Игорь Болгарин - Расстрельное время Страница 32

— Смотри, какие знают слова, — удивленно покачал головой Германович, — «концессия».

— Нестор Махно за семь лет в Бутырке университет окончил, — сказал Кольцов и пояснил: — Он все семь лет с учёными анархистами в одной камере просидел. И в самом прямом смысле университетское образование получил.

— Ну и зачем им Крым? — спросил Радумец. — Кусок, конечно, лакомый. Но земли там мало, всё больше горы, леса. Курортная зона. Что смогут эти крестьяне там сотворить?

— Хотят свободную анархическую республику организовать. Безвластную. Пусть, говорят, весь мир посмотрит, как могут жить люди в безвластном анархическом государстве.

— Гляди-ка! Замах рублевый! — удивился Германович. — Ну и что? Мы согласились?

— Я на том совещании не был. Возможно. Хотя и сомневаюсь. В соглашении об этом — ни строчки. Но они верят.

— Обманем, — сказал Радумец. — Какой-нибудь остров в Ледовитом океане, может, и отдали бы. Но Крым?…

И они тоже пошли к выходу.

— Соседи! Вы как-нибудь в гости загляните, — пригласил их Кольцов. — На чай!

— Какой чай! Отоспаться бы! — едва не в один голос сказали комдивы.

Тем временем освободился Фрунзе. Кольцов подошел к нему.

— Ваше донесение получил ночью. Спасибо за четкость, — Фрунзе устало опустился на табурет возле висящей на стене оперативной карты. — Я уж хотел было отменить приказ о переправе. Но, честно говоря, хотелось проверить, на что способны махновцы. Если бы они закрепились на Литовском полуострове, мы тут же бросили туда Пятнадцатую и Пятьдесят вторую дивизии. Наготове была и Вторая конная Миронова.

— Не по вине махновцев ничего не получилось, — сказал Кольцов. — Вода поднялась…

— Читал вашу записку, — остановил Кольцова Фрунзе. — Полагаете, в трудную минуту на них можно положиться?

— Нисколько не сомневаюсь.

— Какие отношения у вас сложились с командованием повстанцев?

— Вполне деловые. Я бы даже сказал, дружеские. — И, улыбнувшись, Кольцов добавил: — Но это всё же не совсем армия. Скорее Запорожская Сечь, со всем хорошим и плохим, что было в Сечи.

Кольцов подробно рассказал Фрунзе о кулачном бое после неудачного форсирования Сиваша. Командующий фронтом от души посмеялся.

— Я им доверяю. Народец они простой, но обидчивый. Если что не по нутру, могут и развернуть свои телеги в сторону дома. А уж если поверят, то — до конца, — сказал Кольцов.

— Слушайте, вы прямо влюблены в этих бандитов, — сухо сказал Фрунзе. — Забыли, сколько крови они нам попортили?

— Кровь мы друг другу портили. Они не совсем понимают, что такое советская власть. Верят врангелевской пропаганде о коммуниях, в которых всё будет общее, даже жены. У них свои представления о государстве без царя, капиталистов и помещиков. В чём-то они не совпадают с нашими.

— Ну и как в таком случае нам с ними быть? Они — бунтари, и останутся такими. Нужны ли нам они в нашей будущей жизни?

— А куда нам их девать? Они, как и мы с вами, тоже — из нашего же прошлого. Такие, какие есть. Рукой со стола не смахнешь. Кончится война, задача власти терпеливо и доходчиво им объяснить, что такое советская власть. Поймут — станут хорошими нашими помощниками. Они — хлеборобы. У них даже на знамени написано «За хлеб и волю».

— Да вы, дружок, чистой воды либерал, — удивленно покачал головой Фрунзе. — Это что же, на вас так Франция повлияла? Или махновцы перевоспитали? Так быстро?

— С рождения, Михаил Васильевич, я такой. Не вижу в их желаниях ничего, что шло бы в разрез с политикой большевиков.

Фрунзе встал. В горницу уже начали возвращаться его подчиненные.

— Не время спорить, — сказал он. — От махновцев сейчас требуется только одно, чтобы в трудную минуту не подвели.

— Надеюсь, не подведут.

— А доспорим после войны.

— Согласен, — Кольцов повернулся, чтобы где-нибудь присесть и поучаствовать в совещании.

Но Фрунзе, вдруг взяв в руки указку, сказал Кольцову:

— Специально для вас. Пока собираются, — и взмахнул указкой над картой. — Надо торопиться с наступлением. Начнем в ночь с седьмого на восьмое. Повстанцам сообщим в ночь на седьмое, не раньше. Вы тоже ничего им пока не сообщайте.

— Да, понимаю, — согласно кивнул Кольцов. И без этого предупреждения он не стал бы раньше времени разглашать повстанцам секретные сведения. Время от времени в их рядах то и дело разоблачали махновцев, поддерживавших отношения с белогвардейской разведкой. Случай с Савелием Яценко, увы, не единичный.

