Джеймс Джонс - Тонкая красная линия Страница 3

Хотя «Тонкая красная линия» — роман о войне и Дж. Джонс утверждает в его начале, что самые героические усилия человек проявляет на войне, героев в подлинном смысле этого слова мы в его произведении не встречаем. Приземленность, нечистоплотность в отношениях, господство страха и животных чувств не оставляют места истинно героическому. Даже тогда, когда люди гибнут в схватке, они выглядят не героями, а обычными неудачниками, жертвами. Иначе и не могло быть. Буржуазная социология, художественная литература давно специализируются на дегероизации. Эта тенденция отражает реальный духовный кризис буржуазного общества, утрату моральных ценностей и идеалов, за которые можно было бы отдать жизнь. Для персонажей книги война — это ремесло, тяжкий труд, от которого им не удалось увильнуть. Недаром солдаты с завистью говорят о тех счастливчиках, которые заболели или получили легкую рану — это давало возможность покинуть передовую. Таков нравственный финал постоянного снижения духовности буржуазной цивилизации.

Неплохо подан в романе казарменный быт, удачно схвачены батальные сцены и убедительно написаны человеческие характеры. Правда, порой Дж. Джонсу изменяет чувство меры (что, пожалуй, всегда характеризовало буржуазный военный роман), и он впадает в вязкий, откровенный натурализм. Таких мест немало, и не все читатели смогут их спокойно одолеть. Например, грубо натуралистична сцена, когда рядовой Бил сошелся в рукопашной с японцем. Кровь, остекленевшие от ужаса глаза, бессмысленные вопли, обезображенное лицо, предсмертный хрип, втоптанный в грязь труп призваны, по мысли автора, выразить человеческий протест против ужасов войны. Но протест этот смутен и неясен, так как автор и сам не понимает скрытых пружин современной войны, не знает ее конкретных виновников, не видит путей ее предотвращения. Дж. Джонс протестует не против тех, кто вызывает войны, кто бросает на бесчеловечный алтарь гонки вооружений новые и новые сотни миллиардов долларов. Он просто против войны, против тысяч смертей тех, кто даже не знает, за что их послали умирать. Такая позиция показывает, насколько ограничен и беспомощен абстрактный пацифизм автора. Его мировоззренческая ограниченность выразилась не только в изображении локального эпизода большой войны, но и в глубоком непонимании ее социально-экономической и политической обусловленности строем того общества, в котором он жил.

Когда советский автор дает характеристику натовской военщины, американского солдата, не все этому за рубежом верят. Это свидетельство извне. Однако когда о своей армии говорят люди, воспитанные тем же образом жизни, что и человек в форме американского солдата, это показ объекта изнутри. Это существенно дополняет наши представления о больном обществе, где насилие стало нормой жизни, а армия — его инструментом. Это важно подчеркнуть сегодня, когда топот американских военных башмаков слышится во многих районах мира. Люди должны быть бдительны. Внуки тех, кто сражался на Гуадалканале, сегодня, возможно, стоят у пультов ракет, нацеленных на мирные города. Их производит та же система, что породила подполковника Толла или сержанта Уэлша. Именно эта система готовит морально тех людей, которые посылают объявления в американские журналы. Вот один из образчиков подобных объявлений: «Ищу работу. Стану наемником. Умею убивать, лучше коммунистов. Тэрнсвилл, штат Нью-Джерси». Таких людей общество научило смотреть на мир лишь через перекрестие прицела. Об этом забывать нельзя.

Эпиграфом к своему роману Дж. Джоне взял слова Р. Киплинга:

Солдат — такой, солдат — сякой, бездельник и буян!Но он храбрец, когда в строю зальется барабан.

Снисходительные слова, сказанные английским поэтом, едва ли применимы к американскому солдату. За двести лет существования Соединенных Штатов он участвовал почти в двухстах войнах. И почти всегда нес смерть и порабощение другим народам. Синонимом жестокости и современного варварства стали бесчинства американских интервентов во Вьетнаме, где лейтенант Колли со своими солдатами уничтожил все живое в деревушке Соигми. Грохот американского «военного барабана» слышен и сегодня. Для людей мира это сигнал тревоги. Нельзя позволить тем, кто дает команду «барабанщикам», переступить «тонкую красную линию», отделяющую мир от ужасов войны.

