Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник) Страница 3

– Но есть же и другой путь, по этим ублюдкам давно дисбат плачет. Уж я бы их засадил на всю катушку.

– Ага, плачет. Ты погоди насчет дисбата, не горячись. Не все так просто. Всех не пересажать – никаких дисбатов не хватит. Посмотри, что вокруг творится. После обеда полк по тревоге не соберешь, а, между прочим, это и есть самая главная военная тайна.

– Вот если бы лобное место посреди плаца установить и показательную порку розгами устраивать вместо вечерней поверки! Как думаешь, за два вечера навели бы порядок? Да и на одну тайну меньше бы стало.

– Ох, и мечтатель же ты, Рем. Но есть и другие методы. Римляне говорили, разделяй и властвуй, а потом добавляли – кнутом и пряником. Улавливаешь?

– Еще бы нет, и я сейчас о том же.

– Не совсем, это другое. Учись, пока я жив. Если в человеке заложена воля, если он по своей природе лидер, ему надо дать шанс, более того, это верный способ избежать лишних противоречий. Дух победителя закладывается в детстве, а то и с рождения, такого парня надо двигать в сержанты либо постоянно ставить старшим на работах, поощрять, пусть реализует себя. Следишь за мыслью?

– Согласен, резон есть.

– Ну так они ж себя через дедовщину проявляют, их натура сквозь шкуру лезет, ей простор для действия нужен. Масштаб.

– Толик, что-то я не очень тебя понимаю. Некий мистер Икс имеет волю плюс криминальные наклонности, благодаря чему терроризирует окружающих, а ты его предлагаешь канонизировать сержантом, чтобы он развернулся по-настоящему?

– Не усложняй. – Толик навалился грудью на стол и с раздражением продолжил: – Мы с тобой, вот ты и я, поставлены в рамки, в очень узкие рамки, мы не выбираем себе солдат, и к нам не присылают воспитанных интеллигентов. Что страна нарожала восемнадцать лет назад, то и изволь принять. При этом всех толковых себе забирает разведка, связь, Морфлот, артиллеристы, пограничники, а нам с тобой-то что осталось. Доходит, нет? Что ты такой твердолобый?

– Да не заводись ты. Я же о другом.

– О каком другом? Как раз об этом. Как управлять этой толпой, если не сказать хуже. Он вчера маменькиным сыночком был, иголку в руках держать не умеет, ботинки сам никогда не мыл, и ты хочешь, чтобы такого мой взвод обласкал, – воскликнул Рыбакин. – Вот именно, обласкает.

Он успокоился после своей тирады и, чиркнув спичкой, медленно закурил сигарету.

– Идеалист ты, Рем. Конечно, наивность свидетельствует о чистоте души, но, согласись, иногда она – просто глупость.

– Брось, все не так. Во всем должен быть порядок. Это мое кредо. А шпану я с детства не люблю.

– Это не шпана, это наши солдаты. – Рыбакин усмехнулся, выпуская в потолок струйку дыма. – Так ведь я не закончил. Вот из всей этой массы надо выбирать себе приближенных, свою гвардию, оказывать доверие, ну и, конечно, прощать им какие-то маленькие слабости.

– Мог бы не продолжать, все я понял.

– А по поводу дисбата… Вот что, давай пшеничную добьем, а потом я тебе расскажу, кто на этой кухне поваром подрабатывает…

Этот разговор состоялся еще зимой, и вот теперь он сам собой всплыл в памяти. Хасанов и Курдюмов присмирели-таки и благополучно уволились в декабре, под Новый год, почти под бой курантов, и надо же, трех месяцев не прошло, как все началось заново. Только что укомплектованная по полному штату, собранная со всего Туркестанского округа рота, как и весь батальон, сама устанавливала свою новую внутреннюю структуру, делила влияние, определяла своих авторитетов. И делалось это доисторическим, проверенным способом – кто сильнее, тот и прав. А в это время доблестный командир третьего взвода пятой роты гвардии лейтенант Ремизов нежился в мягкой постели с молодой женой. Какой позор. Ему и вправду стало пакостно, он чувствовал себя виновным сразу по всем статьям Уголовного кодекса. И вот эти самые солдаты и сержанты, имеющие образцовые характеристики с прежних мест службы, войдут в Афганистан для поддержания демократической государственной власти. Они будут оказывать братскую помощь. Артем, не терзайся, не угнетай себя, до истины, как до воды в знойной пустыне, – не докопаешься… Ладно, у меня будет двадцать четыре часа каждые сутки, чтобы навести порядок. С этой мыслью он и направился к своим людям.

