Вячеслав Миронов - НЕ МОЯ ВОЙНА Страница 3

На этом пятачке много народу. Очень много, человек около ста. Во всём третьем ЗРДН не больше шестнадцати человек. Но он оставался единственным боеспособным подразделением, поэтому людей снимали с других дивизионов и направляли сюда. Сразу бросилось в глаза то, что среди этой пёстрой вооружённой толпы ополченцев, наряженных в добротный импортный камуфляж, не было наших. Наших видно сразу и издалека, выгоревшее, застиранное почти добела х\б, было бы заметно в эту тёплую ночь.

Я тихо ехал, толпа расступалась передо мной, ополченцы махали руками, улыбались. Я тоже скалил зубы. Они одобрительно показывали на плакатик на лобовом стекле и поднимали большой палец. Мол, хорошо, свои приехали. Ага, свои! Ваши лошадь в овраге доедают! Чёрт! Ничего понять не могу.

Дальше ехать было невозможно. Вышел. Закурил. В пачке оставалась всего пара сигарет.

— О, помощь приехала! — джигиты настроены дружелюбно.

— А где наши?

Из толпы вынырнул прапорщик Сабиров. Сразу и не признаешь. Был у нас замусоленный, грязный, вороватый прапорюга. Потом исчез после очередного похищения очередной машины со стоянки ДХ. Он тогда и стоял в карауле. Исчез вместе с автоматом. Сейчас важный, камуфляж забугровый нацепил. Морду наел.

— Привет, Сабиров! А где командир, офицеры?

— Господин Сурет Гусейнов беседует с ними в оперзале.

— Понятно. А ты чего вырядился и здесь выхаживаешь? Боевиком заделался?

— Я тебе не Сабиров! А мюдюрь (господин) Сабир, ты меня понял, русская свинья?!

— Как же тут не понять, — я сильно затянулся, посмотрел на сигарету, — если за тобой около сотни стволов. Вот если один на один, так можно было бы тебе башку твою пустую и расколотить.

— Ах ты, свинья! — Сабиров замахнулся на меня.

Замах был такой, что можно было уснуть, я поднырнул под руку, ушёл влево, затем коротким ударом правой заехал ему в живот, он согнулся. Я выпрямился — теперь по корпусу ногой. Бывший прапорщик, а ныне, по его словам, мюдюр, отлетел в сторону.

— Получи, фашист, гранату от советских партизан! — только и успел я сказать, как меня сбили с ног и начали пинать ногами.

Я крутился на земле как волчок. Поэтому удары приходились в основном вскользь. Практика уличных драк в Кемерово пригодилась.

— Хватит! Поднимите его, — голос Сабирова, пардон, господина Сабира. — Отведите к командующему, этот нам пригодится.

Меня бесцеремонно подняли, поставили на ноги и, грубо толкая вперёд, повели на КП дивизиона. Бронированная дверь тоже распахнута. Ступенька, ступенька, как бы не упасть здесь в полумраке! Костей не соберёшь.

Вот и зал. Перед возвышенностью — "капитанским мостиком" — толпой стоят все офицеры и прапорщики 3-го ЗРДН. На своём месте сидел командир дивизиона подполковник Бобов Василий Степанович.

Меня с силой швырнули в толпу наших. Я с ходу врезался в Серёгу Модаева.

— Здорово, Серый! Что это за цирк у вас тут?

— Тихо. Сейчас всё узнаешь!

В стороне стоял Гусейнов.

Гусейнов был не дурак. Но позёр страшный, любитель «сыграть» на публику. Речь его предназначалась скорее не нам, а его ополченцам. Уже более четырёх лет длился Карабахский конфликт. Поначалу он выражался в стихийных погромах и грабежах с обеих сторон. А около года назад и Армения и Азербайджан перешли к открытым вооружённым столкновениям.

Наша часть была дислоцирована на территории Азербайджана, на границе с Карабахом. С одной стороны, мы искренне сочувствовали армянам, всё-таки наши, братья-христиане, но дабы не злить азербайджанских аборигенов, демонстративно не принимали участие в яростных спорах и мелких стычках.

Каждая сторона перелопачивала массу архивов, доставая из них пыльные, ветхие документы и, потрясая ими, кричала, что эта земля принадлежит именно его народу.

Были эмиссары с обеих сторон, нам предлагали огромные деньги, чтобы продали оружие, или пошли к кому-нибудь наёмниками, инструкторами. Энтузиазма и охотников повоевать с обеих сторон было много, а вот офицеров, способных из толпы гражданских сделать подобие боеспособного подразделения, было явно недостаточно. Для нас же главным было просто нести боевое дежурство. Как мы шутили: "Нести свой крест — БД". И всем отвечали на азербайджанском языке: "Карабах — лязимды, КП- бизимды" (Карабах — ваш, КП — наш).

