Баурджан Момыш-улы - За нами Москва. Записки офицера. Страница 31

У моста мы слезли с коней.

Рахимов (он был спортсмен-альпинист) побежал навстречу роте с криком: «Стой! Остановись!», а Синченко увел наших коней под мост. Я нарочно прохаживался по мосту. И хотя казалось невозможным остановить это паническое бегство, бойцы, пробежав еще по инерции сотню шагов, остановились.

— Аксакал! Вы здесь? — спросил Бозжанов, тяжело дыша. Отчаяние было на его лице. Он с упреком прошептал: — Умереть легче, чем бежать!

— Марш под мост! Мальчишка! Может быть, ты хочешь принять командование батальоном?

— Что вы, товарищ старший лейтенант... Кудай сактасын (Боже упаси!)! — совсем опешив, воскликнул он по-казахски.

— Идите и помогайте Филимонову привести людей в порядок.

Бозжанов юркнул под мост. Подошел Андреев.

— Товарищ старший лейтенант, — недовольно пробасил Андреев, — как-то нескладно получается: немец не идет, а мы бежим. Как это так?

— Андреев! Ваше дело не рассуждать, а выполнять то, что приказано!

— Есть выполнять что приказано! — рявкнул Андреев на всем пределе внутренней ненависти ко мне. — Разрешите идти?

— Оставайтесь здесь, Андреев.

— Есть оставаться здесь.

...Немцы прекратили обстрел, выстроились в ротные колонны и пошли в сопровождении трех танков к Матренину. Шли они спокойно и гордо — почти победным маршем. «Раз рус побежал, все наше», — наверное, радовался их командир.

— Андреев, посчитайте, сколько их идет. Приложив к глазам бинокль, Андреев долго присматривался. Немцы приближались к деревне.

— Кажется, товарищ старший лейтенант, немчуры четыре колонны по шестьдесят-семьдесят человек, всего двести сорок-двести восемьдесят, а ежели считать Танкистов да что на автомашинах, — человек триста — четыреста...

— Значит, идет батальон, потрепанный предыдущими боями.

— Так точно... Можно было бы, товарищ старший лейтенант, не пускать их в деревню, — с грустным вздохом выдавил из себя Андреев.

«Да, можно было бы не пускать их в деревню», — согласился я про себя с упреком Андреева.

Немцы вошли в деревню и разбрелись по домам. Из танков вышли экипажи и, оставив люки открытыми, тоже вошли в дома. Несколько солдат ловили кур, гонялись за поросятами.

— До того обнаглели, что даже не поставили часовых, — пробурчал Андреев. — Как будто к теще в гости приехали...

Я позвал командиров. Мы лежали на железнодорожной насыпи.

— Видимо, немцы решили поужинать и отдохнуть, — сказал Рахимов.

— А почему бы им и не поужинать? — съязвил Филимонов.

Слова Бозжанова, Андреева, Рахимова, Филимонова коробили меня. Ведь все они внутренне не прощали мне, что я приказал сдать Матренино без боя. Но как выправить положение? Я думал над этим. Я был подавлен. Идти в лес, занять на опушке позицию и глазеть на отдыхающих немцев? Нет! Так не пойдет...

— Филимонов, сколько у вас людей? — спросил я.

— Сто двадцать, товарищ комбат.

— Людей разбить на три группы, по сорок человек. Атаковать Матренино одновременно с трех сторон. Выгнать немцев. Будем ужинать и ночевать в Матренине. Командирами групп назначаю вас, Бозжанова, Рахимова. Атаку возглавлять лично самим...

Охватывая деревню с трех сторон, шли цепи наших бойцов, держа винтовки наперевес. Шли молча, шли уверенно. Вдруг с высокой железнодорожной насыпи застрекотали станковые пулеметы. Бойцы бросились вперед с криками «ура», стреляя на ходу. Немцы выскочили из домов, впопыхах заметались и побежали... Расплата за беспечность была слишком велика: они бежали в беспорядке, в панике, не слушая своих офицеров. Наши ворвались в деревню и, вдохновленные успехом, увлеклись до того, что многие бойцы не остановились, а погнались за немцами до самого железнодорожного полотна...

— Здорово вышло, товарищ старший лейтенант! — радостно сказал Андреев. — Может быть, вдогонку им с полсотни снарядов послать?

Подполковник Курганов уважил нашу просьбу: Андреев прочесал лес, в котором скрылись немцы.

Я приказал Филимонову закрепиться, и мы выехали в Горюны.

Толстунов с широкой улыбкой вышел навстречу и пожал всем нам руки со словами: «Ну, орлы мои, молодчины вы у меня». Потом он рассказал, как генерал гневался на меня за то, что я сдал Матренино без боя. На заверения Толстунова о том, что решено контратаковать противника, он сказал: «Вы достаточно грамотны, чтобы знать: бежавшие с поля боя неспособны немедля контратаковать». А когда он доложил об удачном исходе, генерал сказал: «Это, к счастью, только лишь удавшаяся авантюра. Передайте командиру батальона, что эта удача не снимает с него вины, хотя он рисковал более чем жизнью — воинской честью командира...» Этот выговор генерала нас всех огорчил.

