Григорий Полянкер - Учитель из Меджибожа Страница 32

В эти мрачные дни Эрнсту пришло письмо. Он растерялся: откуда? От кого? Ему и не снилось получать в такое время от кого-то корреспонденцию. Да и кто мог ему писать? Кажется, на всем свете нет человека, который знал бы, где он находится и вообще чем занимается!

Оказалось, письмо прислал Ганс Айнард, которого совсем недавно отправили на фронт. Он находится где-то неподалеку.

Пробежав его глазами, Эрнст опешил. Он не представлял, как это послание прошло через строгую немецкую цензуру. Правда, к первым строчкам цензура не очень то могла придраться. Но дальше пошло такое, от чего можно было за голову хвататься.

«Камрад Эрнст! — писал Ганс. — Шлю тебе большой привет с фронта… Я просто в восторге, что нахожусь на передовых позициях под градом пуль и снарядов. Когда смерть проносится над моей головой, я каждый раз говорю спасибо дорогому и любимому фюреру, которого мне хотелось бы увидеть рядом с собой в траншее хоть на полчасика!.. С трепетом вспоминаю те дни и те места, где мы с тобой побывали вместе. По сравнению с этим адом то был подлинный рай. Все камрады, которые пришли сюда, наши общие знакомые, уже упокоились — над ними смерть не витает и никакая опасность им уже не грозит… Каждый имеет свою отдельную могилу. Правда, гробов вы там, черти, не успеваете для них сколотить, и их хоронят в сырую землю… Зато им поставили очень красивые кресты. А поверх крестов насадили каски… Что касается нашего милого пузача, Эмиля Шмутце, то он тоже уже почил вечным сном, хотя жена советовала ему перед отправкой на войну беречь себя — „Лучше быть живым ефрейтором, чем мертвым генералом…“ Он погиб в первом же бою, не успев заработать железный крест. Но в остальном здесь все идет точно по плану великого фюрера. Плохо только, что русские пушки и минометы, в особенности „катюши“ и штурмовики (их мы называем „черпая смерть“, они летают над самыми нашими траншеями и всю землю засеивают осколками) не дают поднять головы, не дают вздохнуть. Из нашего батальона за несколько дней остались рожки да ножки… Теперь мне уже не верится, что я выживу, увижу свою жену и дочурку. Жена пишет, что там, дома, они тоже не спят, не знают покоя. По ночам их бомбят русские, американцы, англичане. Полстраны уже превратили в развалины. Есть, слава богу, там нечего. Они мучаются, страдают от голода и страха. И очень благодарят всемогущего фюрера, который обещает им в скором времени сражаться с русскими в Берлине до последнего немецкого солдата. Превеликое спасибо ему за это! Мы здесь, в холодных донецких степях, живем в постоянной смертельной опасности, мерзнем, как собаки, а семьи наши там, в Германии, бедствуют, проклинают свою судьбу…

Вот так-то, дорогой, мы и живем…

Прошу тебя об одном: если бог тебя сохранит и ты выйдешь живым из этой безумной бойни, выполни свое обещание, напиши моей жене н дочурке Дорис…»

Здесь письмо обрывалось. Ганс не успел подписаться под ним, только виднелись заглавные буквы…

И сердце у Эрнста дрогнуло. Присмотревшись к бумаге, он увидел несколько капель крови…

«Солдатское письмо с переднего края, — подумал Эрнст. — Видать, друг не успел дописать до конца. Отправил письмо, видимо, кто-то из его друзей».

С горечью сожалел, что потерял адрес семьи товарища. Не представлял себе, как и что напишет его жене. В каждом своем письме она непременно передавала Эрнсту привет. Хорошо знала его по письмам мужа… А теперь он ей даже не сможет послать несколько участливых слов.

Но до конца войны еще далеко. И кто знает, как все обернется.

Опустил отяжелевшую голову на руки. Что-то горькое застряло в горле. Он очень ценил скромного шофера и тяжко переживал, что тот погиб. Хотелось спрятать, сохранить это письмо. Может, когда-нибудь будет возможность переправить его жене Ганса. Но опасно было хранить. Если его обнаружат, он может дорого поплатиться.

И Эрнст бросил письмо в горящую печь.

Новый начальник так и не успел развернуться. Камни в почках доконали его.

Это случилось ночью. Капитан кричал на весь поселок, солдаты сбежались, думали, что его режут. На сей раз ему не помогли никакие пилюли, никакие порошки.

Была глубокая ночь. Сильная гроза бушевала над копрами мертвых шахт и терриконов. Хлестал дождь, словно кто-то выливал потоки мутной воды. Рискованно было везти капитана в отдаленный госпиталь. Осталось одно: оперировать на месте. Кто же возьмется за эту работу? Был на посту только один лекарь. И он смело взялся за скальпель.

