Владимир Орленко - Операция без выстрела Страница 30

Последние слова Мамчура дали Бегунцу пищу для размышлений. Но дальше размышлений он не пошел. Микола же упрекал себя за слишком прозрачный намек и боялся, что парень поймет это как совет покончить с подпольем.

События развивались своим чередом.

На рождество подпольщики собрались в Миколином бункере. Накрыли по-праздничному стол, выставили хлеб, сало, лук. Бегунец достал из «кладовой» тушеное мясо, сыр, окорок. Все уселись и с нетерпением ждали Песню.

— Куда же он запропастился? — раздраженно бормотал Ильчишин, посматривая на люк. — Сколько можно? Начнем без него. А, Микола?

Вдруг откинулась крышка, заскрипели ступеньки лаза. Это был Песня. Он пришел не с пустыми руками. Поставив на стол бутыль самогонки, на радостях выбил чечетку.

— Вытанцовываешь, — упрекнул своего подручного Ильчишин. — Ты бы и в работе был таким.

Песня сел к столу и сразу отплатил резиденту той же монетой:

— А вас, друже, в Мюнхене этому не учили? Так, может, запоете на рождество песню фашистских штурмовиков «Хорст Вессель»?

Ильчишин едва сдержался.

Хотя посиделки длились до утра, настроение у обоих проводников было испорчено.

На рассвете Песня отправился к себе, Бегунец подался за харчами к одному из бывших куркулей, который жил на небольшом лесном хуторе и прислуживал бандитам.

На улице занималась заря. Ильчишин открыл люк, задул керосиновую лампу, улегся на нарах. В голове беспорядочно роились мысли. Он отгонял их, но они, как настырные мухи, не давали ему покоя.

Сразу же после прибытия на Украину Ильчишин должен был связаться с Мюнхеном, передать по рации первое сообщение. Он представлял себе, с каким нетерпением все это время там ждут от него весточки. От него требуют дела, а он отсиживается в вонючей яме, сдавшись на милость Песни.

Отношения с местными проводниками угнетали эмиссара. За внешней доброжелательностью скрывалась взаимная враждебность, которая, чем дальше, тем все больше усиливалась. Ильчишин любой ценой хотел подчинить себе Песню, который считал себя здесь главным. Для этого надо было заручиться поддержкой Миколы и уговорить его раздобыть детали для рации.

Словно догадываясь о намерениях эмиссара, Песня тем более не упускал случая подчеркнуть, что хозяином положения является он, референт пропаганды краевого провода. Хорошенько хлебнув самогонки рождественской ночью, он чванился своими заслугами перед ОУН, с пьяной откровенностью рассказывал о личном участии в террористических актах, в подрывной работе в тылу Красной Армии.

Собственно, кровавые замыслы у обоих были общие. Но в их планах было и кое-какое различие. Песня категорически требовал прекратить любую деятельность до наступления весны, чтобы не вызвать активность органов безопасности. Ильчишин, напротив, получив задание расшевелить подполье, упрекал референта пропаганды в пассивности.

— Если мы не можем проводить акции, то должны хотя бы собирать разведданные на территории Украины. Неужели ты этого не понимаешь?

Песня понимал, что необходимо что-то сообщать к американской разведке, и в националистический центр, но может ли он ради этого рисковать собой и людьми в условиях зимы? Как этого не понимает Ильчишин? Нет и нет! Будем сидеть тихо до весны. Ночной спор закончился ссорой. Обозвав Песню трусом, Ильчишин сказал:

— Все вы трясетесь за свою шкуру. Даже противно! Придется рискнуть мне. Завтра же отправляюсь в город.

— До завтра еще надо дожить, — сквозь зубы процедил Песня.

— Это что, угроза? — побагровел эмиссар.

— Не угроза, а будет так, как я сказал.

Кто знает, чем бы все кончилось, если бы не вмешался Мамчур:

— Не горячитесь. Вопрос сложный, надо обдумать все на трезвую голову.

Когда Песня, махнув рукой, ушел, а следом за ним отправился Бегунец, Ильчишин решил поговорить с Миколой без свидетелей и склонить его на свою сторону.

Разговор он повел издалека:

— Пришлось мне в жизни хлебнуть и радостей, и разочарований. Зато я прошел хорошую школу борьбы с большевизмом. К какому только берегу не прибивали нас волны ненависти! Там, на Западе, кое-кто упрекает ОУН за сотрудничество с немцами. Да, видно, и тут, на Украине, не могут нам этого простить. Как ты считаешь, Микола?

— Может, и вправду руководители ОУН переборщили в сотрудничестве с немцами?

