Михаил Дроздовский - Дневник Страница 3

Только в Январе 1917 года, смог вернуться в строй Михаил Гордеевич и, произведенный в полковники, был назначен начальником штаба 15-ой пехотной дивизии. Его мечта получить полк, быть самостоятельным начальником, пока оставалась лишь мечтой. Там застала его революция, которая по мнению Дроздовского, вела к гибели Poccию. Вот его первое письмо после всех происшедших событий.

«Вы положились на армию, а она не сегодня-завтра начнет разлагаться, отравленная ядом политики и безвластия. Когда я первый раз услыхал о «рабочих и солдатских депутатах» — для меня ясен стал дальнейший ход событий: история — это закон. Что я переживаю? Я никогда в жизни не был поклонником режима беззакония и произвола, на переворот естественно смотрел как на опасную и тяжелую, но неизбежную операцию. Но хирургический нож оказался грязным, смерть неизбежна, исцеление ушло. Весь ужас в том, что у нас нет времени ждать, перед нами стоит враг с армией, скованной железной дисциплиной, нам нечего будет противопоставить его удару. Так что же я переживаю? Оборвалось и рухнуло все, чему я верил о чем мечтал, для чего жил, все без остатка… в душе пусто. Только из чувства личной гордости, только потому, что никогда не отступал перед опасностью и не склонял перед ней своей головы, только поэтому остаюсь я на своем посту и останусь на нем до последнего часа».

Долгожданная мечта Дроздовского, получить полк, наконец осуществилась, 6 апреля он был назначен командиром 60-го Замосцкого полка, но в революционных условиях это командование не принесло радости, не дало поля для широкой творческой работы, и было для Дроздовского непосильным крестом.

Несмотря на общий развал армии, боевые действия продолжались. 20-го ноября, Дроздовский по давнишнему представлению получил Георгиевский крест 4-ой степени, а представление, к Георгию 3-ей степени осталось безрезультатным (представление штаба Румфронта за № 125411).

24-го ноября он был назначен командиром 14-ой пехотной дивизии, но в виду полной невозможности командовать дивизией при все усложнявшейся обстановке, 11-го декабря, Дроздовский сложил с себя это звание и уехал в Яссы, где было задумано формирование Добровольческого Корпуса.

С захватом власти большевиками и фактическим прекращением войны наступил полный развал русской армии. Один лишь Румынский фронт, находившейся в иных условиях, благодаря присутствию румынских войск, границы, отделяющей его от хаоса в России, и т. д. кое-как сохранял внешний порядок.

Еще в декабре 1917 года установилась связь между генералами Алексеевым (Дон) и Щербачевым (Яссы). Тогда же в Румфронте зародилась мысль об организации особого корпуса русских добровольцев для посылки его на Дон в помощь ген. Алексееву и Корнилову. Эта идея встретила сочувствие и поддержку со стороны союзников; французы дали на организацию предполагаемого похода несколько миллионов франков.

Главнокомандующий Румынским фронтом ген. Щербачев поручил организацию добровольческого корпуса ген. Кельчевскому. Было выпущено воззвание к офицерам и солдатам Румынского фронта (см. прилож. I), с поступающих добровольцев требовалась подписка (см. прилож. II).

Одним из самых деятельных и талантливых организаторов по подготовке предполагавшегося похода был полковник М. Г. Дроздовский, к тому времени сложивший с себя обязанности начальника 14-ой пехотной дивизии. В начале января он был командирован в Одессу, где организовал Бюро для записи добровольцев.

Тем временем осложнения росли; к середине февраля положение на юге России, через который лежал путь следования предполагаемого корпуса, находился в состоянии полной анархии. «Бескровная» русская революция начала выражаться в исступленной безудержной войне всех против всех. Море крови, пытки, насилия и грабежи на фоне страха, угнетенности и пассивности масс — вот картина царившего там хаоса.

Связь с Доном была порвана.

Видя кругом распад, не веря в возможность какой бы то ни было борьбы с большевиками, ген. Щербачев, его штаб, а за ним и испуганное офицерство отказались от своей первоначальной идеи. Проще было сидеть в Румынии и в безопасности выжидать, дальнейшего хода событий. Приказом штаба Румфронта задуманный ранее поход был отменен и добровольцы, давшие ранее подписки в Добровольческий Корпус, освобождались от взятых на себя обязательств.