Доктор философских наук, профессор Д. А. ВОЛКОГОНОВ

От автора

Солдат — такой, солдат — сякой, бездельник и

буян!

Но он храбрец, когда в строю зальется

барабан.

Разум отделяет от безумия лишь тонкая

красная линия.

Каждый, кто участвовал в кампании на Гуадалканале или изучал ее, сразу поймет, что описываемой здесь местности на острове не существует. «Танцующий слон», «Большая вареная креветка», высоты вокруг «деревни Була-Була», да и сама деревня являются плодом творческого воображения, как и бои, происходившие на этой местности. Действующие лица, принимавшие участие в боях, описанных здесь, тоже вымышленные. В качестве фона для этой книги можно было бы создать целый остров, полностью вымышленный. Но Гуадалканал в 1942–1943 годах имел для американцев совершенно особое значение. Перенесение событий на полностью вымышленный остров означало бы утрату тех конкретных черт, с которыми связано название Гуадалканал для моего поколения. Поэтому я взял на себя смелость исказить ход кампании и придать остроту боевым действиям в центре этой несуществующей территории.

И, естественно, я не стремлюсь к какому-либо сходству с чем бы то ни было.

Глава 1

Два транспорта проскользнули с юга в серой предрассветной мгле; их громоздкие корпуса плавно прорезали воду, которая бесшумно несла эти корабли — такие же серые, как скрывавший их рассвет. Теперь, свежим ранним утром чудесного тропического дня, корабли спокойно стояли на якоре на рейде между двумя островами, дальний из которых казался лишь облаком на горизонте. Для команд транспортов это было обычное, хорошо знакомое задание: доставка очередного подкрепления войскам. Но для пехотинцев, являвшихся грузом, этот рейс не был ни обычным, ни знакомым, и они испытывали смешанное чувство глубокой тревоги и напряженного ожидания.

До прибытия сюда, в течение долгого морского пути, этот человеческий груз вел себя развязно, и эта развязность не была напускной. Пехотинцы входили в старую кадровую дивизию и знали, что представляют собой всего лишь груз. Они всегда были грузом, но никогда — пассажирами, и не только смирились со своей ролью, но ничего другого и не ждали. Однако теперь, когда они прибыли сюда и своими глазами увидели остров, о котором так много читали в газетах, от их самоуверенности не осталось и следа, ибо, хотя они были из довоенной кадровой дивизии, здесь им предстояло принять боевое крещение.

Готовясь к высадке на берег, никто не сомневался, что многие из них останутся здесь навсегда, однако каждый надеялся, что это случится не с ним. Тем не менее эта мысль внушала страх, и, когда первые группы солдат с полной выкладкой стали с трудом подниматься на палубу для построения, взоры всех сразу обратились на остров, куда они должны были высадиться и который мог оказаться для них братской могилой.

С палубы открывался очаровательный вид. В ярких солнечных лучах раннего тропического утра искрилась спокойная вода пролива, свежий морской ветер шевелил ветви крошечных кокосовых пальм за серовато-коричневым отлогим берегом ближайшего острова. Был еще слишком ранний час, и томительная жара еще не наступила. Ласкали взор далекие открытые пространства суши и бескрайние морские просторы. Пахнущий морем бриз мягко скользил между надстройками кораблей, обвевая лица солдат. После спертого воздуха трюма, насыщенного людским дыханием и испарениями тел, бриз казался особенно свежим. На острове позади миниатюрных кокосовых пальм простирался до подножий желтых холмов зеленый массив джунглей, а за холмами возвышались в прозрачном воздухе окутанные голубой дымкой горы.

— Так вот он какой, Гуадалканал! — сказал солдат, стоявший у поручней, и сплюнул табачный сок за борт.

— Это тебе не занюханный Таити.

Первый солдат вздохнул и снова сплюнул:

— Да-а, какое хорошее, тихое утро.

— Черт, замучило это барахло, — раздраженно пожаловался третий солдат, подтягивая ранец.

— Скоро будет еще похлеще, — сказал первый.

Маленькие жучки, в которых они распознали пехотно-десантные катера, уже отошли от берега. Одни суетливо крушились, другие направились прямо к кораблям.

Солдаты закурили. Резкие команды младших офицеров и сержантов прервали их разговор, они стали не спеша строиться, а построившись, как обычно, замерли в ожидании.