— Не будь наивным! — перебил резидент. — На кого, кроме Германии, могли мы рассчитывать? Может, на самих себя?.. Нет, в те годы ОУН могла делать ставку только на германский фашизм. Мы верили, что с помощью вермахта создадим самостийную Украину, и делали все, чтобы причинить как можно больше вреда большевикам. В начале войны я принимал участие в деятельности разведоргана «абверштелле-202». По плану генерального штаба вермахта этот орган с лета 1940 года занимался организацией разведки на Украине, а в первые дни войны переместился во Львов. «Абверштелле-202» возглавлял опытный разведчик подполковник Эйкерн. Так вот, с приходом немцев во Львов я возглавил Рогатинский окружной провод, а потом Стецко и Лебедь поручили мне, как руководителю ОУН, поддерживать тесные связи с оккупационными органами власти уже на Тернопольщине и предложить для службы в полиции, абвере и СД верных нам людей. В числе многих других для работы в военной разведке я рекомендовал и твоего нынешнего шефа рефентуры пропаганды. Если бы я знал тогда, что Песня такой трус, то, ей-богу, поступил бы с ним иначе.

В голосе Ильчишина звенела обида. Он вынул платок, вытер потный лоб.

— Ты даже не представляешь себе, Микола, как я обрадовался, когда попал в бункер Песни! А он, сукин сын, вишь, куда клонит? Да не об этом речь. О чем я рассказывал? Ага, про немецкую разведку. Так вот, руководство абвера поручило моему шефу Эйкерну договориться с Бандерой относительно поставки людей для срочного обучения. На прием к начальнику «абверштелле-202» пошли Лебедь и я. Встреча эта состоялась в конце 1941 года на специальной квартире разведки. Не думай, Бандера знал, кого посылать! Лебедь выполнил все, чего требовали немцы. В распоряжение абвера были направлены каши люди. Их успешно использовали со временем в тылу Красной Армии. Задали тогда хлопцы жару большевикам! Но это еще не все. Прошло время, и за нас ухватились уже в самом Берлине. В беседах со стороны националистов принял участие Бандера, от руководства абвера — сотрудник второго отдела, доктор Маркет.

Мамчур усмехнулся:

— Не так давно Песня говорил мне, что поручения отдела «абвер-2» даже самые отпетые подонки считали грязной работой.

— Мне он этого не скажет, — нахмурил брови эмиссар. — Но давай вернемся к этим переговорам. Бандера получил тогда от немцев два с половиной миллиона рейхсмарок, то есть столько, сколько получал Мельник в течение года. В конце концов не это главное. Именно тогда второй отдел абвера дал согласие обеспечить ОУН — бандеровцев оружием, разведывательным и военным снаряжением. Вишь, дружище, как обернулись наши дела! А ты говоришь: руководители ОУН переборщили в сотрудничестве с немцами. Кто же мог тогда подумать, что Германия проиграет войну?

Ильчишин поднялся с нар, возбужденно зашагал по схрону.

— Сначала успехи Красной Армии на фронте мы считали временными. Потом, когда поражение Германии стало для всех очевидным, ОУН стремилась добиться признания со стороны англичан и американцев. Ты не принадлежал к центральному проводу, поэтому многого не знаешь. Я расскажу тебе об одном деле. Весной 1944 года мы собрались в селе Сороки под Львовом, чтобы среди многих других вопросов обсудить состояние организации, потому что уже и тогда в рядах ОУН ощущался разлад. Когда Шухевич сказал присутствовавшим, что судьба организации в наших руках, кто-то из членов провода — то ли Мирослав Прокоп, то ли Дария Ребет, точно уже не помню, но кто-то из них возразил: «Мы как организация не имеем своего лица ни во всем мире, ни тут, на Украине. Теперь мы должны признать: украинские массы не являются национально сознательными». Эти слова вывели Шухевича из равновесия. «Это что, новая угроза оппортунизма, проявление духовного паралича или, может, способ оправдать свою капитуляцию перед Советами? — кричал он. — Об украинских массах говорить поздно. Мы их плохо воспитывали, мало убивали, мало вешали! Теперь надо думать о том, как сохранить организацию и захватить власть. Будем надеяться, что американцы оккупируют континент до прихода советских войск». Немцы тоже надеялись, что война закончится на бывшей советской границе. Но события развертывались бурно, абверовцы, гестаповцы пытались как можно скорей удрать за Эльбу. О захвате нами власти на Украине не могло быть и речи. Мы отступали вместе с немцами. Я хорошо помню эти страшные времена.

Ильчишин сел напротив Мамчура:

— Песня издевается надо мной, что я бежал с Украины раньше немцев. Все это — брехня. Из Львова я ушел 11 июля 1944 года, за несколько дней до прихода в город красных. Остановился на двое суток в Перемышле. Оттуда переехал в Криницу, дальше — в Пряшев. Там опять-таки был недолго и перебрался в Братиславу, где оставался до самого Словацкого восстания. Потом двинулся в Краков. Вместе с Ленкавским, Кашубой, Лопатинским, Раком и Матлой помогал Гриньоху поддерживать связь с немцами. Разве это бегство? В начале декабря в Краков прибыли Степан Бандера и Ярослав Стецко. Они информировали членов центрального провода, что немцы удовлетворены деятельностью националистов в тылу Красной Армии. И все это время я занимался организационной работой по линии ОУН — оставлял связных, давал задания группам УПА, которые вели подрывную работу на территории Украины. Скажу откровенно: даром хлеб не ел.