Гибнувшую идею решил спасти полковник Дроздовский. На фоне растерявшейся среды людей, долг которых был руководить и поддерживать в такие критические минуты, когда их опыт и авторитет могли бы поднять дух и объединить всех для борьбы с большевизмом, — встает скромная фигура полк. Дроздовского, объявившего прямо, что так скоро от начатого дела он не отречется. «Я иду — кто со мной». Это решение вызвало резкое осуждение окружавших его: мысль о походе называли безумием, авантюрой, — она вызывала насмешки и возмущение. Из всего Румынского фронта на смелый призыв Дроздовского отозвалось и поступило в организуемую им 1-ую Бригаду Русских Добровольцев всего 800 человек, не побоявшихся всех опасностей, которые стояли на намеченном пути, доверяя вполне водительству Дроздовского.

Только незадолго до выхода из Румынии ген. Щербачев изменил свое недоверчивое отношение к походу и стал помогать Дроздовскому; генерал же Кельчевский до конца где было возможно тормозил дело; Дроздовский называл его предателем.

Ярким примером отношения к проекту Дроздовского может служить следующее: В Одессе, председатель Союза офицеров ген. лейт. Л. в резкой форме отказал в содействии отряду по формированию, пополнению и в распространении среди офицеров его идей, не желая принимать участие и брать на себя ответственность в «этой авантюре».

Румынское правительство, помогавшее вначале, впоследствии ставило всяческие препятствия организации отряда, требуя его разоружения.

Несмотря на чинимые препятствия, Дроздовскому удалось сорганизовать свой отряд, который и выступил под его начальством в поход, описанию которого посвящен приводимый ниже дневник.

ДНЕВНИК

1918–1919

20 февраля 1918 г.

Утром 19 шел Геруа[1] передать доклад Совета[2]. Встреча с Алексеевым[3], решение уходить. Тревожные вести — разоружение. Все по моему предсказанию за последние 10 дней. Мое решение — пробиться. Распоряжение Лесли[4] подготовить помещение и об уходе; поездка в Скентею[5] и распоряжение. Ночной переход с 20-го на 21-ое. Приступил к составлению очерка затруднений, творимых румынами. Запрещение выдачи из складов имущества и снарядов, оружия, пропусков, неотпуск лошадей в Бельцах. Распубликование в Бессарабии о том, что в Яссах ничего нет[6]; затруднения, творимые в Бессарабии — еще хуже. Официальная любезность, тайные запрещения, итальянская забастовка. Наша борьба с Синедрионом[7] за выход на Днестр; бесконечно нервное напряжение последних 10-ти дней, 20-го утром записка Одона[8] о наряде 3-х эшелонов: Разрешение на вывоз оружия и артиллерии. Днем обещание отпуска недополученного снаряжения, снарядов и патронов. Подача записки Презано[9] (все это результат давления Щербачева, увы, позднего; вообще Презано шел охотно, тормозило правительство с Авереску).

22 февраля.

Разрешение министра на перевозку — в руках. Весь день те же мытарства: румыны водят за нос, нет до сих пор допуска к бензину, нет разрешения на снаряды, инженерное имущество, снаряжение — все время только и делают — ездят к Презано и в Главную Румынскую Квартиру. Галиб[10] пакостит, просил Авереску нас обезоружить. Составы есть, но нет еще разрешения грузить, а уже больше 18 часов. Очевидно погрузимся только завтра. Да и не могли бы — не хватает запряжи взять все имущество. Страшный кавардак и хаос, над всем царит страх отмены нашего выпуска с оружием (румынам верить нельзя) или занятия австрийцами Дубоссар.

Весь день мечусь, как угорелый, ездил в Соколы, нервы раздергались, становлюсь невыдержанным в разговоре. Обещались завтра примкнуть от 70 до 110 человек чехо-словаков и человек 60 запорожцев.

23 февраля.

Вчера до поздней ночи читал описание района предстоящего перехода — страшно; время разлива, ряд речек, мостов нет. Через Днепр у Берислава они могут быть разведены. Трудность предприятия колоссальна.

Узнал, утром о пожаре складов в Скентее. Назначено расследование.

10½ у. — Запрет румынским кабинетом министров перевозки и вообще выхода с оружием. Мотивы: предстоящий мир Румынии, а главное — Украйна заключила мир и объявила нейтралитет; без её разрешения нельзя. Кельчевский поехал немедленно к Главнокомандующему. Мое решение — в 10–11 вечера отправить в Унгени 3 роты (на подводах), эскадрон, легкую батарею и взвод (горную бросить — снаряды подмочены), пулеметные команды, штатный обоз; колебания некоторых начальников — офицеры 26 артил. бригады. Идти силою через мост — в карман пропуски и разрешение министра, способ — сам в голове колонны и на огонь — огонь[11].