И вот Гусейнов начал:

— Вы захвачены народно-освободительной армией Азербайджана (свист, аплодисменты "захватчиков")! Всё имущество, оружие теперь принадлежит нам (снова одобрительный шум)! А вы объявляетесь пленными!

Захватчики заорали что-то на своём языке. Визг, писк, радостные вопли. Мы набычились. Ещё бы, чтобы какая-то сволота захватывала в плен советских офицеров! Хрен вам в ухо!

Рядом стоящий прапорщик Сеня Морозко дёрнулся, вырвался из-под упёртого в шею ствола автомата. Обернулся, схватился руками за ствол и цевьё, вырвал автомат из рук боевика-ополченца, ударил его в пах ногой. Джигит-боевик с диким воем сложился пополам и, зажав разбитое своё «хозяйство» руками, покатился по полу.

Морозко передёрнул затвор и повёл стволом поверх голов:

— На пол, ублюдки!..

Неожиданно громко ударил выстрел, и Морозко рухнул лицом вниз, не закончив фразы. Я лишь успел заметить, что на груди его образовалось большое красное пятно, а под курткой-"афганкой" что-то стало торчать. Когда он упал, мы увидели входное отверстие от пули в спине.

Гусейнов опустил пистолет.

Ну вот, а я ещё думал, что он идиот, раз держит автомат на левом плече. Думал, что так профи не поступают. Ошибался. Недооценил я этого шакала. Никто из нас ранее не принимал этих боевиков-ублюдков всерьёз. Ну, захотелось мужикам покуражиться, нацепили на себя оружие, питаются в кафешках придорожных бесплатно, мелким рэкетом промышляют. Теперь придётся считаться с ними.

Мы же не пехота, а инженеры. Наше оружие — ракеты. Все из нас проходили общевойсковую подготовку в училище на 1–2 курсах, но это всё быстро забывается.

Мне в этом плане было легче. Я оканчивал командное училище связи. И весь наш батальон готовили для Афганистана. Учили именно воевать, а не просто командовать, учили выживать самих и спасать подчинённый личный состав. Учили, как выполнить боевую задачу и сохранить солдат. А это непросто, ой, как непросто! Учили убивать. Учили «жрать» всякую гадость, но выжить. Выжить!

Я открываю глаза, осматриваю наше узилище. Горько усмехаюсь. Видимо, эта подготовка мне сейчас пригодится. Ещё как пригодится. Я сплёвываю на бетонный пол вязкую смесь крови и слюней, что накопилась во рту. Глотать больно, голова кружится. Подташнивает. Послышались какие-то неясные звуки в конце коридора. Прислушиваюсь. Может, Витьку бьют? Непонятно. Откидываюсь на прохладную стену. Голову приятно холодит. Господи! Не лиши меня разума, памяти! Лучше убей, но память оставь! Закрываю глаза и вновь вспоминаю.

Эта подготовка для выживания пригодилась и во время прохождения службы в ПВО. Постоянно проводил показательные занятия по общевойсковой подготовке. Что-что, а командиров из нас готовили неплохих. Личный состав, несмотря на то, что было много всяких раздолбаев, технику знал, боевое дежурство нёс хорошо.

Я улыбаюсь своим мыслям. Господи! Кажется, что всё это было в прошлой жизни, хотя не прошло и двух недель с момента пленения. Собственной кровью мы с Виктором пишем на стенах, отмечаем дни заточения. Кто мы, откуда. Расписываем всевозможные проклятья на голову «Мудаева», Гусейнова. Вкратце описываем, что с нами произошло.

Как потом рассказали, первым захватили командира дивизиона подполковника Бобова. Кто-то из местных наводил. Это факт. Знали досконально расположение боевых постов, наиболее важных узловых центров. Скорее всего, это Гусейн. Падаль! Шакал вонючий!

С самого начала захвата командир сидел, насупившись, исподлобья наблюдая за всем этим бардаком, только покраснел как рак. Желваки гуляли на челюстях, вены на шее надулись, огромные руки, сжатые в кулаки, лежали на столе.

Мастер спорта по вольной борьбе, он ещё в училище спокойно занимал первые места в тяжёлом весе. Когда было спокойно, в части каждый выходной замполиты устраивали спортивный праздник ("Что не отдых — то активный, что не праздник — то спортивный!"), Боб постоянно принимал в них участие. Он не бегал, но любил побаловаться с гирей, побороться. Боксом всерьёз не занимался, но побиться на ринге любил.

Излюбленным его развлечением было объявить на спортивном мероприятии: тот солдат из дивизиона, который больше Боба поднимет гирю-двухпудовку, невзирая даже на имеющиеся прегрешения, сразу получает отпуск. На эту шутку покупались многие, но никто в части не мог побить Бобовых рекордов. Пусть на два-три раза, но он поднимал больше. Бороться с ним также было мало охотников. А те, кто решались, уже через тридцать секунд лежали на матах, легко переброшенные через себя. Потом долго приходили в себя, охая и потирая ушибленные места.