Арон Шнеер. - Из НКВД в СС и обратно. (Из рассказов штурмбаннфюрера) Страница 31

И вот в Сюрте потирают руки.

Она с ребенком появилась? Появилась.

Он появился? Появился.

А то, что десятки фотоаппаратов и кинокамер подготовлены и ждут событий, об этом в Сюрте не догадывались.

Когда она передает Абрамовичу письмо, ее и его цап за руки…

Неожиданно, кроме этих четырех, встревает Пятый и намеренно задевает локтем ребенка, да так, что у того из носа идет кровь, и хватает женщину за волосы. В этот момент раздается возглас: «Французы, что вы позволяете?» И французская публика, в основном крепкие спортсмены, начинают довольно исправно колотить всю четверку.

«Случайно» здесь оказались корреспонденты, сделаны десятки снимков, как сотрудник Сюрте бьет ребенка, хватает за волосы женщину…. А эти четверо в горизонтальном положении — французы не любят, когда женщину бьют. Совершенно нейтральные французы, не «спортсмены» тоже приняли участие в этом поколачивании. А пятый — исчез.

Конечно, достали и это письмо, там настоящие фотографии живущих в СССР родственников этого Абрамовича и обычное письмо.

А.Ш. Но вы сами знаете, что любое письмо может быть шифром, а фотографии паролем. Самые безобидные на первый взгляд.

А.П. Совершенно верно. Но все дело раздувается корреспондентами. Такую вещь, как разбитый нос ребенка, женщину хватают за волосы в центре Парижа — корреспонденты пропустить не могут.

А.Ш. Ну и что, если это в интересах Франции, а она русская шпионка. Это обычное задержание.

А.П. Вы не забывайте, это не Россия, это Франция. И она не шпионка.

А.Ш. Но это надо доказать. В момент задержания работники Сюрте считали, что задерживают шпионку.

А.П. Что мне надо доказывать, когда весь ресторан оказался отделом контрразведки. Это на весь мир объявили, кто является хозяином ресторана…

А.Ш. А как это узнали газеты? Им материал подсунули?

А.П. Моментально все раскрылось. Хозяин ресторана предъявил свое удостоверение, чтобы спасти от расправы своих коллег. Это, конечно, была его ошибка. Но мы на это и рассчитывали, что он в состоянии аффекта броситься на выручку.

После того как проверили, что в письме нет никакого криминала, это не шифр, скандал продолжался. Ведь корреспонденты все держат на контроле: «Чем занимается французская разведка? Содержит штат бездельников, которые бьют детей!» В оправдание Сюрте говорит, что наши сотрудники не били, не хватали женщину за волосы, «пятый» нам не известен. Газетчики свое: вероятно это особо секретный агент, который исчез. Причем фотографии его нет, только руки, схватившие женские волосы… А «пятый» давно уже в Союзе.

Все французы, которые участвовали в избиении, прятаться не стали, это не советские граждане, с охотой дают интервью и возмущаются поведением спецслужб.

Итак, у Сюрте провал. Абсолютно непрофессиональный захват на глазах у всех и среди бела дня. Конечно, не они били ребенка и хватали женщину за волосы, может это был «пятый», а может и «шестой»…

А.Ш. Мне все-таки непонятно, почему французы «купились» на этой женщине? Вы говорили, что подготовка операции шла почти год. Французы могли разобраться, что этот «агент» бесперспективный, слежка не дает результатов…

А.П. Во-первых мы создали ей имидж несерьезной бабы. Однажды она уже пыталась передать другому человеку какое-то письмо, была вызвана в полицию, наш посол даже получил представление по этому поводу. Сотрудники посольства или члены их семей не имеют права передавать что-либо частным лицам. Но все это тоже было разыграно нами. Чтобы заинтересовать французов этой особой.

Правда, после этой операции в кафе нам пришлось отправить ее в Москву вместе с мужем.

А все же какой красивый скандал! Эта операция по тональности не уступала истории с захваченной яхтой и журналистом, переправленным в Ленинград.

А.Ш. А чем завершилась эта ваша последняя четырехгодичная командировка? Почему вас отозвали?

А.П. Не меня отозвали, а я отозвался. До меня доходили слухи, что большие звезды хотят присобачить. В 63-м, в конце. Я вылетел в Москву и сказал: «Дорогие товарищи, хватит с меня. Я один раз ушел потому, что понял, что я перегорел. Сейчас, пока я еще не совсем перегорел, лучше будет, если я уйду. Я устал.

А.Ш. Вы могли уйти генералом, получить звезды — и в отставку?

