Анатолий Сурцуков - Эскадрилья наносит удар Страница 3

Обязательным было именование противника в кавычках, а также ритуальные фразы типа: «наращивая темпы боевой учебы… воодушевленные решениями N съезда партии… проникнувшись чувством высокой ответственности…» и т. д. и т. п.

Однако прошло несколько месяцев, и в застоявшуюся болотную монотонную повседневность гарнизонной жизни начали просачиваться первые слухи о столкновениях с реальным, а не кавычным противником, о потерях, о первых героях и совершенных подвигах, о, мягко говоря, небезупречном поведении в боевых условиях имеющегося у нас вооружения.

От всех этих слухов исходил запах потаенной романтики, будоражащей воображение. Слухи ложились на почву, давно и мощно унавоженную самой эффективной в мире советской пропагандой, в сознание войска, застоявшегося без настоящего Дела.

Генетически в памяти солдат и офицеров звенели победные марши парадов победителей старших поколений. Призывные трубы рождали желание немедленно защищать «интересы Родины, партии, государства», а ощущение невероятной мощи военной машины рождало у каждого служивого уверенность в выполнимости любой поставленной задачи…

Эскадра продолжала натаскивать в полетах молодых, «зеленых», вновь назначенных командиров и их таких же сопливых пока «праваков» (так именуют в экипажах летчиков-штурманов, сидящих в кабине справа от командира вертолета).

В те времена еще не было проблем с топливом, запчастями, другими потребностями, необходимыми для содержания государством дамы капризной и дорогой во всех отношениях, имя которой — Авиация. Строевые полки летали в две смены по три-четыре дня в неделю, а уж училищные только по воскресеньям и праздникам могли себе позволить перевести дух.

Календарь монотонно, но неумолимо отматывал день за днем.

Дни смыкались в недели и месяцы. Шла Боевая Учеба, и все увереннее становилась в воздухе поступь пацанов, все более азартными и дерзкими смотрелись на полигоне их маневры, все более точными — ракетные залпы и бомбы, выпущенные с их вертолетов. Даже внешне они изменились, стали «увесистей», погрузнели лицом, походка и движения стали неторопливыми, вальяжными, тембр голоса приобрел баритонально-басистый благородный оттенок. В общем, начал происходить процесс, который в авиации называется «появилось в заднице перо…».

И вот тут объявились в полку вернувшиеся из командировки в Афганистан два первых славных экипажа, снаряженные туда в незапамятные времена, — Федора Степанова и Юры Костюкова.

Когда-то, провожая варягов в неизведанные дали, те, кто оставались на родном берегу, не чаяли увидеть воинов снова. Так и в полку не думали, что сможем увидеть посланные на усиление экипажи обратно. Была уверенность, что уж героев, первыми нюхнувших пороха, непременно переведут в какое-нибудь элитное подразделение, дислоцируемое, само собой, в престижном месте. Мысли о более трагичных вариантах старательно изгонялись из сознания по причине суеверности, присущей всему летно-техническому составу.

Поэтому возвращение героических персонажей на давно сформировавшиеся подмостки нашего театра гарнизонной жизни по степени произведенного эффекта походило на появление тени отца Гамлета.

Они смотрелись благородными странствующими рыцарями, прибывшими из чужой и загадочной страны усталыми, покрытыми дорожной пылью и неувядаемой славой, в доспехах, несущих следы вражеских стрел, дротиков, копий. Их чело несло печать приобщенности к вселенской тайне бытия.

Мгновенно наша молодежь утратила приобретенный было пафос, снова превратилась в милых щеночков, подобострастно махающих хвостиками, тихо поскуливающих от нестерпимого желания увидеть: а что там, за дверью?

По такому случаю объявили офицерское собрание. Обычно это было скучное протокольное мероприятие из разряда «обязаловок», с которого всеми правдами и неправдами стараются «свалить».

В этом случае оказался полный аншлаг.

Варяги сидели в президиуме, негромкими голосами вещали «Откровение».

Выглядели они живописно. Федя Степанов в кителе, который смотрелся чужеродно на его высокой, угловатой, худой фигуре, привыкшей к летному комбинезону, возвышался над остальными. Его скуластое лицо, обрамленное сверху копной курчавых черных волос, никогда не поддававшихся расческе, сохраняло невозмутимость сфинкса.