— Полосу наступления вашим повстанцам менять не будем. Переправляться там же. Ваши соседи — Пятнадцатая и Пятьдесят вторая стрелковые дивизии. С Литовского полуострова продвигаться дальше, до Юшуни, с тыла выйти к Перекопу и способствовать его овладением.

— Будем стараться, — пообещал Кольцов и, осознав всю сложность поставленной задачи, добавил: — Дело не из легких.

— А разве я сказал, что оно легкое? Но куда тяжелее у Блюхера, — сказал Фрунзе. — Пятьдесят первая дивизия Блюхера будет наступать на Перекопские укрепления в лоб. С фронта Блюхер не сможет ими овладеть. Но противник тем не менее должен быть уверен, что мы именно отсюда, с фронта, решили взять Перекоп.

— По сути, отвлекающий маневр? — догадался Кольцов.

— Похоже на это, — согласился Фрунзе. — Вы, повстанцы, вместе с Радумецом и Германовичем выйдете к Перекопу с тыла.

Рассказывая, он легко взмахивал указкой. У Кольцова сложилось впечатление, что операция по взятию Перекопской твердыни была тщательно продумана, в ней было некое полководческое изящество, и она нравится самому Фрунзе. Но это изящество могло обернуться немалой кровью.

— Но Блюхер! — задумчиво сказал Кольцов. — По сути, он жертвует своей дивизией!

Фрунзе нахмурился, ему не поправились слова Кольцова.

— Жертв, конечно, не избежать. Ему — в большей степени, — жестко сказал он. — В войне нередко такое случается, что ради победы приходится кем-то или чем-то жертвовать. Свою задачу в этой операции он знает. А уж как ему при этом уменьшить количество жертв, пусть придумает сам. На то он и комдив, — он отложил указку. — Собственно, это всё, что я должен был вам сообщить. Больше вам незачем тратить здесь время. Можете отправляться к себе.

— Если можно, отниму у вас ещё минуту времени, — попросил Кольцов.

— Да, пожалуйста, — Фрунзе снова опустился на табуретку и поднял на него усталые глаза.

— У меня есть предположения, что где-то здесь у нас сидит хорошо законспирированный враг, — без всякой дипломатии, в упор выпалил Кольцов.

— Почему вы так думаете?

— О моем отъезде из Каховки к повстанцам знал очень узкий круг людей. И тем не менее об этом в то же утро узнали бандиты. Они пытались пленить меня, и лишь чистый случай помог мне избежать пленения и последующей доставки во врангелевскую контрразведку. Заказ, как я выяснил, поступил от неё.

— Зачем вы им? — и на губах Фрунзе промелькнула едва видимая ироническая улыбка. — Извините за прямодушие, но сейчас, во время агонии армии Врангеля, любой наш полевой командир представляет для них куда больший интерес, чем чекист, даже высокого ранга.

— Я согласен. Но тем не менее заказ поступил именно на меня.

Фрунзе нисколько не обеспокоился этим сообщением.

— Ну что ж. В таком случае смотрите в оба и берегите себя, — сказал он.

— Стараюсь. — Кольцов почувствовал пренебрежение к его словам и поэтому добавил: — Я не о себе беспокоюсь. Я только подумал, что враг где-то здесь, в нашей среде. Он может добыть и переправить на ту сторону самую секретную информацию, и тем самым нанести нам серьезный урон. К примеру, ту же информацию об отвлекающем маневре Блюхера.

— Хорошо. Наших контрразведчиков я конечно же предупрежу о ваших подозрениях. — Пообещал Фрунзе и затем спросил: — Вы один здесь?

— Где-то здесь находится мой адъютант.

В горнице уже вновь, после перерыва, собрались здоровые, крепкие и загорелые комдивы и комкоры, окружили Фрунзе, тихо между собой переговариваясь, ждали продолжения совещания.

— Идите, — отпустил Кольцова Фрунзе. — Я распоряжусь, чтобы вас проводили.

— Не нужно, — воспротивился Кольцов. — Тут езды…

Прежде дремотное село Новосёлки, где находился сейчас штаб Фрунзе, зажило в другом, торопливом ритме.

Пугая заполошных кур, по селу носились всадники. С ленивым лаем, высунув языки, бегали за тачанками и телегами лохматые кобели. Иногда к штабу или от него пробегали легковые автомобили, и на рокот их мотора в одночасье сбегались все сельские собаки. За что они так не любили «начальственные» автомобили, вряд ли кто смог бы объяснить. До недавних дней автомобилей здесь, в заброшенной богом глухомани, отродясь никто не видел. С неистовым злобным лаем они провожали автомобиль далеко за село, а иные бежали и дальше, насколько хватало сил. И тогда они лениво и устало, с чувством выполненного долга возвращались обратно к своим будкам.