А.П. Дали бы генерала — меня бы не отпустили. А я сознательно хотел уйти. Я уже многому не верил. Я ведь ушел в 56-м году. Думал навсегда. Я тогда сказал близкому человеку: «не гожусь». Мне ведь еще тогда хотели штаны с лампасами дать. Но в 62-м еще «оттепель» продолжалась. Помните, сначала эренбурговская книга, через несколько лет «Один день Ивана Денисовича»… Так что в начале что-то мелькнуло…

Но когда я оказался в том же кресле и в том же амплуа, я понял, что ничто не изменилось. Я не хочу изображать из себя борца. Нет. Перебегать я не хотел, но и участвовать в этих делах тоже. Понимаете, я с детства знал о своих корнях. А у дворян измена не в чести. Сколько мне не доказывай, но человек не помнящий родства — это не человек.

Мне было восемь лет, когда я первый раз открыл иллюстрированную летопись русско-японской войны, и мама показала — вот твой двоюродный дядя — капитан 1-го ранга Бухвостов, потомок Бухвостова, что при Петре служил в Преображенском полку. Это создает особое восприятие мира.

А.Ш. Ну, вот завершилась ваша служба, вы вернулись в Россию. Привычный для вас западный мир оставлен. Не было чувства опустошения?

А.П. Нет, чувства опустошения не было. Но было недовольство, что старый дуралей попался на провокацию и поверил, что Советская власть, может быть, изменится.

А.Ш. А после возвращения вы не активничали в парторганизации или ушли в сторону?

А.П. Вы что, идиотом меня считаете? Я не из тех ветеранов, что бьют себя в грудь и стараются занять какое-то место. Я в эти игры не играл никогда.

Не делайте меня героем. Я просто увидел, что вместо «оттепели» начались заморозки. И я отошел. Не хотел снегом задницу посыпать. Извините за выражение. Я не идиот. Когда я в 56-м вернулся и узнал все…Правда, еще в 46 узнал, что Пилляр, Шпигельглас расстреляны. А сейчас сидят Судоплатов и Эйтингон… Мне все стало ясно. Мое счастье, что я уцелел в 37-м. Я ручаюсь, что если бы большая часть таких, как я, уцелела бы в 37-м, они тоже в 46-м, 52-м и 53-м начали бы уходить. Понимаете, когда делают из нас подонков… Мы не были такими. Эти люди не типа, тех, что перебегали и выдавали себя за больших патриотов. Перебежчики умнее нас были, потому что через десятки лет после нас служить начали. И что, не понимали куда влезли? Но бегать, простите.

Венгрия в 56-м, Чехословакия в 68-м, Тбилиси в 89-м — это звенья одной цепи. На пустом месте ничего не возникает. Поэтому мы с женой после апрельских событий в Тбилиси пришли в ЦК и партбилеты вместе с наградами на стол швырнули.

А.Ш. Александр Петрович, попробуем сделать ужасное, но возможное допущение. 37-й год. Судьба играет человеком. Вас отзывают и вы попадаете на совершенно другую должность в карательные органы. Вам надо арестовывать людей, вам отдается приказ расстрелять… Что бы вы в то время делали?

А.П. Это исключено. Все-таки умные люди были. Столько затратить на мою подготовку, а на новую должность любой мясник подойдет.

А.Ш. Нет, вам все-таки предложили. В органах честные порядочные люди тоже нужны. Я уверен, что шли в органы и те, кто верил искренне, что они исполняют свой долг, среди них были порядочные люди.

А.П. Не знаю. Не ручаюсь, но, кажется на 80 процентов, не пошел бы. Если бы я знал в 37-38-м, что делается в нашем разведотделе, я не знаю, что бы я сделал… Я знал этих людей. Я смотрел на них снизу вверх. Не думайте, что у нас все мясники были. У нас же умные и хорошие люди были.

А.Ш. Но вы знали о том, что происходит в России в 37-38-м. Как вы на все это реагировали?

А.П. Я считал, что это немецкая пропаганда. Не верил. Когда я в газетах читал о расправе над Тухачевским, я не верил этому вначале. Как я мог поверить, что Пузицкий Анатолий Александрович, которого я до сих пор глубоко уважаю и люблю — предатель и враг народа?

А.Ш. Вернемся к мирной жизни. Знаю, что у вас дом, семья: жена, сын, дочь, внуки. Кстати, когда вы встретились со своей супругой.

А.П. Женился я в 45-м, моя жена Татьяна Кузминична была тогда старшим лейтенантом — командиром роты связистов при штабе оккупационных войск в Германии. Осенью 46-го мне было разрешено съездить в отпуск, и я впервые за 12 лет поехал на родину. Две недели был у родителей жены в Кемерово, а потом к родителям в Тбилиси. Мои родители вернулись в 45-м. Отец был назначен Председателем комитета по руководству сельскохозяйственными учебными центрами Грузии, а мать продолжила преподавание в университете. Квартиру дали другую. В 37-м в нашем доме было 6 семей, из них 5, кроме нашей, были репрессированы. Отец сказал, что не хотел бы туда. Там были его друзья. На кладбище жить не хотел.