Николай Чебаевский - Страшная Мария Страница 31

Что пора его отряду влиться в войско Рогова — это коммунар понимал как необходимость. Против колчаковцев нужен единый крепкий кулак. Но как попасть к Рогову, если все пути-дороги оседланы карателями? Прорываться? Да, прорываться! Только для этого надо хорошо знать расположение сил колчаковцев. А отряд за последнее время, спасаясь от разгрома, ослабил разведку.

Пользуясь наступившей передышкой, Путилин решил, как он сказал, «прощупать округу». Разведчики проникали в деревни и села, встречались с пастухами, собирая сведения о беляках.

Мария «нарядилась» в мужскую одежду. Она не отличалась дородством, а после всего пережитого похудела и теперь в прожженных у костра и латаных штанах, замызганной поддевке, старой вытертой заячьей шапке походила на подростка. Ей поначалу предстояло проверить, где находится отряд Петуха.

Она села на захудалую кобыленку Пантюхи Аверьянова и выехала из Низинки ночью, чтобы не видел ее никто, кроме дозорных, которым было сказано молчать о том, когда и в каком направлении уезжают разведчики. Эта предосторожность стала необходимой после того, как Путилин и разведчики заподозрили в отряде чье-то предательство. Следом за Марией неприметно тронулись трое разведчиков во главе с Ванюхой Совриковым.

Утром Мария появилась возле деревни Медунцовки, где, по примерным сведениям, расположился отряд есаула. Подъехала к пастуху, который только что выгнал в поскотину стадо. Спросила, не прибилась ли к медунцовским коровам рыжая телка с белым пятном на лбу. Уже два дня, как, шалава, потерялась. Может быть, жива, а может колчаки зарезали…

От пастухов и чабанов партизанская разведка часто получала сведения о беляках. Но этот пастух был угрюмый нелюдим. Вчера под вечер уже подъезжал к нему Ванюха Совриков. Поинтересовался, стоит ли еще отряд Птицына в деревне. Пастух буркнул хмуро: «Кто знает…»

И больше ничего не пожелал добавить, на все вопросы отвечал одинаково: «Откуда мне знать?»

Мария не надеялась, что и теперь он разговорится. Однако пастух заинтересованно спросил:

— А ты чей будешь, парень?

Мария сказала, несколько переменив голос:

— Из Брусянки я… Пантюха Аверьянов.

— Как же, знаю Ларивона Аверьянова. Невезучий скажу, твой тятька. Летось у него корова в чарусе уходилась, ныне вот телка отбилась. Хотя, может, и не сама отбилась. Время такое…

Вздохнув, пастух поскреб пятерней в скатанной, как пакля, серебряной бородке.

— Скотину ли ныне только отбивают? С погонами — так те лиходеи. Да и с красными бантами кои — не лучше. На той неделе Кривопятый девку мою сграбастал. Я заступился, так он челюсть мне кулаком выставил. Ладно, кожаная баба, коя с ним ездит, подоспела. Иначе беды девке не миновать бы.

«Ну, и спасительница эта — не лучше Коськи! Оба паразиты!» — усмехнулась про себя Мария. Сказала спокойно:

— В Брусянке у нас партизаны стояли, так никого вроде не обидели.

— Слыхал, там федотовский отряд стоял. Это точно: Иван Федотов чужого не хапал. За бедняков горой стоял, только богатеев теснил. Боевой был матрос, за правду народную голову положил.

У Марии дрогнули губы, защипало глаза. Она поспешно отвернулась.

Заметил это пастух или нет, но стал еще словоохотливее.

— Ныне федотовским-то отрядом, сказывали, большевик из Питера командует. Сам Ленин будто его послал. Ну и, знамо, тоже народ забижать не дает. И Марья, жинка-то матросова, там же ныне…

Пастух бросил на Марию пытливый взгляд. Скорей всего, он приглядывался, стоит ли шибко откровенничать, но Марии подумалось: уж не опознал ли он ее? Пастух продолжал:

— А Марья-то, сказывали, особливо для белых страшна. Потому ни пулей, ни шашкой не возьмешь ее.

«Ох, и этот примется трепаться о колдовстве!» — с досадой подумала Мария. Осточертели ей такие разговоры, но не станешь же сейчас убеждать, что не такая она, Мария Федотова.

— Только я так смекаю: всякие бесовские проделки тут зря приплетают, — неожиданно повернул свои рассуждения пастух. — Солдаты-то под страхом живут. Которые кары за содеянное боятся, а которым жутко погибать за извергов. А Марья страху не ведает от того, что себя, поди, не помнит, когда на супостата кидается. За дите, за мужа мстит, вот и бьет без промаха.

«Значит, не все еще на чертовщине помешались», — обрадовалась Мария. И хотя все еще оставалось неясным, опознал ее пастух или нет, Мария поняла, что он явно сочувствует партизанам. И это вызывало недоумение: почему же вчера он был столь неприветлив с Совриковым?

