Лео Кесслер - Форсированный марш Страница 3

— Что это вы, интересно, делаете в моем заведении со своей гребаной инвалидной коляской? — грозно осведомилась она. — За это вам, черт побери, придется заплатить дополнительно! — она сделала весьма выразительный жест своей унизанной множеством колец пухлой рукой. — Заплатите за коляску, и тогда я разрешу вам поставить ее где-нибудь в уголке и посмотреть на моих девочек.

— Ну-ка, покажи ей, что мы припасли, Матц, — бросил Шульце.

— У нас есть для вас кое-что получше денег, мадам, — с энтузиазмом откликнулся Матц и, засунув руку в ящичек, который располагался под сиденьем его инвалидной коляски, принялся выуживать оттуда вещи, которые приятели прихватили с собой, покидая госпиталь «Шарите». — Три банки мясных консервов, блок сигарет, кило крупы и — вот, смотрите. — Он поднял высоко вверх маленькую бутылочку с маслянистым содержимым коричневого цвета. — Сок радости.

— Морфий? — ахнула женщина. Ее зрачки сузились. Как и все, кто жил в Берлине в третий военный год, она прекрасно знала, что на черном рынке бутылочка морфина стоила целое состояние. Ведь немецкая столица была теперь переполнена калеками всех сортов — и мужчинами, и женщинами, — которые существовали только от инъекции к инъекции и были готовы отдать за временное избавление от своих страданий любые деньги.

— Именно морфий, — подтвердил Шульце. — Теперь все улажено, не так ли, мадам?

Так оно и было. Не более как минуту спустя парочка лучших девиц мадам, австрийские двойняшки Митци и Герди, повели друзей наверх в самые роскошные апартаменты заведения.

— Обычно мы пускаем сюда лишь офицеров и настоящих господ, — объяснила хозяйка, крепко прижимая бутылочку с морфием к своей массивной груди.

— Высший класс! — восторженно воскликнул Матц, когда две полураздетые проститутки уложили его на огромную кровать, стоявшую в углу. — Как в раю.

Но в отличие от него Шульце совсем не собирался выражать столь же неумеренный восторг.

— Мадам, моему товарищу все здесь подходит, — объявил он. — Ведь, во-первых, у него слишком мало того, что надо вставлять; во-вторых, он делает это лишь одним-единственным способом — сверху вниз и обратно. — Он постучал закованной в гипс рукой по своей широкой груди: — Но лично мне требуется гораздо больше пространства. — Повернувшись к Митци, он одарил ее распутной улыбкой: — Видишь ли, милочка, на кровати я — настоящий матадор. Сначала я делаю это сбоку. Затем — сзади. А затем взбираюсь на подружку и, опираясь на свои плавники, делаю это сверху. — Он подмигнул проституткам, и они расхохотались — намерения Шульце были им ясны и понятны.

Шарфюрер хлопнул мадам по ее объемистому заду, плотно обтянутому шелком платья:

— Но на сегодняшнюю ночь, учитывая особые обстоятельства я, так и быть, готов удовольствоваться тем, что вы мне предложили. Мне хватит и этой кровати — и не беспокойтесь, хозяйка, я очень нежен с девственницами.

Не прошло и пяти минут, как Митци уже стащила с Шульце его тяжелые походные ботинки и черные брюки и обнюхивала его гигантский восставший член, точно он был каким-то особенно прекрасным цветком, почти прижимаясь к нему своим точеным венским носиком. В этот момент Матц неожиданно застонал:

— Шульце!

— Чего тебе надо, кретин? — зло крикнул шарфюрер. — Ты что же, не видишь, что сбиваешь меня с панталыку?

— Но я не могу… не могу.

— Не можешь что?!

— Не могу взобраться на нее! — со слезами в голосе ответил одноногий роттенфюрер.

Пробормотав сквозь зубы ругательство, Шульце повернулся к нему. В тусклом красноватом свете он хорошо видел девицу Матца, уже совершенно голую, лежащую на кровати с задранными вверх ногами. Матц, однако, пока так и не выбрался из своего инвалидного кресла — хотя он тоже был совершенно голый и безусловно готовый к действию; из уголка рта у него, похоже, капала слюна при взгляде на соблазнительную голую шлюху, дожидавшуюся его.

— Раскрыв так ноги на сквозняке, она рискует очень серьезно простудиться, — проронил Шульце, глядя на эту сцену.

— Я прошу тебя, Шульце, пожалуйста, без шуточек, — взмолился Матц, глядя на кровать с выражением безнадежности в глазах. — Я мечтал о подобном в течение долгих, долгих месяцев!

Шульце спрыгнул со своей постели и торопливо пересек комнату, направляясь к Матцу. Его собственный пенис торчал вверх, точно полицейская дубинка.