Колонна, перевалив через мост и войдя в Хайратон, пограничный афганский город, остановилась. Предстоял пограничный и таможенный контроль. Пограничный – да, с обеих сторон границы несли службу советские зеленые фуражки, а вот насчет таможенного… Сегодня таможня дает добро, этот только что сформированный батальон ей не интересен. У афганцев же многое считалось редкостью или дорогим товаром, да хотя бы алюминиевая посуда или рулоны материи, электрические приборы. Здесь, за речкой, как говорил в Термезе сосед по коммуналке, знающий толк в валюте и в контрабанде, все в цене, но самым выгодным товаром оставалась русская водка. В те времена она продавалась по сорок чеков внешпосылторга (считай – долларов) за бутылку, и тот, кто часто пересекал границу и понимал, о чем идет речь, делал на этом маленький бизнес. Люди в колонне не ценили своей материальной выгоды, все потому, что их завтрашний день обещал быть жарким и ветреным, а вот выгоды не обещал. Они крутили головами по сторонам, ощущая горьковатый привкус чужой земли, ее нахлынувшие запахи. Все вокруг было особенным, новым, перед их глазами простиралась не только другая страна, затерявшаяся в самом центре Азии, среди гор и пустынь, но и другая жизнь, и если быть точным – другая цивилизация, то самое тридесятое царство. Сейчас они переворачивали страницы своих судеб, не задумываясь, сколько их там еще. Если бы кто-то посторонний прислушался, то непременно уловил бы, как хрустко, как отчетливо шелестят эти страницы. Они все, солдаты и офицеры, навсегда, до конца дней своих запомнят это прохладное утро шестнадцатого марта 1984 года – начало своей войны забыть невозможно. Изредка порывом ветра по их лицам пробегала тревога, они оглядывались на оставшийся теперь уже за границей берег Амударьи, на одичавшее за зиму колесо обозрения в городском парке Термеза и надолго прощались с тем, что всегда называли своим домом и страной. Там осталась их Родина, их великая держава с великим именем – Советский Союз.

По обочине дороги, как по долгому караванному пути, неторопливо переставляя ноги и погоняя нагруженного хворостом ишака, шел одинокий путник. Первый встреченный афганец – как мессия, как пророк. Он был стариком и совсем не походил на всех известных Ремизову таджиков, узбеков, туркмен. Согбенная спина, темное, изрезанное глубокими морщинами лицо с узкой седой бородой, на голове смотанный из грязной цветной ткани тюрбан, такой же грязный был стеганый чапан, подпоясанный кушаком, босые заскорузлые ноги имели цвет земли. Ремизов рассматривал старика, словно археологическую диковину, совсем скоро он привыкнет к подобным зрелищам, а также поймет, что в определении возраста нужно быть осторожнее, этот старик вполне мог быть немногим старше средних лет. Их глаза встретились. Открытый улыбающийся взгляд молодого русского офицера натолкнулся на такой же открытый, но полный вражды взгляд афганского старика. Много жил, много видел, много знает этот путник, однако, он совсем не философ. Сегодня на его земле чужестранцы, и в его сердце зло. Это правда. Но был Искандер, были персы, был Тамерлан, были англичане. Где они все, и что станет с этими? Иди в пустыню, постой среди песчаных волн, послушай, о чем столетиями поют барханы, и найдешь ответ. И окажется он удивительно знакомым: все пройдет. И это пройдет. Не оглядываясь, не меняя выражения лица, почтенный аксакал, как символ бессмертного времени, степенно прошел мимо колонны и по густой глинистой пыли направился в запутанные переулки Хайратона. Беззаботный ослик, мотая хвостом, семенил следом, ему было все равно, какие люди и чьи машины стоят на разбитой обочине этой страны.

Так и началась эта война.

Куда ведет дорога? А никуда она не ведет. Вокруг, до горизонта, бледно-желтые, нагретые под солнцем пески, над ними белое небо и в нем, как проклятье, жгучее и такое же белое солнце. Барханы, барханы, дюны, горячий низовой ветер несет по ним комки верблюжьей колючки, сдувает с гребней струйки песка, заметает любые следы. Возникло впечатление, словно и серая нитка дороги растворяется где-то там, впереди, среди миражей и песчаной пыли. Колонна шла хорошо, быстро, в эфире изредка шли вялые переговоры, комбат Усачев или его начальник связи Мамаев запрашивали тыловое замыкание, все ли в порядке, держат ли дистанцию, ну и все, что положено соблюдать на марше. Навстречу не попадалось ни одной машины, как будто их бронированная змея получила зеленую улицу. Суть заключалась в другом. Комендантский час на трассе прекращается в восемь часов утра, и все афганские и наши армейские колонны до этого времени томятся в безопасных отстойниках в районе Ташкургана, Пули Хумри, Саланга, а оттуда до Хайратона неблизкий путь. И всем нужен именно Хайратон, крупнейшая перевалочная база, крупнейший терминал, где ежедневно швартуются баржи с продовольствием и стройматериалами, где на платформах и путях пятикилометровой железной дороги разгружаются составы, где идет перекачка дизельного топлива и керосина. И все из Союза. Войска тоже шли из Союза.