Операция прошла удачно. Камень извлекли из его почки. Все было хорошо. Одно плохо: не было поблизости музыки. На следующий день на новом кладбище, расположенном далеко за поселком, где уже красовались аккуратные, прямые, как струны, ряды немецких могил, появилась свежая могила…

И все жалели его, капитана. Похоронили с почестями и с салютом, но без музыки. Оркестр был занят на похоронах более высоких чинов, чем Франц Шляге.

Бедный, бедный! Он так мечтал о наградах, о чинах. Видно, на этой почве и разыгрались у него камни в почках, навеки усмирив его…

Жалко, что-ли, было фюреру наградить патриота маленьким крестом из эрзац-металла! Забегая вперед, напомним: в конце войны у входа в имперскую канцелярию мертвого фюрера валялись горы всевозможных крестов, которые даже в утиль не годились!..

Так размышлял его верный переводчик Илья Френкис, стоя вместе со всеми, согнанными сюда, у открытой могилы его милого начальника.

Но одновременно он напряженно думал: кого же сюда пришлют? Не может же столь важная тыловая команда остаться без старшего, как не может гитлеровское войско быть без гробов…

Опять новая метла. Снова начнется канитель: кто он да что он, этот переводчик Эрнст Грушко, откуда сюда пожаловал, кто его бабушка и прабабушка, чья кровь течет в его жилах, что это за город Энгельсштадт и колония «Нойлебен»? И снова придется что-то придумывать, поощряться, фантазировать.

А это была работа не из легких!

И вот появился здесь новый начальник, третий по счету — лейтенант по званию, под именем Рихард Шульц. Свеженький, одет щеголевато. Видно, не успел еще замарать в окопах свой мундир. Прибыл из Германии, из последних резервов Гитлера. Пороха и не нюхал. Это был человек почтенных лет, седой, с впалыми щеками чахоточника. На чуть искривленном остром носу болтались большие очки с толстыми стеклами, он близорукий, сильно сутулился. Будь у фюрера дела получше, он его и близко к фронту не допустил бы.

Новый начальник не блистал смелостью и отвагой. Пожалуй, там, в германской партии национал-социалистов, у него были большие связи, потому-то его так поздно послали в Россию, к шапочному разбору, можно сказать, явился, да и то в тыловую часть. Солдаты судачили, что он прямой родич Геббельса. А иные утверждали, что был личным поваром Геринга. Кто это мог знать, если в Германии теперь все подметали подчистую, присылая сюда либо молокососов — юнцов безусых, либо хилых стариков, кривых и слепых, дабы спасти фатерлянд. Никем не гнушаются!

Вот как выглядел лейтенант Рихард Шульц.

Первое его знакомство с переводчиком было не особенно приятным и не сулило ничего хорошего. Лейтенант обругал его, что Эрнст приветствует начальство не по всей форме. К тому же не понравилось, что куртка висит на нем, как на вешалке. И пуговицы разные, и сапоги не чищены. Что, мол, это за расхлябанность такая! Армия фюрера прославилась на весь мир… Она завоевала Польшу, Чехословакию, Югославию, Норвегию, Францию… А почему? Потому что армия рейха была одета по всей форме, подтянута, все на ней сверкало! Отчего весь мир полюбил воинство фюрера? Оттого, что там царила железная дисциплина!

Эрнст молча слушал длинную нудную лекцию, от которой ему становилось тошно. Смотрел на этого лейтенанта и думал: посмотрим, какую песенку запоешь ты немного погодя, когда понюхаешь пороху!

Не сразу ему удалось найти ключ к новому каптенармусу — обер-ефрейтору Генрику Бушу. Этот малый появился здесь недавно, вернувшись из госпиталя с одним глазом, стал хозяином продуктового склада и всего хозяйства команды. По всем делам приходилось обращаться к нему. У него были и медикаменты, которые позарез нужны Эрнсту для новых друзей — Нины Ивановны и ее приятелей.

Эрнст пытался познакомиться с ним поближе, но это ему долго не удавалось. То был рослый, широкоплечий человек, напыщенный и молчаливый. Грубый, неприятный. По поводу и без повода он всех ругал последними словами, не щадил, не уважал никого, тем более пленных и этого непонятного фольксдойч Эрнста…

И случилось непредвиденное. Генрик Буш как-то зашел в избу, где был на постое этот веселый и разговорчивый переводчик. Эрнст как раз что-то писал. Увидя его красивый почерк, обер-ефрейтор растаял. Каким бы он был счастливцем, если бы мог так красиво писать!

И тут же Буш поделился своей тайной: в Гамбурге живет одна его знакомая, жена погибшего майора. Он познакомился с ней, когда лежал там в госпитале. Обещал ей писать с фронта. Но если она увидит его корявый почерк, который сам дьявол не сможет разобрать, да еще неграмотный и бестолковый слог, сразу пошлет его ко всем чертям! А дама она солидная. К тому же покойный муж оставил ей целое состояние. Да и пенсию она получает хорошую. После войны приедет к ней, предложит руку и сердце…