— Давай, маленький калека-извращенец, — рявкнул он, одним движением своей перебинтованной руки поднял миниатюрного роттенфюрера в воздух и опустил его точно между ногами девицы.

— Попробуй, милая, как тебе подойдет этот размерчик, — бросил он.

Проститутка замычала от удовольствия, а Матц немедленно приступил к активным действиям. Пружины кровати заскрипели, точно бешеные.

Шульце также не собирался терять времени даром. Снаружи то и дело разрывались авиабомбы, которые теперь падали густо и часто. При каждом новом взрыве Митци вздрагивала, что делало удовольствие, которое получал Шульце, лишь еще более острым. Гамбуржец занимался любовью со всем пылом, на который был способен, и его широкая мускулистая спина вся взмокла от усердия.

Со своей кровати Матц восторженно прокричал:

— Давай, задай ей жару, задай ей настоящего жару, старина Шульце!

— Остановитесь-ка, эй, вы! — Элегантный штабной офицер натянул поводья своей лошади и с удивлением поправил в глазу монокль в черной оправе. — Во имя трех дьяволов, скажите мне, что вы здесь делаете?! — Выпучив глаза, он брезгливо рассматривал одноногого и совершенно пьяного солдата, сидевшего в своем инвалидном кресле в одной ночной рубашке и прижимавшего к груди ночной горшок, до краев заполненный коричневатой жидкостью. Бритая голова этого солдата была прикрыта алыми женскими кружевными трусиками. А его инвалидное кресло толкал вперед другой, столь же пьяный, солдат с расстегнутой ширинкой и с забинтованными руками, полностью облепленными гипсом. Под мышкой он зажал деревянную ногу-протез.

— Дышим утренним воздухом, господин офицер, — вежливо ответил Шульце. — Очень приятно, знаете ли, подышать им после того, как проклятые томми выбросили наконец весь свой груз бомб и улетели восвояси.

— Ничего себе утренняя прогулка! — взорвался штабист. — Вы что же, не видите, что с неба льет дождь?

Шульце задрал лицо вверх и почувствовал, как на его грубую обветренную кожу падают прохладные дождевые капли.

— Верно, господин офицер. Извините, не заметил раньше. Эй, Матци, прикрой-ка мое пиво ладошкой — Господь Бог мочится в него с неба!

— Да вы еще к тому же и богохульствуете! — прорычал офицер, лихорадочно поправляя монокль. — К чему, о Боже, пришли солдаты Ваффен-СС?!

— Шел бы ты отсюда да наложил кучу дерьма где-нибудь на свежем воздухе! — пьяно буркнул Матц, припадая к ночному горшку и делая очередной глоток несвежего пива, которое они захватили с собой, покидая бордель. — Чего ты пристаешь к нам, когда мы разыскиваем батальон «Вотан»? Грязный педик…

— Что вы сказали?!

— Не воспринимайте его серьезно, господин офицер, — попытался успокоить покрасневшего штабиста Шульце. — Дело в том, что из него надо каждые два часа откачивать мочу. Вот почему он всюду таскается с ночным горшком. А когда из него откачивают мочу, он становится немножко не в себе и болтает всякие глупости. Как сейчас, например.

Офицер задохнулся от приступа ярости. Вытягивая длинную шею из туго облегающего воротника своего мундира, что делало его похожим на страуса, он процедил сквозь зубы:

— Заткнитесь, вы! Этот человек… он оскорбил меня!

— Оскорбил тебя? — промурлыкал Матц с выражением невинности на своем пьяном лице. — Да все, что я сказал, — это чтобы ты наложил кучу дерьма где-нибудь на свежем воздухе! Лично я совсем не считаю, что это — настоящее оскорбление. Если бы я только захотел оскорбить кого-то…

Конец его фразы потонул в пронзительном свисте офицера, который с побагровевшим лицом дул и дул в серебряный свисток, свисавший на шнурке с его кителя.

Буквально в следующую секунду словно из-под земли появился патруль — четверо солдат с карабинами во главе с фельдфебелем. Последний встал навытяжку перед офицером, на чьи серебряные погоны падал красноватый отсвет от багрового солнечного шара, который начал подниматься на горизонте и лучи которого с трудом пробивались сквозь пыль и дым, вызванные ночной бомбежкой.

— Слушаю вас, господин офицер, — обратился к офицеру фельдфебель.

— Арестуйте этих двух отвратительных животных, — потребовал тот. — Арестуйте их немедленно. Они только что оскорбили меня — меня, офицера Генерального штаба!

Холодные глаза здоровяка-фельдфебеля внимательно ощупали фигуру Шульце, не пропустив ни множество его орденских планок, ни Рыцарский крест Железного креста, который криво свисал на ленточке, обмотанной вокруг его открытой шеи.