— Ну, хлопцы, товарищи, — заторопился Толстунов, — вот, ей-богу, зачем это я разболтал вам!

— Генерал прав. Могло случиться хуже, — сказал я. Толстунов хлопнул меня по плечу.

— Ты у меня сознательный парень, Баурджан. Ну, ничего, все позади, все пока благополучно, переживать особенно нечего. Давай лучше думать, как дальше быть?.. Смело принимай решение. Если твоей мало, можешь положить и мою голову...

— Первой или второй? — спросил Бозжанов.

Толстунов нарочито встревожился и сказал:

— Конечно, второй.

Все рассмеялись. Бозжанову я приказал вступить в должность командира третьей роты вместо выбывшего лейтенанта Танкова. Рахимов поехал на высоту «151,0», к Краеву. Борисова с повозкой я направил в Матренино — к Филимонову, за документами и трофеями.

Вошел подполковник Курганов. Мы все встали.

— Ну, что ж, ребята, — начал он, устало опускаясь на табурет. — У меня рабочий день подходит к концу, а впереди рабочая ночь. Не осудите меня, ребята, мне приказано отчалить от вашего берега. Я пришел попрощаться... — Подполковник запнулся. — Тьфу, черт, не то сказал — подосвиданькаться зашел...

Человек интеллигентный, Курганов заметил, что сочинил какое-то нелепое слово, и, рассмеявшись, повторил:

— Досвиданькаться! Здорово сказанул! Бедный русский язык, как только мы, русские, сами ни калечим его.

— Новое словообразование, товарищ подполковник, — пошутил я.

— Вот что, Момышка, — ласково сказал подполковник, — ты вижу, человек риска. Береги свою буйную голову, генерал мне об этом наказывал.

— Но я же, товарищ подполковник, не скакал на вороном коне под артиллерийским обстрелом...

— Ты мне не перечь, я старше тебя! А у нас, товарищ старший лейтенант, в Рабоче-Крестьянской Красной Армии старшие всегда правы!

— Слушаю, товарищ подполковник, — покорно ответил я.

Его обращение «ребята», «вот что, Момышка» — все это было по-свойски, по-родственному, по-нашему. Если бы в этот момент воскрес мой старик отец и услышал наш разговор, он гордился бы тем, что его сына Баурджана русский подполковник называет «Момышкой», и прошептал бы мне на ухо: «Сынок! Этот русский парень, правда, горячий человек, но хороший, честный джигит. Почитай его за старшего брата!»

Наш разговор прервал зуммер полевого телефона. Звонил Рахимов.

— Товарищ комбат, — кричал он в трубку, — я успел к шапочному разбору...

— Что такое?

— Да тут они кое-что сделали к моему приезду.

— Говорите толком.

— Разрешите доложить?

— Докладывайте.

— Короче говоря, Краев... Он тут трофеи и документы захватил, два танка, три машины, одна легковая, одна штабная...

— А противник?

— Видимо, сюда забрел штаб какого-то заблудившегося батальона.

— А где он, сам батальон?

— Где-то здесь, в лесу болтается.

— Заберите все документы. Танки и машины привести в негодность противотанковыми гранатами. С наступлением темноты со всем краевским хозяйством прибыть сюда.

— Ясно, товарищ комбат...

Когда я положил трубку, Толстунов прорычал:

— Ты что, опять без боя высоту оставляешь?

— Не без боя, а с боями, разве не слышал?

Передав краткое содержание нашего разговора с Рахимовым, я обратился к подполковнику и доложил ему, что гарнизон Горюнов за день напряженных боев понес потери не менее одной четверти личного состава, что для усиления гарнизона отзывается с высоты «151,0» роты Краева, о чем я и просил подполковника доложить генералу, когда он приедет в штаб дивизии.

Записка

Темная ночь. Наш штаб — в доме у железнодорожной будки. На полу чемоданы, портфели, планшеты, автоматы, парабеллумы, бинокль, компасы, телефонные аппараты и другие трофеи, привезенные Борисовым из Матренина и Рахимовым из района высоты «151,0».

В помещении, освещенном несколькими свечами, сидят дежурные телефонисты. Наш повар Файзиев в передней стряпает ужин. Синченко с Курбатовым сортируют трофеи. Командиры ушли выполнять отданные на ночь распоряжения.

Днем нас было много: рота капровцев, саперы, артиллеристы и мы. Авиация помогала нам. Горюны были мощным опорным пунктом на шоссе. За прошедший день боев это чувствовали мы сами, это испытал на себе и противник. Теперь мы одни. По существу, осталась лишь пехота с шестью маленькими противотанковыми пушками. Все остальные ушли к основным силам дивизии. Я писал боевое донесение. Меня раздражало, что оно получается длинным — целый отчет о боях за день. В конце донесения командир пишет о своем решении на дальнейшее, а в последнем пункте — свою просьбу к старшему командиру.