Будто отвечая на ее мысли, пастух как-то странно хмыкнул:

— Оно, по уму-то прикинуть, как страх шкуру охолодит, так и без вины язык онемеет. Доведись до меня…

Мария невольно хмыкнула от такого признания.

— Ты чего, паря? — сразу насторожился пастух, сделался хмурым.

— Да больно чудно, — нашлась Мария. — Я Марью эту за поворотом вон встретил и не убоялся, о телке спросил.

— А она чего?

— У тебя велела узнать, не прибилась ли к твоему стаду.

Пастух задумался, потом произнес озабоченно:

— Не зря, сдается, она крутится тут. Выслеживает, поди, куда и когда есаул двинется. Да только как бы ее самое не выследили. Ты бы, паря, тоже убирался подобру-поздорову. Не ровен час, нарвешься на беду. Есауловы конники шастают, отпевца вроде ищут…

— Какого отпевца? — вырвалось у Марии.

— А тебе это вроде и ни к чему, ты телку ищешь…

Здорово подцепил ее пастух. Но отступать было уже поздно. Теперь все решали мгновения. Если пастух прикинулся сочувствующим, он призовет на помощь тех есауловских конников, о которых помянул. Кто знает, может быть, они затаились рядом, в березнике. А если не подымет, надо рискнуть, открыться.

— Телка — это придумка. Меня Мария к тебе послала, — сказала Мария, видя, что пастух не паникует.

— А я давно, паря, смекнул, — пастух усмехнулся победно. — Ларивон-то Аверьянов — тоже пастух. И сыновья у него ходят в подпасках. А конь у тебя не пастушеский. Гляди, лопатки-то вытерты. Значит, кобыленка из хомута не вылазила, а у пастуха конь все лето под седлом.

«Но кобыла-то впрямь Пантюхи Аверьянова! — подмывало Марию сказать чистую правду. — Значит, он приехал не на своей».

— И опять же — не партизанский. В партизаны идут — коня куют. Неподкованный много не набегает, живо копыта до мяса сдерет… Пантюха-то ты Пантюха, да послали тебя не за телкой. Вот и советую: убирайся, дурень, пока цел.

Значит, все-таки не узнал! А еще важнее — не выдаст. И Мария уже без опаски потребовала:

— Тогда не крути, говори, какого отпевца беляки ждут.

— Да коновала нашего так прозвали. Попы-то ныне из-за церковной ограды не вылазят, а людей по деревням поболе прежнего мрет, вот коновал и ездит — усопших отпевает заместо попа. Отпевцом и прозвали.

— А чего есаулу этого коновала-отпевца ждать? Солдат, что ли, убитых отпевать?

— Откуда мне знать? — заладил свое пастух.

«Ну, заупрямился — с места не сдвинешь, — подумала Мария. — Попробуем-ка иначе…»

— Верно, есаул тебе не докладывает. Но глаз-то у тебя приметливый. Небось, сразу узрил, что конь у меня некован, что в хомуте, а не под седлом ходил. И как-то смекнул ты, что не телка нужна. Так, поди, и тут чего-то приметил…

— Да уж не без того, — горделиво приосанился пастух. — Хоть есаул мне не докладывает, а смекнул я: как отпевец проедет, так колчаковцы за партизанами кидаются… Вот и выходит: ждут, стало быть.

«Неужели тот самый дед Авдей, о котором говорит Пантюха? — Марию даже в жар кинуло. — Ох, пастух, ох, молодец! Вывел ты, кажется, на тайную тропочку. Теперь бы только этого отпевца перехватить!»

— Так нынче, приметил, этого отпевца опять ждут?

— Чего не ведаю, того не ведаю. А смекаю — ныне. Вчера отпевец уехал. Спозаранок сегодня колчаки коней оседлали, но никуда не едут, в оградах торчат. И дозорные переодетые вокруг деревни рыскают… Так рази не ждут? А дождутся — сразу понесутся, как полоумные.

— А какой этот отпевец сам из себя?

— Старик приметный. Седой весь, а могутной, будто парень в соку. Даже не седой, а синий будто.

«Он! Он! Он! — стучало в голове у Марии. — Значит, в Бруснянке тоже за нами следил».

— Послушай, — спросила она пастуха, — а как зовут того отпевца?

— Так и зовут: коновал Михайла, а то просто отпевец.

— Михайла?

— Ну…

— По какой дороге он поедет?

— А смекай. Где партизаны, с той стороны и может появиться. Только христом-богом молю: не впутывай ты меня в это дело, — опять помрачнел пастух.

— Ладно, батя, не бойся, не выдам.

Мария не спеша поехала к березнякам. Пастух остановил ее.

— Паря, эй, паря! А телку-то возьми-ка мою рыжую. Гони поперед себя — больше веры будет. После отпустишь, сама вернется. А не вернется — бог с ней. Головы люди теряют, да и то не жалеют.