Из темных, глубоко запавших глаз, холодно взиравших на окружающее пространство, как из жерла вулкана периодически вырывались протуберанцы огня, испепеляющего душу изнутри, — того самого неумолимого огня страсти самоутверждения, что поднимает на немыслимую высоту человека, чья душа подготовлена к этому, коли промыслом Божьим отведена ему данная роль. И не дай Бог, если кто-то подсунется в уготованные другому сани незрелым, нахально натянув на себя тогу бессмертного супермена. Мысли эти возникали спонтанно, но кто знал, чем это обернется в дальнейшем…

Юра Костюков, обыкновенный по виду белокурый русич, представлял собою внешне полную противоположность Федору. При взгляде на него вспоминалось неспешное течение широкой русской реки, вольготно раскинувшей свое русло среди бескрайних степей. Китель сидел на нем как влитой, на груди таинственно и завораживающе мерцал боевой орден КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ, который нам до этого доводилось видеть только в музеях.

Боевой орден не вручался в советские времена спортсменам, знатным хлеборобам, строителям и т. д. Боевым орденом награждались лишь воины за подвиги на поле брани. От него веяло историей, славной историей побед всех предыдущих поколений воинов Советской армии, которыми мы столько лет были напитаны усилиями всей мощи партполитпропаганды.

Солнечно улыбаясь, он говорил о противозенитных маневрах, о комплексном огневом воздействии по противнику, о взаимном прикрытии при действиях в паре и прочих хитростях, необходимых для выживания в бою.

Мы недоумевали. Какое, на хрен, выживание? Что, разве доисторические пуштуны не разбегаются при одном лишь виде незнакомых им до этого «шайтан-арбы» (как называют они вертолеты, причем лучшие в мире)? Оказалось, далеко не так…

Далеко за полночь продолжалось это неординарное офицерское собрание, град вопросов, казалось, не иссякал. Но «всему есьм начало, всему должно и конца бысть»…

В эту ночь заснуть скоро удалось немногим. В сознании рисовались рельефные картины сражений, лихих атак, лунные пейзажи невиданной страны, совершенные тобою лично и твоими товарищами подвиги и, чего уж там, сияющий новенький орден на младой груди по возвращении домой, к любимой, глаза которой выражают при этом ну полный восторг и безграничное восхищение… Да-а-а… Это что-то…

Наверное, в этом основная суть всех деяний мужиков — удивить и восхитить любимую женщину, а все остальные мотивации — это пыль цивилизации, оболочка…

О плохом не думалось, вернее — не хотелось думать. Да и черт возьми наконец, нас для ЭТОГО столько лет готовили, нам за ЭТО деньги платят, на то мы и АРМИЯ, обеспеченная всем необходимым благодаря нашему полунищему НАРОДУ!

Вот и постоим за его интерес. Ну, а почему он, этот интерес, так далеко распростерся, разберемся попозже, на месте, когда Родина позовет…

Ну вот и раздалась она, эта самая команда… В часть пришло распоряжение о подготовке одной эскадрильи на вертолетах Ми-8 («зеленых») к сентябрю месяцу для выполнения интернационального долга в республике Афганистан.

Так пафосно это звучало в документе, хотя не очень было понятно, кто к кому и почему влез в кабалу с этим самым интернациональным долгом.

Срочно были уточнены планы подготовки, намечены сроки переучивания на новейшую модификацию «восьмерки» — Ми-8МТ.

Эта модификация сделала машину в полтора раза более мощной, дав ей новое качество универсала для выполнения многих задач в суровых горных условиях.

Полеты стали еще более интенсивными. Летать стали не менее четырех раз в неделю, и уже более никто не скулил, что ему мало полетать досталось.

Мы, руководство эскадрильей, стали как-то ближе друг другу, объединенные одной Большой Целью — подготовить вовремя эскадру, да и самим успеть подготовиться. А в руководство-то входили всего пять человек.

Возглавлял нашу команду, естественно, командир эскадрильи, иначе — комэска. А это — Сергей Михайлович Гусев, бывший замполит (это его предыдущая должность) — высокий, красивый, статный парень. Он знал о том, что красив, и делал все, чтобы не соскочить с достигнутого пьедестала, выделяясь всегда идеальным пробором, начищенными до блеска ботинками, режущими глаз стрелками на обычном летном комбинезоне, да и манерами. Но при этом не «выделывался», как бы это ни было удивительно, удерживая балансир поведения между понятием «своего в доску» парня и «требовательного командира». Летчик он очень даже неплохой, за что его народ, в общем-то, уважал. Ну а то, что ни одной плановой таблицы не составил, так для этого у него есть я, да и не царское это дело… Зато как говорит! Заслушаешься. Нет, недаром все-таки наших замполитов учат, кое-что и они могут…