В ста километрах от Кабула - Валерий Дмитриевич Поволяев Страница 30

Абдуллой он обязательно перехлестнется. Лично. И вполне возможно, у него будут личные счеты. Раз будут – значит, он их обязательно сведет. Про смерть Фатеха Аскарова Сергеев пока не знал, не успел узнать – иначе б он не так несся по ущелью, он превратился бы в духа из преисподней, он просто не выпустил бы ни одного человека из ущелья, всех посадил бы на мины, фугасом взорвал бы жидкий здешний воздух, разрубил горы пополам, завалил бы Абдуллу камнями – ешьте, моджахеды, – хотя и сейчас перед ним стояла та же цель – взять Абдуллу.

Группу Рябого они уже не выпустят, те, кто рванулся назад, в кишлак Курдель, – не уйдут, им не даст уйти Вахид, а вот Абдулла ускользнуть может. Ускользнет – новую бандгруппу организует.

Много раз бывало такое – рассыпалась банда под внезапным ударом, осколки разлетались в разные стороны, душманов переставали преследовать – чего их, собственно, преследовать, когда они рассыпались, возьмутся за ум, вернутся домой, к земле и скоту… Но проходило немного времени, и банда рождалась вновь. Все из-за того, что часто не добивали главаря – такого же, как лысый, или какой он там? – меченный рябью Абдулла.

Бывали и другие случаи: душман бросал автомат и поднимал руки вверх – раскаиваюсь, мол! Его спрашивали: «Больше не будешь?» – «Нет!» – «Клянешься Аллахом?» «Клянусь Аллахом!» Моджахеда, считая, что он раскаялся, благополучно отпускали, а через месяц снова брали с оружием в плен и снова отпускали, вот ведь как. Потом опять брали и опять отпускали. Ну когда только мы, черт побери, перестанем быть наивными? Что-то мутноe, тяжелое, яростное поднялось внутри Сергеева – ярость наложилась на ярость.

Абдулла благополучно уходил на коне вниз, а Сергеев, ругаясь, подбивая носками ботинок камни, бежал по ущелью вверх, останови его сейчас, спроси, злого, взъерошенного, самому себе чужого, узкогрудого, на бойца совсем не похожего: куда он бежит, зачем и вообще, что делает? Ведь главный супостат не вверх ринулся – вверх, в Курдель, ринулись тоже супостаты, но другие, не они главные, не за ними должен гнаться Сергеев, – он не ответит на вопрос, только захлебнется собственным сорванным дыханием, тоскливо выматерится и понесется дальше. Не знает опытный, все и вся знающий Сергеев, зачем он мчится вверх, когда надо мчаться вниз, и вместе с тем все знает.

Лошадей и людей посекли пулеметами, но не все жe лошади остались лежать на камнях, тем более, что пулеметчики – вчерашние крестьяне, люди жалостливые, с пониманием, они знают, что такое тягловая животина в хозяйстве, их не раз и не два пробила сердечная боль, когда они управлялись со своим боевым инструментом – не могли они всех лошадей положить! Вот и бежал храпящий Сергеев вверх, шарил глазами с надеждой – а вдруг увидит лошадь?

Он нашел лошадь – гнедою, с разбитыми коленями, с широким крапом, немало, видать, походила с плугом, знает, для чего создана и, как и люди, понимает, что создана не для убийства и не для войны, для других дел, смирная, поскольку с рождения была приучена к человеку, – обыкновенная крестьянская лошадь с задумчивой мордой и слезящимися глазами.

Она покорно стояла у камней, предусмотрительно вдавшись телом в скалистый скос, словно бы аккуратно выбранный рудокопами для домашних поделок, для дувала, хлева и загона – словно бы ведала: так безопаснее, меньше вероятности, что клюнет пуля или осколок, вела себя, как опытный вояка, что-то мирно пожевывала и ждала, когда к ней придет человек. Не могут люди бросить лошадь – не собака ведь!

Увидел ее Сергеев, присел невольно, в груди у него что-то мокро хлюпнуло, сунул пистолет в кобуру, словно он мог испугать оружием гнедуху, потряс головой неверяще – он действительно не верил, что видит целую лошадь, не побитую, а целую, спокойную, доверчивую, без пугливого сверка глаз.

– Птруся, птруся, птруся, – позвал Сергеев лошадь, как кролика, умоляюще протянул к ней руку, взгляд его, лицо, поза вся – все в нем тоже было умоляющем. Сергеев не знал, как, какими словами, окриком ли, блеянием или цоком надо подманивать к себе лошадь, тем более, лошадь афганскую, для которой наши русские слова и команды ничего не значат, растянул рот в подбадривающей улыбке. – Птруся, птруся, птруся! Маня, маня, маня! Сивка, Каурка, Сонечка! – позвал он ласково, в следующей миг заметил, что лошадь никак нe может быть Маней или Сонечкой, это мерин, позвал его словами более ведомыми ему: – Утес, Град, Нурсик![12]

Лошадь стояла спокойно, и Сергеев, бормоча разные успокаивающее фразы, благополучно подобрался к коню и проворно пробежавшись пальцами по поверхности камня, зацепился за повод.

– Эх, Утесик ты мой, Утес! – вздохнул он благодарно и одновременно скорбно – мысли Сергеева уже были там, внизу, в затененной теснине ущелья, где сейчас вихляется на коне Рябой Абдулла и уводит за собою другого коня с привязанной к нему ношей. – Не-ет, теперь ты не уйдешь от меня, Абдулла, не уйде-ешь… Я тебе не дам уйти, понял?

Взгромоздился на коня, почувствовал себя непривычно, подумал, что хорошо их все-таки готовили в милицейской школе, в их родной, иногда даже снящейся ему по ночам «вышке» – в Москве школа никогда не снилась, а здесь снится, – хоть и немного было уроков верховой езды, а все-таки были, уже можно не опасаться, что он, как неуправляемый куль, вылетит из седла. Дернул поводом, оживляя коня, стукнул каблуками ботинок в бока:

– Вперед, Утес!

Конь послушно пошел вниз по ущелью – пестрина тропы, все ее примятости, камни, выбоины понеслись назад, следом за Сергеевым побежало несколько солдат царандоя, а через несколько минут поскакал майор Вахид – Абдуллу ни в коем случае нельзя было упускать, и Сергеева нельзя было оставлять одного; вторая группа побежала вверх, в кишлак – добивать Мухаммеда и тех, кто шел с ним.

– Вперед, Утес, вперед! Но, но! – понукал Сергеев покорную лошадь, лупил в бока каблуками ботинок – конь шел быстро, но Сергееву все казалось, что этот одер с разбитыми коленками и расхлябанными копытами идет ужасающе медленно, и никогда ему уже не догнать Рябого Абдуллу. От осознания этого Сергееву было больно, не по себе, он морщился, лупил коня кулаком, гнал и гнал вперед, совсем не думая о том, что конь его – не скакун, под копыта ему может попасться камень, рытвина, каменная щель, стоит гнедому один раз споткнуться, как Сергеев вылетит из седла, поломается, и тогда уже не он будет брать Абдуллу, а Абдулла сможет запросто взять его.

Но не думал об этом Сергеев, не должен был думать, он целиком был направлен сейчас на одно – на