец в замасленной гимнастерке. Тут же, недалеко от машины, о чем-то тихо разговаривая, на корточках сидели два санитара и складывали в большой зеленый ящик бинты и пакеты. Чуть в стороне, под кустом, расположилась девушка в гимнастерке. На петлицах у нее поблескивали знаки отличия капитана медслужбы. Она перебирала и укладывала в санитарную сумку какие-то пузырьки и коробочки.

— Наверное, она!

— Не может быть: слишком молода…

В это время один из сидевших у ящика санитаров обратился к девушке:

— Товарищ начальник, все уложено. Разрешите будить Евдокимова и грузиться?

— Нет, шофер пусть пока отдыхает, — распорядилась Нилова тоном, не допускающим возражений.

— Строгая, — шепнула я пионервожатой.

Нилова повернулась и, увидев нас, удивленно приподняла брови:

— Это еще что за войска?

— Мы… мы из штаба, — смущенно ответила пионервожатая.

— Вот записка, — подала я бумажку.

Пока Нилова читала записку, я рассматривала ее синие, с длинными ресницами глаза, каштановые прямые волосы, собранные под берет с красной звездой.

Приветливо улыбаясь, Нилова сказала:

— Очень хорошо. Нам нужны помощники. Но, девушки, у нас будет трудно. В подразделениях, возможно, и без сна придется работать. Война. Вы понимаете, что это такое?

— Понимаем, — в один голос ответили мы.

Проинструктировав и снабдив санитарными сумками, Нилова повела нас в батальоны, находившиеся поблизости.

— Пока будете здесь, а потом ты… Сычева, перейдешь на батарею, там нужен санитар.

Так 22 июня 1941 года началась моя служба в армии…

III

Внезапно, без объявления войны, напав на нашу страну, гитлеровцы в первый же день встретили упорное сопротивление. Советские пограничники вместе с регулярными войсками, в их числе и наша часть, стойко сдерживали натиск врага, рвущегося к городу.

Но и в тылу, за сто километров от фронта, с первого же дня войны пришлось вести борьбу с диверсантами из пятой колонны — украинскими буржуазными националистами… Еще до прихода немцев они старались захватить Львов в свои грязные руки. За это Гитлер пообещал им «самостийну» Украину.

Местные жители хорошо знали бандитов из пятой колонны Абвера, от которых в 1939 году их спасла Красная Армия. Сразу же были организованы отряды добровольцев, чтобы защищать от абверовцев город.

Эти предатели не щадили ни женщин, ни детей, ни санитарные машины с ранеными. Вооруженные пулеметами, автоматами и гранатами, они прятались на чердаках, колокольнях и в пустых квартирах. Открывали стрельбу по мирному населению, создавали панику в тылу.

На охрану города в первый день войны был брошен и наш батальон. Перед нами была поставлена задача: помочь добровольческим отрядам местных жителей уничтожить фашистских наймитов.

Мы въезжали в город по улице Жовкевской, на которой я жила. В нашей квартире, на втором этаже, окна и двери на балкон были распахнуты. Видимо, и тут побывали бандиты. «Вещи, конечно, уже не удастся спасти», — подумала я, но через минуту это уже не волновало…

На улице Зофии нас обстреляли. Откуда-то строчили пулеметы и автоматы. Наши бойцы открыли ответный огонь. В ушах звенело; казалось, что стреляют по мне. Не в силах сдержать гнетущего чувства страха, отбежала от машины и залегла у стены дома. «Ну конечно, сейчас убьют!» — промелькнула мысль. Некоторое время не решалась даже приподняться, посмотреть вокруг. Неожиданно что-то сильно ударило по голове, даже в глазах сверкнуло. «Все! Навоевалась…» Но, опомнившись, увидела, что на мою каску упал большой кусок штукатурки. Стало очень стыдно, — все бойцы на месте, я одна струсила. Поднялась и стала внимательно следить, откуда стреляют.

Из дома напротив, спрятавшись за занавеской, кто-то строчил по нашим людям. Я не помня себя выхватила автомат из рук раненого бойца и весь диск выпустила в окно. Грузное тело в черном пиджаке свалилось на подоконник, а потом медленно сползло в комнату. Я не отрывала глаз от окна: казалось, черный пиджак покажется снова.

Страх уходил, постепенно привыкала к грохоту боя, но по телу все еще пробегала неприятная дрожь. Закусив губы, трясущимися руками я стала перевязывать раненых. Подбежал боец.

— Сестра, командира ранило! Перевяжи скорее…

Раненый оказался товарищем моего мужа. Он с трудом открыл помутневшие глаза и прошептал пересохшими губами:

— Документы отправь домой…

Стараясь скрыть слезы и растерянность, я стала рыться в своей санитарной сумке. Неуклюже приложила большой перевязочный пакет к зияющей в боку ране и начала перевязывать почти безжизненное тело командира.

Потом мне сказали, что по дороге в госпиталь он умер.

На одной из улиц мы увидели толпу, окружившую машину с пойманными бандитами. Преступники, несколько человек, лежали в кузове, связанные по рукам и ногам. Они злобно поглядывали на окружавших их людей.

В ногах у преступников лежало несколько немецких автоматов и пулеметов.

— Из цих инструментов воны и строчилы по цей вулице. Скилько людей, гады, положили! — сказал из толпы пожилой мужчина.

— От на той колокольне воны сидели, — пояснил молодой парень.